Укуси меня, имплант! - Илья Некрасов

- Да... да, - шепотом, почти прошипев, ответил он и потянулся к бокалам. Нечаянно едва не опрокинул их на пол. Бармен пребывал в восторге от выхода стриптизера - у него даже руки дрожали.

Селин не понимала, что с ней происходит. Так подействовал алкоголь? Или этот парень захватил все ее воображение, разбудив что-то внутри? Или дело в манящем расслабляющем ритме, что лился из динамиков. Обстановка бара будто исчезла из сознания, в котором осталась только фигура танцора в черном кожаном костюме. А когда он картинно покачал бедрами, Селин его вспомнила. Они уже встречались раньше.

На сцене стояла клетка, но парень не вошел в нее, только провел по стальным прутам рукой - как будто дотронулся до невидимых струн, издав приятный звук, на грани слышимости.

Тем временем, кровавый мохито уткнулся в руку шпионки.

Глоток, и она уже не сомневалась, кто танцует на сцене. Кто этот жгучий брюнет с темными, почти черными глазами.

Правда, было еще кое-что... в ее руках оказался не совсем кровавый мохито. Отвлекшийся бармен перепутал бутылки, и влил в основу эфедринол - вытяжку из крови молодых спортсменов. Но Селин все равно понравилось. В голову пришла странная мысль - попытаться понять своего врага через танец. Она попробовала представить, что тот ощущает...

Наверное, он здесь новичок. Или нет. Так двигаться может только профи. Было видно, что клубная музыка звучит для него привычно, и он в ней как рыба воде, что они идеально подходят друг к другу. Как и голубой свет, темнота, дыхание зала, танцующие люди и их отражения на черном зеркальном потоке. Но Драгош не просто идеально вписывался в обстановку, а создавал ее. Высокий молодой брюнет словно служил источником, излучателем ритма, который проникал в сердца посетителей. Большая часть аудитории в этот момент просто мечтала к нему прикоснуться.

Вот Драгош вскинул руки и обвил ими шест. Прижался к блестящему стальному пруту спиной... Аудитория замерла. Все ждали того, когда он взлетит, а брюнет лишь обвел зал томным взглядом - ловя эмоции, желания, их запахи.

Неожиданно его глаза остановились на Селин, их взгляды встретились, но... брюнет не узнал ее? Или просто музыка позвала его вверх? Ее глаза распахнулись до предела, когда Драгош вскинул стройные ноги.

Полоски кожаного костюма в самый неожиданный момент слетели, и зал задышал в новом ритме. Сильное мужское тело взмыло над черным полом - к черному, поблескивающему потолку. Упругие мышцы проступили под загорелой кожей и стали перекатываться в ритме движений. Возможности тренированного тела, словно созданного для танца, поражали. Он прижимался к шесту, обвивал блестящий стальной стержень, изгибаясь и вытягиваясь, то взлетая, то почти падая.

Нет, это не музыка задавала темп. Это он, замирая и откидываясь назад, менял восприятие времени, звука, пространства. Все остальное было второстепенным, и Драгош блистал на его фоне. В глазах танцора плескалась какая-то энергия, которую он транслировал в зал, а зрители словно ощущали ее - как поток горячего ветра в лицо. И они отвечали ему.

Казалось, он жил ради танца, ради встречного потока желаний и криков, открытых ртов и распахнутых глаз.

Он снова набрал высоту, сбросив большую часть кожаного костюма. Обхватил шест бедрами и перевернулся, застыл, удерживая себя в воздухе напряженными руками - под его кожей сильнейшим рельефом вздулись мышцы - и вновь осмотрел зал, найдя Селин на том же месте.

После серии немыслимых перехватов и вращения - последнее движение. Драгош откинулся назад и широко развел ноги. Послышались восторженные крики и аплодисменты. Свистеть здесь не было принято, поскольку это было особое, элитное заведение.

Люди потянулись к позабытым напиткам, а темой большинства разговоров стал пережитый танец. К Селин подошел ее недавний знакомый, Михал, и пригласил к себе за столик.

- Как он тебе, Маришка? - спросил мужчина, откидываясь в кресле.

- Кто? - девушка пыталась понять, есть ли в его голосе нотки недоверия к новобранцу "Маришке".

- Драгош.

- Красавец. Трижды красавец, - ответила она, глядя, как собеседник опрокидывает свою "кровавую Мэри". Намек?

- Да, - Михал понюхал рукав плаща, - он во всем первый. Любимый ученик нашего лидера.

- А ты видел его? - Селин потягивала коктейль через соломинку.

- Учителя? Конечно.

- Какой он?

- Скоро узнаешь.

