Ангел в сетях порока - Барбара Картленд

Ярость придала мне сил, я вырвалась и побежала в дом. Там, в курительной, в одиночестве сидел с сигаретой в руке Гарри.

Не знаю почему, но, увидев его, я почувствовала себя такой несчастной и кинулась к нему, как к единственному спасителю.

— Уведите меня… Гарри, пожалуйста, уведите меня отсюда!

— В чем дело, детка? — спросил он.

— Этот жуткий старик! — выдавила я.

Он вдруг страшно нахмурился и сказал:

— Что эта свинья вам сделала?

— Пойдемте… пойдемте, — упрашивала я. — Сейчас я ничего не могу вам сказать!

Я видела, что лорд Хьюго выходит из сада и направляется к нам. В мгновение ока мы выскочили в парадную дверь, прыгнули в автомобиль Гарри, стоявший у подъезда и помчались через площадь. Ветер развевал мои волосы, я ощущала себя в полной безопасности и была невероятно счастлива.

Мы ехали прямо в Хемпстед, к заросшим вереском пустошам. Там стояла полнейшая тишина — вокруг не было ни души. Небо сияло множеством звезд, отражавшихся в неподвижной глади небольшого озера, окруженного редким кустарником. Похоже, мы увлеклись, забравшись так далеко от Лондона.

Гарри остановился и заявил:

— Пожалуй, выкурю сигарету. Вы не против?

— Нет-нет, курите, — разрешила я.

— Вы ведь не курите, нет? — спросил он.

Я покачала головой.

— Очень рад, — сказал он.

— Почему? Вы не любите курящих женщин? — удивилась я.

— Вообще-то мне все равно, — пожал он плечами, — но вам курение не пошло бы на пользу.

— В таком случае ни за что не начну курить.

— Это правда, Максина? Мое мнение для вас что-то значит? — Гарри внимательно заглянул мне в глаза.

Я ответила, что мне хочется, чтобы он считал меня хорошей.

— А почему вам этого хочется? — не отставал он.

Я ответила, что сама не знаю, только считаю его невероятно милым.

Услышав это, он воскликнул: «О Боже!» — и, отшвырнув сигарету, хоть сделал всего несколько затяжек, включил мотор автомобиля. На кошмарной скорости мы понеслись домой.

Гарри не вымолвил ни единого слова, и я тоже не могла найти, что сказать. Уж не рассердился ли он? Но в душе я была уверена, что это не так.

Когда мы вернулись на Гровенор-сквер, еще слышались звуки оркестра, а в открытых окнах мелькали силуэты танцующих.

Он остановился, припарковал машину на другой стороне улицы. Потом повернулся ко мне и сказал:

— Теперь вам получше?

— Да, намного, спасибо.

Тогда он издал нечто вроде стона и, обняв меня за плечи, поцеловал.

Это было великолепно! И совсем не похоже на тот поцелуй, которым меня наградил Тимми.

Прежде чем я смогла вымолвить слово или даже сообразить, что происходит, он открыл дверцу машины, и оба мы оказались на тротуаре. Он взял меня под руку и повел в дом. Все происходило словно в тумане, и я не заметила, как оказалась среди танцующих в паре с лордом Росдином.

Не помню, о чем он болтал, что отвечала я и вообще отвечала ли что-нибудь. Но при первой же возможности пробралась к себе в спальню — к счастью, она была пуста, — заперла дверь на ключ и бросилась в постель.

И вот я лежу и думаю про Гарри, про его великолепный, изумительный поцелуй!

Гарри нет со мной рядом! Целый день я провела в ожидании его звонка.

Каждый раз, как звонил телефон, я прислушивалась, но звонили не мне, а тетушке Дороти. Наконец долгожданный момент наступил, и Ньюмен, дворецкий, провозгласил:

— Вас к телефону, мисс.

Я не успела даже спросить, кто звонит, только выдохнула: «Ох!» — и вылетела в будуар — там можно поговорить спокойно.

Захлопнув за собой дверь, я повернулась к письменному столу и выждала одну чудеснейшую минуту, прежде чем снять трубку.

До чего дивное ощущение возникает за миг до того, как собираешься услышать нечто абсолютно потрясающее!

— Алло… Это вы, Максина?

Тимми. Я чуть не заплакала от огорчения:

— А-а-а, это вы!

— Такое впечатление, будто вы разочарованы, — заметил он. — Это правда?

Мне, конечно, пришлось сказать, что, напротив, я очень рада слышать его голос, хотя на самом деле это было не так: мне безумно хотелось, чтобы позвонил Гарри!

— Сможете сегодня пообедать со мной? — спросил он.

Я согласилась — похоже, Гарри не собирается звонить мне.

Пробило семь. Скорей бы кончался этот кошмарный день! Напрасные ожидания звонка, бесконечные сетования тетушки Дороти на беспорядок после вчерашней вечеринки, злые слуги, уже второй день не имеющие ни минуты отдыха, и в довершение всего дядюшка Лайонел, вообще не явившийся домой.

В итоге я сказала Тимми «да», и он пообещал заехать за мной через час.

— Оденьтесь получше, — велел он, — и мы попытаемся произвести фурор!

Я сказала: «Хорошо», пошла наверх одеваться, но и оттуда прислушивалась к телефону, который трещит так громко, что даже до моей спальни доносится глухое жужжание.

Но телефон весь вечер молчал, а тетушка Дороти, почувствовав усталость, легла в постель.

Элинор помогла мне одеться, и я не смогла удержаться, чтоб не спросить у нее:

— Вы не знаете, сэр Гарри Стэндиш не звонил нынче?

— Нет, мисс, не звонил, — отвечала она.

Пребывая в самом мрачном расположении духа, я надела самое невзрачное платье, которое только нашлось в моем гардеробе, но даже самый плохой наряд до того хорошо сидит на мне, что это наблюдение слегка развеселило меня.

Тимми заехал за мной в прекрасном расположении духа и доложил, что собрал замечательную компанию и что мы побываем в самых разных местах.

Компания действительно оказалась весьма забавной, и если бы я была в настроении, получила бы большое удовольствие от этого вечера.

Однако я продолжала мучиться догадками, почему Гарри не позвонил.

Никак не могу поверить, что он обо мне совершенно забыл. Но, может быть, мой поцелуй означает для него так же мало, как для меня — поцелуй Тимми, и тогда в его молчании нет ничего удивительного.

Тимми решил во что бы то ни стало развеселить меня и настоял, чтобы я выпила два коктейля, а потом еще шампанского, после чего я действительно перестала переживать.

Мы побывали в нескольких клубах, прежде чем отправиться в один из самых что ни на есть экстравагантных, под названием «Синяя лампа», где все сплошь отделано красным, а вдоль белых бетонных стен расставлены железные стулья.

Единственным украшением на стенах оказалась гигантская фреска с изображением голых мужчины и женщины, и присутствующие вполголоса говорили друг другу, до чего тут жутко и что им не следовало сюда приходить.

Я не разделяла их чувств — мне вообще все казалось ужасно скучным.