Валентина - Эвелин Энтони

— Боюсь, что так, — отвечал де Шавель. — Я строго предупредил ее, чтобы она не имела с вами дела.

— Это вы сделали ради ее безопасности или все-таки ради моей? Неужели вы могли быть так сентиментальны с женщиной, я не узнаю вас, де Шавель!

— Вы прекрасно знаете, что я думаю о женщинах, — спокойно возразил полковник. — И что я знаю им одно применение, но только когда речь не идет о моем служебном долге. Мне кажется, ее подготовили к миссии, но на кокотку она не очень похожа. Может быть, конечно, что я ошибаюсь. Ведь все они этим кончают рано или поздно. — Де Шавель метнул на Мюрата едкий взгляд. — Ну а официально, маршал, я должен предупредить вас, что она польская шпионка, и вам опасно общаться с нею.

— Ее почтенный супруг пригласил меня на завтра ужинать, — в некотором смятении произнес Мюрат. — И опять там будут все эти насморочные поляки, они опять будут жаловаться на несчастья своей любимой Польши и выдавливать из тебя слезу. Наверно, это приглашение — тоже часть их плана сделать из мадам Грюновской мою любовницу. А жаль, черт возьми, она ведь прелестна — что вы скажете?

— Она не оставила у меня никакого определенного впечатления, — сухо сказал полковник.

— Ну, как скажете… — пробормотал Мюрат. Он хорошо знал полковника де Шавеля с этой стороны. В свое время он позволил себе со смехом утверждать, что полковник — единственный верный муж во всей армии, не знающий о похождениях собственной жены то с одним, то с другим офицером. И Мюрату показалось, что страшная боль и обида от этого открывшегося де Шавелю понимания сделала его постепенно циничным, презрительным ненавистником женщин. Жена его, продолжая свои распутства, вскоре заболела и умерла. Де Шавель не вспоминал о ней, и никто не пытался ему о ней напомнить. Он вел одинокую жизнь офицера разведки; никто не знал, как часто он видится с самим императором и сколько знает важнейших секретов империи. Конечно, у него были женщины, но к ним он относился так же, как к еде за обедом, — важно было только утолить голод. Мюрат считал, что этим самым полковник как бы мстит своей жене за измены… Сколько же их было… И при всем том Мюрат не хотел бы ссориться с полковником.

— Так как же мне быть с приглашением? — спросил он. — Отказаться вроде неудобно.

— Разумнее все-таки отказаться. Но не могу же я вам запретить. Во всяком случае, я вас предупредил, чего следует опасаться.

— Вот незадача с этими шпионами, — вздохнул Мюрат. — Мало было русских — вчера, кстати, один был пойман и повешен, — так теперь еще и поляки повадились следить. Наши люди в постоянном напряжении! Скорее бы выступить в поход! А насчет Польши — я не думаю, чтобы император собирался сделать из нее независимое королевство, а вы как считаете?

— Пожалуй. Цель Наполеона — найти противовес силам Австрии и Пруссии. Но сомнительно, что для этого ему придет в голову создавать из Польши третье королевство. Великий герцог, я уверен, не знает этого. Хотя многие магнаты весьма проницательны, да и Потоцкий далеко не глуп. У него просто сохраняются надежды, только и всего.

— Они храбрые бойцы, — сказал Мюрат. — Дерутся как львы. Да и женщины у них красивы.

Он помолчал и добавил:

— У меня рвется сердце от мысли, что такой лакомый кусочек пропадает без толку… Глаза как фиалки. Волосы роскошные — мне хотелось бы посмотреть, как она их распускает…

— У меня еще дела, сударь. Разрешите идти? — сказал полковник.

— Конечно, конечно. А сколько ей лет, года двадцать три?

— Двадцать два, — ответил де Шавель уже у двери. — Но если вы все же решили пойти к ним на обед, то прошу вас сообщать мне обо всем, что произойдет вслед за этим. Мне нужно составить полный отчет для Фуше[3] — я отправлюсь к нему в конце месяца.

Выйдя наружу, он вскочил в седло и поскакал к себе домой на площадь Кучинского. Ему показалось важным, что Мюрат не упомянул о белых розах, посланных мадам Грюновской. Мюрат был встревожен, но опасность еще отнюдь не миновала. Однако де Шавель не собирался идти с докладом к императору, кроме того случая, если маршал совсем потеряет голову и попадет в переплет.

Мюрат не может устоять перед женщиной. Де Шавель сомневался, что маршал сможет забыть о прелестной графине, с которой он провел прошлый вечер, и главное, произвел на нее такое впечатление. Маршал понимал, что она пешка, но приятно удивился, что это пешка невинная, не знающая всего хода партии. Она, вероятно, все-таки отдастся Мюрату, потому что женщины всегда забывают о долге и чести ради одного — ради любви. Полковник многое знал о ненасытной, алчной страсти женщин. Он видел, как разгоралась его собственная жена, с кем бы она ни танцевала, к кому бы ни прижималась в вальсе. У де Шавеля не было иллюзий относительно женской природы. И очаровательная девочка, танцевавшая вчера с ним, ничем не отличается от остальных, Похоть или тщеславие — а может быть, то и другое вместе. Женщинам доступны только примитивные, врожденные чувства.

Де Шавель постарался выкинуть мысли о Валентине из головы. У него оставалось слишком много забот. Войска постепенно собирались на неманском плацдарме, за ними подтягивались артиллерия и обозы. Пятнадцать тысяч лошадей, которые так обрадовали Мюрата, доведут численность конницы до ста тысяч. Много хлопот доставляли ночные грабежи обозов и иногда попадавшиеся прорусски настроенные польские агитаторы, посланные по наущению князя Адама Чарторыского, друга Александра I.

Поляки разделились на два лагеря: на приверженцев Наполеона, верящих в искренность его намерений воссоздать самостоятельную Польшу хотя бы в виде Саксонской монархии, и сторонников Чарторыского, который полагал, что в награду за поддержку России в предстоящей войне царь Александр I предоставит полякам широкие привилегии хотя бы в рамках его империи. Наполеон, считали они, заслуживает доверия еще меньше, чем царь Александр.

Де Шавель уважал поляков и симпатизировал им, зная их по тем сражениям, когда они дрались плечом к плечу с ним. К сожалению, страна их находилась в весьма уязвимом географическом положении, не имея естественных границ в виде гор или непроходимых лесов. Из-за этого она всегда была яблоком раздора для ее соседей: России, Австрии и Пруссии. Шавелю казалось вообще удивительным, что поляки сохранили свою самобытность, язык, культуру и традиции, несмотря на долгие века беспрерывных войн с соседями. На Наполеона они возлагали свои надежды прежде всего потому, что им казалось очень выгодным (для Франции) положение Польши как буфера между французскими владениями в Европе, с одной стороны, и Россией и Пруссией — с другой. Потому бесчисленное множество молодых поляков сражалось в рядах французских войск, поэтому и польская шляхта не жалела денег, где надо, на военные расходы. Польша безоглядно поддерживала Францию в ее борьбе против Англии, надеясь на щедрую награду.