Ричард Длинные Руки – сеньор - Гай Орловский

– Сэр Ричард, это у вас молитва или заклинание?

Я покосился на него с подозрением:

– Что-то я не вижу у вас рвения сразиться. Даже меч на месте.

– Так Божья ж тварь, – сказал Сигизмунд с недоумением.

– Дракон? – переспросил я.

– Он же орешник ел, – объяснил мне Сигизмунд, как придурку. – Чего ж нападать?

– А, травоядный…

– Орешник, – повторил Сигизмунд, и я наконец вспомнил, что орешник для нечисти то же самое, что осиновый кол в грудь вампира. – Раз листья орешника жрет, значит, Божья тварь! С нечистью и рядом не сидела.

– Хорошо, хорошо, – пообещал я. – Обязательно поправку в классификацию внесу. Карлу Линнею такие прыжки в сторону и не снились.

Поляны становились шире, разрослись на широкое поле, по обе стороны лес, что расширяющимися клиньями уходит в стороны. Сигизмунд ликующе вскрикнул, вознес хвалу Господу: впереди прекрасная дорога, широкая и абсолютно ровная, как бильярдный стол! По обе стороны грамотно проложены кюветы для отвода воды, даже камни по краям, чтобы дождевые ручьи не размыли.

Сигизмунд торопливо пустил коня на дорогу, копыта торжествующе и хвастливо зацокали, а я остановился, всмотрелся в край. Дороги так не заканчивают. Ее как будто срезало, но не бритвой, а чьи-то руки взяли и разломили, вон свежий… ну, это зависит от материала, край разлома с неровными выступами. Вся дорога в эту сторону, на север, как будто со всем плато рухнула в пропасть… но ведь не рухнула же, уровень почвы тот же…

Я присмотрелся еще, мороз прокатился волной по коже. Как будто чьи-то гигантские руки аккуратно состыковали два куска континента. На той стороне, где эта чудесная дорога, по краям растут совсем другие травы, цветет незнакомый мне кустарник. Здесь же, откуда мы выехали, сосновый и березовый лес, осина, дубы, клены, знакомый кустарник, вон Сигизмунд различил орешник, а я скажу, что это орешник, если увижу на нем орехи, но на той стороне как будто другой мир… Нет, ничего инопланетного, но как бы удивился князь Невский, когда вот так же выехал бы из родного леса и увидел растущие поля с кукурузой, помидорами, картошкой, которые еще предстоит обнаружить и привезти с неведомого континента из-за океана?

Но спина захолодела еще и потому, что те растения так и растут там, не переходя незримой черты, а эти, привычные, здесь, хотя понятно, что уже на следующий год после этого странного катаклизма ветер занес бы семена на другую сторону, или занесли бы птицы в кишечниках, животные на шерсти в виде репьяхов, перебрались бы подземными корнями, как малина…

Сигизмунд погарцевал от края к краю, останавливаясь перед кюветами, прокричал:

– Великолепная дорога, не правда ли?

– Правда, – ответил я. Сердце сжало тоской. – Еще как правда…

Дорога в самом деле великолепная, словно бы главный инженер МКАДа с отрядом высококлассных строителей и первоклассной техникой выполнял заказ римского сената. Покрытие из тщательно уложенных, подогнанных одна к другой и сцепленных краями керамических плит, имитация под грубый гранит. Края не просто подогнаны, а сомкнулись, слились, как сливаются два куска льда или куски пластилина. Покрытие идеально ровное, а под ним явно неразрушимый слой подложки, ибо за столетия вода уже подмыла бы, невзирая на кюветы, есть же и подземные родники, даже целые реки, что иногда выпускают вверх мощные ручьи.

Долгое время мы ехали по этой странно прекрасной дороге, абсолютно без выбоин или промоин, через каждую милю верстовой столб, обычно из массивной гранитной глыбы, на лицевой стороне герб и незнакомые вензеля, даже Сигизмунд ничего прочесть не мог.

Подковы все так же звонко стучали по каменным плитам. Сигизмунд все оглядывался по сторонам, начал хмуриться, по такой широкой и ухоженной дороге должны купеческие караваны ходить взад-вперед, здесь вообще должно быть тесно, однако за весь день никого не встретили, лишь дважды видели вдали полуразрушенные строения.

Я съехал на обочину, моему Вихрю все равно где идти, снял амулет и, зажав в ладони, лег животом на конскую шею. Сигизмунд посматривал с недоумением, не видел, что у меня в руке, а я свесил руку как можно ниже. Ехал некоторое время, ничего не случилось, велел Вихрю перепрыгнуть кювет. Не миновали и сотни шагов в стороне от дороги, как быстро-быстро вздулась земля, словно на поверхность выбирался скоростной крот, в воздухе блеснуло. Я не успел подхватить, монета упала наземь. Ворча, я слез, подобрал, снова в седло, но когда еще через пару шагов еще одна точно так же выпрыгнула, кувыркаясь, как при игре в орлянку, я снова поймать не сумел, слишком низко, то, ворча, повесил амулет на шею и задумался, стоит ли слезать.

Сигизмунд понял правильно, вмиг оказался рядом. Соскочил, подхватил и подал в одно движение.

– Сэр Ричард, это же целое состояние!..

В голосе молодого рыцаря был упрек, я его понимал, но когда достается вот так легко, а золота нам нужно только на прокорм да разве что на перековку подков, то в самом деле бывает лень нагнуться.

– С какой силой человек притягивает золото, – сказал я мудро, – с такой же отталкивает людев.

Сигизмунд возразил:

– А мой отец говорил, что деньги как дети, какими бы ни были большими, всегда кажутся маленькими.

– Золото – это праздник, что всегда с другими, а наш праздник в другом… Если вон там устроить привал с ночлегом, как думаешь?

– Да, – согласился Сигизмунд, – это будет праздник!

Остановились в сторонке от дороги, выбрав густую рощу. На этом настоял уже Сигизмунд, высказав резонное предположение, что по такой дороге по ночам могут носиться орды демонов, это явно их дорога, руки христианские такое построить не в силах.

Кони мирно паслись в кустах, далеко не уходили. Костер Сигизмунд благоразумно расположил за толстым деревом, да еще в широкой выемке между корнями. Со стороны дороги тишь, Сигизмунд напрасно прислушивался весь вечер, даже время от времени переставал жевать, вперял глаза в тьму, но, увы, тишина, разве что над головами что-то скреблось, ухало, вздыхало жалостливо и даже жалобно. Пару раз в костер с веток посыпались чешуйки коры. Однажды, правда, блеснула и кремниевая чешуйка, что меня насторожило, но не настолько, чтобы всю ночь сидеть с мечом в руке, не смыкая глаз.

Сигизмунд, перенервничав, заснул первым, внезапно. Сидел, помешивал прутиком в углях, пальцы разжались, прутик выпал, а он сам откинулся спиной к дереву и застыл, мирно посапывая.

Далеко из глубин темного леса донесся едва слышный звук струн, так мне показалось. Я подтянул ножны с мечом ближе, наполовину обнажил, кто это в потемках играет такое, что Сигизмунд отрубился, как бревно. На меня музыка так не действует, я наслушался всякой, у меня долби с объемным звуком, а здесь что-то тренькает, как чукча на кобызе…