Сердце мертвого мира - Айя Субботина

  Хани очень хотелось спросить, что он только что сделал, но язык точно задеревенел. Да и Раш не стремился к разговорам. Еще раз глянул на друга и ушел прочь.

  Она плотно обернула воина кусками полотна, так, чтоб никакая встряска не могла растревожить его ран. В Белом шпиле ей показывали, как нужно перевязывать разные раны, как лучше обернуть голову или колено. Но она мало что знала о лечении сломанных костей. То, что сталось с Арэном, так вовсе видела впервые. Даже не знала, поможет ли чудно́е лечение чужестранца.

  Когда на побережье поползли сумерки, помосты были сложены. Отдельно, особняком ото всех, соорудили последнее ложе для Торхейма. Хани отчего-то вспомнила тот день, когда шараши пришли в Яркию. Тогда ей казалось, что еще никогда она не видела столько мертвых северян. Сегодня их было много, много больше. Поверх тел натаскали сосновых и кедровых веток. Девушка только теперь заметила, что жидкий лесок на утесе исчез.

  Пока заканчивались последние приготовления, Хани вернулась в пещеру. Там она оставила меховую суму с умершим птенцом. Девушка собиралась свершить задуманное и предать его огню. Может несчастный и был насмешкой богов, и его следовало оставить где-нибудь на съедение диким зверям, но Хани решила по-своему.

  Беря в руки суму, Хани никак не ожидала, что она окажется... теплой. Столько времени прошло с того времени, как птенец-переросток в последний раз открыл и закрыл клюв. Еще на драккаре его облезлое тело закоченело. А теперь же, будто кто нарочно держал мертвую птицу у очага, ближе к теплым поленьям. Девушка осторожно развязала узлы мешка, сунула руку внутрь. Пальцы нащупали перья. Тонкие и мягкие, подпушек. Хани, не долго думая, достала птенца наружу. Теперь он вовсе не походил на старую больную курицу. Напротив, молодые перышки покрыли тело почти полностью, оставив неприкрытыми только лапы. Он привычно прятал голову под крыло. Только Хани, как ни старалась, не могла разобрать, что сталось с птенцом. Не могла же она и в самом деле так ошибиться, что чуть не предала огню живую птицу. Сейчас птенец больше походил на меховой шар, нахохлился и не желал показывать голову. Хани, поняв, что "развернуть" его нет никакой возможности, мысленно пожала плечами и осторожно сунула птицу обратно. Если проголодается - поднимет крик. А теперь не подходящее время, чтоб гадать почему да как.

  В углу пещеры что-то зашевелилось. Хани не сразу среагировала на шум, уставшая от битвы и долгих часов хлопот с ранеными. Она повернула голову на звук только после того, как их темноты, вслед за возней, раздалось негромкий скулеж. Девушка поднялась, отложила суму с птенцом на прежнее место и выколдовала путеводный шар, вглядываясь в черноту. Под рассеянным голубоватым свечением, она отступила, обнажая скорченную вдвое фигуру. Хани сразу узнала жреца, черненого солнцем Банру. Он сидел на корточках, обхватив голову руками, будто боялся, что потолок пещеры вот-вот рухнет на него.

  - Служитель? - осторожно позвала Хани, отчего-то не решаясь подступить ближе. Почему он тут? Она же велела отвести его к тем раненым, в ком уже угнездилась черная кровь шарашей? Сразу после того, как догорят погребальные костры, несчастных должны будут лишить жизни и тоже предать огню. - Что ты здесь...

  Банру не дал ей закончить. Он так быстро поднялся, что Хани показалось, будто он нарочно поджидал, пока она подступиться. Но он не тронул ее, только уставился широко распахнутыми глазами - точно безумец.

  - Я не хочу умирать, - зашептал он. Губы Банру тряслись, на лбу густо выросли капли пота. - Я пережил сражение, значит, боги меня пощадили, сохранили жизнь. Эти люди - они хотят меня убить, ходят, глядят так, будто думают, кому бы первому снять голову. Нет, не такая участь мне уготована. Лассия, Солнечная госпожа моя, послала мне видение, где тело мое старо и дряхло, и его кладут в расписной саркофаг, как и положено обычаями моего народа. Круг меня дети и внуки, я в почете и славе, и горе по моей смерти печалит всякого.

  Хани отшатнулась, но жрец продолжал напирать на нее. Так, шаг за шагом, она оказалась прижатой к стене, в нескольких шагах от выхода. Служитель глядел на расщелину, из которой тянуло ночным холодом, несколько раз жадно глотнул, точно напивался свободой.

  - Ты умрешь, - Хани отвела взгляд. - В тебе есть порча, ничто не спасет тебя от того, кем ты скоро станешь, чужестранец. Если боги хотели тебя пощадить, самое время бы им сделать это, но теперь уж поздно.

  Банру снова взвизгнул, затрясся, обхватил себя за плечи. Хани никак не могла разобрать, что за чувство родилось в ней - жалость ли, презрение? Темнокожий служитель мог не вмешиваться в битву, схорониться и обождать. Но он дважды становился рядом со всеми - в Яркии, и теперь. И все ж, жалеть жреца Хани не могла. И слов таких не нашлось. Может от того, что смерть сегодня стала ее ношей, жадной змеей, что выпила из нутра всякое сочувствие и тепло. В середке Хани было пусто.

  - Я не умру, не умру. - Служителя лихорадило, пальцы остервенело впивались в края одежды, точно хотели сорвать невидимые путы, которыми порча все сильнее сковывала его тело.

  - Тебе следует достойно принять смерть, чужестранец. - Хани хотела отойти в сторону, но уже в следующее мгновение жрец схватил ее за плечи и затряс, словно дерево. Голова ее болталась из стороны в сторону, свет путеводного шара заплясал неясными бликами.

  - А ты, девчонка, знаешь, как это - когда тебя кладут на плаху?! - От жреца несло смертью и грязью, точно так же, как от людоедов. Человеческое в нем будет живо еще несколько восходов солнца, а после разум очиститься для одной единственной мысли - убивать и пожирать людей. - Говоришь, я порченный? А если я пущу тебе кровь и дам твоему телу своей крови - что ты скажешь тогда, а?

  Безумный темный взгляд не лгал. Хани даже стало жаль разочаровывать жреца, который, вероятнее всего, припас этот аргумент напоследок.

  - Ты еще человек. Все что сможешь - убить меня тут же, размозжить голову или каким-то чародейством жреческим. - Девушка пожала плечами. Вдруг поняла - нет страха.

  Жрец тоже понял, потому что отступил назад, сник, будто в его теле размягчились все кости.

   - Отпусти меня, - попросил, не поворачивая головы.

  - Я не держу тебя, - ответила Хани. - Только прежде ты должен знать, что станешь таким же, как те, которых нынче убивал. И когда ты станешь людоедом, никто не разглядит в твари Шараяны жреца Солнечной. И никто не станет оплакивать тебя.

  Банру рванулся к выходу, так ни разу и не взглянув на Хани. Девушка не знала, услыхал ли он ее предостережение. Только несколько долгих, тягучих мгновений смотрела на расщелину, веря - вот сейчас он вернется, осознает ошибку, найдет в себе мужество и примет смерть достойно.