Пешки Хаоса - Брайан Крэйг

И пока на этой планете есть только один самолет, этот самолет должен принадлежать ему.

Однако через тридцать минут работы – местных минут, не имперских  - Мелькарта прервал Керфоро, один из его лучших шпионов, доставивший срочное сообщение. Сообщение действительно было срочным, в отличие от многих других сообщений, передаваемых его шпионами, боявшимися того, что губернатор сочтет, будто они плохо справляются с работой.

- Один из псайкеров Баалберита утверждает, что установил контакт с имперским военным флотом, - доложил Керфоро. – Баалберит получит эти сведения к концу дня.

- Что за контакт? – спросил Мелькарт.

- Пока только видения, - ответил шпион.

Это «пока», возможно, было лишь попыткой преувеличить важность сведений, но Мелькарт не был таким дураком, чтобы игнорировать его скрытый смысл. Псайкеры Баалберита были такими же оптимистами, как и сам Верховный Инквизитор, и этот их оптимизм всегда влиял на их видения. Уже не в первый раз псайкер думал, что почувствовал поблизости имперские силы, тогда как это были всего лишь оптимистичные видения… но радиосигналы принимались сейчас отчетливо как никогда, а звезды с каждой ночью казались все более спокойными. Если варп-шторм действительно утихал, и псайкеры Баалберита могли действительно уловить настоящую телепатическую передачу из Империума Человечества, было только вопросом времени, когда они пошлют свое сообщение… и тогда все может по-настоящему измениться.

- Ну… - задумчиво сказал Мелькарт. – Полагаю, все имеют право иногда пофантазировать о чем-то приятном. Пока просто будь в курсе событий – но если псайкер действительно добьется успеха в своих попытках, лучше тебе убедиться, чтобы эти попытки прекратились.

- Это будет нелегко, - быстро возразил Керфоро. – Организация Баалберита слишком закрытая. У нас нет доступа в их ячейки – а если агент будет раскрыт, он уж точно не выберется от них живым.

Подтекст слов шпиона был такой: Керфоро был единственным, кто имел возможность избавиться от неудобного псайкера, но после этого он едва ли сможет уйти, а его поимка лишит Мелькарта самого полезного агента в лагере Баалберита. Мелькарт также помнил, что Керфоро боялся псайкеров, и ненавидел находиться поблизости от них, даже когда ему было приказано наблюдать за ними. Все ненавидели псайкеров – даже союзники Баалберита, священники, которые были обязаны сопровождать их, когда те применяли свои силы.

- Устрой несчастный случай, - холодно сказал Мелькарт. – Ты же изобретательный человек.

- Вероятно, представится возможность отравить его, - неуверенно предложил шпион.

- Это недостаточно надежно, - сказал Мелькарт. – Что еще хуже, говорят, будто частичное отравление стимулирует силу псайкера. Сломанная шея надежнее. Даже псайкеры ходят по ступенькам. Впрочем, если он не будет слишком старательным, можешь оставить его в живых. Нам могут понадобиться псайкеры Баалберита, если у Фульбры возникнут проблемы с этим так называемым Гавалоном Великим. Если проблем и не возникнет, думаю, мы найдем применение псайкерам, когда после окончательной победы Инквизиция будет реформирована.

Керфоро улыбнулся, но в его улыбке не было ни радости, ни веселья.

- Думаю, да, - сказал он без особого энтузиазма.

Уже собираясь уходить, он добавил:

- Слава Императору Великолепному.

Он не настолько обнаглел, чтобы при этом подмигивать, но Мелькарт заметил иронию.

- Слава Императору Великолепному, - благочестиво повторил губернатор. – И смерть всем врагам Его.

Он подумал, что эти слова хорошо звучат в устах реалиста. И если все пройдет по плану, в будущем они станут звучать еще лучше.

ГЛАВА 5

ГИЦИЛЛА вела Дафана прямо в направлении заходящего солнца, которое становилось все более красным, приближаясь к горизонту. Казалось, оно становилось все больше, коснувшись края горизонта, и его лик уже не был таким ослепительно ярким, что на него нельзя было смотреть больше доли секунды.

Теперь было заметно, что поверхность солнца не была ровной и неподвижной, на поверхности его сферы бушевали вихри, солнце кипело как котел. Когда небо стало темнеть от светло-фиолетового до темно-пурпурного, в нем тоже стало видно движение, обычно незаметное из-за сияния солнца. Хотя звезды сейчас едва успели засветиться, небо начало переливаться как поверхность масляной лужи.