- Что?

- У него привычка - он любит знакомиться с новичками лично.

"Особенно с такими очаровашками", - добавил Михал, этот блондин с серо-голубыми глазами, и Селин не смогла понять - произнес он это вслух или мысленно внушил...

- Он великий человек, - мужчина посмотрел в черный поблескивающий потолок.- Гигант мысли.

- Опупеть...

- Да не говори.

Она тоже посмотрела в потолок, и ей показалось, что тот немного похож на ночное небо или на космос. Только метавшиеся пятна голубого света немного портили картину.

- Чему он вас учит? - спросила Селин.

- Правде.

- В чем эта правда?

- Она в том, что технологии убивают нас. Превращают в биомеханическую скорлупу, - Михал посмотрел ей в глаза, - в пустую оболочку, Маришка.

- Я... - рассеянно ответила шпионка, - раньше не думала об этом.

- Дело в агрессии, в ее глубокой диалектичности.

- Да ну?

- Вот подумай. Какая система счисления более точна или... более правдива, истинна - десятичная или двоичная?

Брюнетка "Маришка" задумалась.

- Смысл вопроса в том, - продолжил Михал, - чтобы показать бессмысленность, ведь это... технологии привели нас к краху, а не упыри из мертвого обкома.

- Ты не веришь в разум?

- Скорее, он верит в нас.

- А в светлое будущее?

- Ну пораскинь мозгами. Что есть разум? Технологии? Наука? Это бесконечный поиск приближений. Соглашений. Того, что устраивает большинство, но большинству не нужна правда. Наука прошлого была похожа на несколько шахт, где добывалось знание. Руда, которую пытались переплавить во вторую реальность - в орудие произвола и насилия над природой и естественностью...

- Не понимаю, - виновато сказала Селин. - Извини, Михал. Мне тут надо отой...

- Я объясню, - удержал ее тот. - Вначале добыча руды ведется открытым способом, когда процесс извлечения доступен для наблюдения. Но по мере выработки происходит заглубление под поверхность. Развивается специализация знаний - формируется язык конкретного направления, он становится малопонятным для тех, кто остался на поверхности. И для тех, кто добывает руду в других шахтах. Непонятными становятся цели, методы и итоги работы шахт - ведь все это выражается при помощи языка. Поначалу общий язык превращается в диалект шахты, а затем в тарабарщину, понятную только местным. Рудокопы и те, кто остался на поверхности, перестают понимать друг друга. Рудники все более и более обособляются. Теряется возможность сопоставления, синтеза. Исчезают основания для уверенности в том, что те, кто копошатся в глубине шахты, вообще занимаются чем-то реальным, а не блуждают в лабиринтах галлюцинаций. Мир, вместо того чтобы стать понятнее, распадается на осколки. Люди не видят целого, только некоторые слои, отделенные дискретным восприятием. Мы не готовы признать это и, не видя целостности, выдумываем категории типа причинно-следственных связей; варьируя условия опыта, добиваемся их наблюдаемого выполнения, после чего чувствуем удовлетворение... Когда логические построения перестают противоречить самим себе, нам кажется, будто мир стал чуточку уютней, возникает уверенность, что разум приносит свет. На самом деле разум только затуманивает взгляд, обрекая на блуждания в лабиринтах логики. Конечно, есть технологическая эффективность. Но ведь ее оцениваем мы сами. По критериям, которые мы договорились считать существенными в данное время и в данных обстоятельствах. Где здесь истинность? Где объективность? Подумай, Маришка, здесь начинается агрессия.

Селин смотрела в бокал, неловко чувствуя себя. Она не понимала, в какой момент упустила глубинную диалектику Михала. Тот, оценив ее состояние, остался доволен и продолжил:

- Единственное, что оправдывает существование разума, это технологическая успешность. Однако путь приоритета технологий - путь биомеханического чудовища, которое обречено медленно убивать себя... Я говорю не о бессилии, а о слепоте и агрессивности. Дело в том, что источник могущества технологий до сих пор никому не понятен. Разум появился как орудие в борьбе за выживание, он генетически связан с агрессией, разделением на "свое" и "чужое", противопоставлением себя и окружающего мира, с одиночеством... Эти муки вызывают неосознанное стремление к восстановлению единства с миром, но в искаженном виде - не через слияние, а через поглощение. Появляется дикое желание вобрать в себя все, что вокруг, сожрать все, что вокруг. Это жуткий неутолимый голод. Так проявляется воля к власти, то, что характерно для всех форм жизни, всех уровней ее организации, вплоть до микробиологического. До вирусов и бактерий. Это все та же голодная масса. Технологии не способны остановить этот механизм, так как...