Царская немилость - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Князь же грузинский подарил два рога серебряных с дюжиной бутылок шампанского и странные монеты, пару горстей. Брехт, будучи нумизматом в первой жизни, про эти монеты слышал, но ни на одном аукционе не видел, да и вообще, ходили слухи среди нумизматов, что это утка, чтобы впарить лохам подделки. А вот оказывается, на самом деле эти монеты существуют. В правление Екатерины II чеканились так называемые монеты для дворцового обихода – золотые полтины, рублёвики и двухрублёвики, якобы, в карты при дворе на них играли. Видимо князю Владимиру Михайловичу везло, вон целых две горсти у самой Матушки Государыни выиграл.
А когда утром четвёртого дня графа Петра Витгенштейна вся едва проснувшаяся и протрезвевшая чуть компания со двора провожала, то Платон Зубов запихнул к нему в карету девку какую-то в шубейке беличьей.
– Теплее в дороге будет. Согреет. Да, Петруша, она сказочница знатная, любой Шахерезаде сто очков вперёд даст. И тепло будет в дороге и не скучно. Прощевай. Вскоре увидимся. Обещаю. Ещё и коньяк весь выпить не успеешь.
Глава 5
Событие тринадцатое
Роберт Луи Стивенсон.
Остров сокровищ…
Здесь, что ни страница, мрачные все лица,
Луидоров и пиастров звон.
Укатали Сивку крутые горки. В смысле, уснул или отрубился Пётр Христианович едва квадрига его тронулась. Ладно, ладно, не квадрига, дороги ноне не те. Цугом четвёрка была в огромную карету, на сани посаженную, запряжена. Но спящему способ «запряжения» лошадей не интересен. Ему бы подушку и ноги вытянуть. И вот тут заковыка. При росте метр девяносто. Эм? Шесть футов три дюйма. Мундир строил когда портной в Москве, то сказал, Пётр запомнил и вот теперь у Брехта всплыло – сажень «без чети». (Четь – это одна четверть аршина.) Хлебнёшь тут горя с этими народными мерами длина. А вообще, всё довольно просто. Настоящая – государственная система мер – это практически точная копия английской.
Так вот, при росте сажень без чети вытянуться в карете этой не получалось. Колени свешивались с сидения, и при каждом ухабе пьяная тушка норовила рухнуть в проход на пол. Несколько раз, почти упав, Пётр заснул сидя. Пробудился оттого, что лошади остановились на первой Яме и ещё от вони. Словно кто сдох прямо под носом. Граф потряс головой, остатки сна из неё вытряхивая, и мутными, но синими глазами уставился на попутчицу. Чего там Платон Зубов говорил – сказочница.
– Чего это? – Брехт спросил, имея в виду, почему остановились, но получил удивительный ответ.
– Прощения барин просим. Не праздная я, само сдеялось. – И удивительное дело, покраснела на всю физиономию. Хоть прикуривай.
– Сдеялось? – Иван Яковлевич не понял спросонья, чего тут сдеялось, и тут ответ получил. И звук характерный и вони добавилось. – Сказка!!!
Пётр Христианович ломанулся на улицу. Ну, Платоша, мать вашу, удружил – подсунул непраздную девицу «погреться в дороге», да ещё и воздух портящую. Если она и сказки так же гениально рассказывает, как воздух портит, то заслушаешься и занюхаешься. Пять «д» кинотеатр. И звук есть, и изображение, и запах. И плюваться будет, если надо по сюжету. «Тьфу на тебя, Иван-царевич». А пятая опция? Так она про путешествие рассказывать будет. Какая сказка без путешествия главного героя?! А тут дормез этот санно-лыжный на ухабах покачивает. Полное погружение.
Пётр выпутался из медвежьей шкуры, что был укрыт, и вылез, через порог дверцы дормеза споткнувшись, на улицу. Запнувшись преизрядно и ногу зашибив. Время приближалось к обеду. Это ему желудок сообщил. Есть хотелось. Очень хотелось. Три дня шампусиком и коньяком питался. Огляделся. Как там двойника зовут? Прохор, Фрол, Полуевкт?
– Братец, – обратился он к, задающему в торбы овёс лошадям, конюху.
– Проснулись, Ваше сиятельство, – приветливо улыбнулся великан. Сам такой.
– Запамятовал …
– Прохор, Ваше сиятельство. – Как индеец стукнул себя кулаком в мышицы на груди конюх.
– Точно. Прохор. А скажи Прохор, где мы?
– Царское Село эвон за поворотом. Станция первая от Петербурха. – Махнул рукой Прохор и зерно просыпалось на утоптанный снег, стразу стайка воробьёв туда бросилась.
– Поесть хочется.
– Так их сиятельство Платон Александрович колбас и кур копчёных в дорогу наложили. И хлебушек свежий. Чего там-то травиться. Как бы холеру не подцепить.
– Ну, покорми лошадей. Потом мы с … А сказочную девку как зовут?
– Шахерезада.
– Серьёзно? – шутник Платоша Зубов.
– Простите, Ваше сиятельство. Дворня Хавроньей кличет. А по святцам Ефросинья. Благомыслящая по-гречески. – Ох и слуг ему Зубов подкинул. Конюх греческий знает.
– Хорошо, покорми лошадей Прохор … Стоять. Бояться. А Прохор чего значит по-гречески?
– Идущий впереди, Ваше сиятельство, – поклонился великан, смущённо так по-детски улыбаясь.
– Всё страньше и страньше. Ладно. Идущий впереди, покорми лошадей, а потом и нас с … Шахерезадой благомыслящей.
Возок проветрили, перекусили и дальше тронулись.
– Ефросинья, ты как решишь …
– Бзднуть?
– Э та сёр! (et ta soeur) («твою сестру!», по смыслу «твою мать!» Французский.) Ссука. Ну, как решишь, так стукни Прохору. Выйди на улицу. Ну, в общем, будь коммуникабельней.
– Слушаюсь, Ваше сиятельство. Сказку сказывать? – девица большущими глазами преданно на него глянула.
– А отец кто?
– Так Прохор же. Я уж выревела у их сиятельства Платона Александровича, чтоб, значится, вместе отправил в ссылку.
– В ссылку? Нда. Ладно, Хавронья, рассказывай свою сказку.
Ну, что можно сказать? Сказать можно, что читала девка про Бову-королевича или слышала от кого эти сказки.
– Ефросинья, а ты грамоте обучена. Читать, писать умеешь? – дождавшись конца вооооолшебного путешествия Бовы-королевича, превращённого в Ивана-царевича, спросил, зевая Пётр.
– Так точно, Ваше сиятельство, и по-русски, и по-французски, и по-немецки. Матушка у меня у графа Салтыкова в дворне была. Вместе с его детьми училась. А потом и мне всё рассказала и научила. Ну, а после и я с детьми уже Сергея Васильевича у француза месье Николя училась. – Девушка потупилась.
Чего вдруг. Но тут запах долетел. Пришлось опять останавливаться. Что ж, дорога будет не скучной.
После второй станции, где Брехт решил всё же чашку кофею выпить (лучше бы этого не делал – бурда третий раз неумело заваренная) сказочница уснула, а Пётр Христианович, привыкать же к новому имени надо, задумался о будущем.
Самое интересное, что про своего реципиента Брехт знал довольно много. И не специально