«Вся вселенная пребывает в движении», подумал Дафан. В этом была ее суть. Она не могла быть живой – не более чем был живым воздух, потревоженный ветром или песок пустыни, но она не была и в покое. Она могла сохранять тишину и неподвижность не более, чем ребенок, мучимый голодом и страхом. Возможно, сами звезды испытывали какой-то свой голод, а пустота между ними – свой страх.

- Мы должны остановиться и отдохнуть, - сказал он Гицилле, заметив, как она измучена – но она его не слышала. Чуждость, так пугавшая людей в Сновидцах, овладела ею, и даже Дафан почувствовал тревогу в глубине души.

- Если мы остановимся, то больше не встанем, - вдруг резко сказала Гицилла. – Мы должны идти, пока солнце не зайдет. Если мы сможем, то должны добраться до Эльвенора, найти убежище, а если нет, то найти хотя бы воду.

Это было гораздо легче сказать, чем сделать. Равнина не была пустыней, подобной Янтарной Пустоши: здесь в изобилии росла трава и кусты многих видов, но дожди выпадали редко, и сейчас был сухой сезон. На равнине водились стада диких лошадей и свиней – хотя патер Салтана говорил, что этих животных не было на планете до прихода первых людей – а также газели и локсодонты, но их было мало, и они были редки. Деревенские жители осенью часто отправлялись в охотничьи экспедиции, и дичи обычно хватало, чтобы они редко возвращались с пустыми руками, но Дафан, оглядывая равнину вокруг, не видел никаких животных. Где-то здесь должны быть источники воды, и здравый смысл подсказывал, что их можно обнаружить по более густой и пышной окружающей растительности, но цвета и оттенки равнины были какими угодно, только не ровными. Они были слишком разнообразны, чтобы можно было что-то легко разглядеть.

Чем дальше Дафан и Гицилла уходили от горящего леса, тем более странной выглядела окружающая растительность. Растения, которые выращивали деревенские жители, были зелеными, как и большинство диких растений, которые росли поблизости от деревни. Лесные колючие деревья – которые росли на этой планете задолго до появления первых людей, тысячи поколений назад – не слишком отличались от деревьев, которые росли в деревенских садах. Но теперь Дафан понял, что деревню построили там, где она сейчас, именно потому, что та местность казалась людям необычно благоприятной, а окружающая равнина, по которой сейчас шли они с Гициллой, не была населена как раз потому, что особо гостеприимной не выглядела. Здесь было не меньше красной и фиолетовой листвы, чем зеленой, много было и буровато-желтой.

Плоды на кустах – которые, хоть и перезрели и уже начали сохнуть, но казались такими аппетитными Дафану, потому что он был голоден и испытывал сильную жажду – были и белыми, и красными, и черными, и очень красивыми небесно-фиолетовыми. Он знал, что лучше не есть их, не только потому, что почти все они были горькими, а некоторые и по-настоящему ядовитыми, но и потому что никакие из этих плодов не были достаточно питательны для человека. Некоторые предостерегающие сказки его народа рассказывали о детях, потерявшихся на равнине, которые снова и снова набивали животы красивыми плодами, но умирали от истощения, хоть и с полными желудками. Газели и локсодонты – не говоря уже о многочисленных более мелких животных – вырастали упитанными и здоровыми, питаясь этими плодами, но одичавшим лошадям и свиньям приходилось быть более разборчивыми.

Дафан подумал, что сам факт выживания этих животных на равнине доказывает, что здесь может выжить и человек, если только научится так же отличать съедобные плоды от несъедобных.

Но самым удивительным в растительности на равнине казались даже не ее цвета, а ее огромное разнообразие. Часто было увидеть кусты, листья на которых были десятка различных форм, а цветы – дюжины разных видов.

Растения, которые выращивали в деревне, в этом отношении были устойчивы: каждое растение было одного определенного вида. Здесь же, за несколькими исключениями, растения были гораздо более разнообразны, даже в пределах одного вида. Они казались куда более уязвимыми к болезням, уродствам и смерти, но компенсировали это быстрым ростом и плодовитостью.

- Мы можем собрать плоды и выжать их, мякоть отбросить, а сок выпить, - предложил Дафан, когда последний край солнечного диска скрылся за горизонтом, оставив их в сумерках.

Западный горизонт был плоским за исключением неровного полукруглого силуэта, к югу от точки, в которой зашло солнце. Судя по силуэту, это могло быть некое рукотворное строение, но на его верху были заметны какие-то растения, так что, возможно, это был просто холм необычной формы.