Хозяйка Чёртова озера (СИ) - Ксюша Левина

«А вдруг, она тоже из этих русалок?»

Мысль тут же пропала, не может старуха быть явно бессмертной обитательницей озера.

Не знаю отчего Сури вызывала такую неприязнь, она не сделала мне ничего плохого, и её было за что пожалеть. Не выходило. Я мог думать о несчастной, только как о «противной старухе».

Мы вышли из дома, и меня поразило, насколько ночь светлая. Над озером висела огромная луна. Тропинка, по которой мы шли, была мне знакома более чем хорошо - мы шли к озеру. Теперь меня это не особенно пугало, я понимал, что никто мне там не навредит. Даже интересно, вдруг она появится наконец?

Тропинка свернула, и мы пошли вдоль заборчика, возле которого я уже несколько раз оказывался, в ужасе опасаясь переступить черту. Я никогда не удалялся от особняка так далеко, мы шли уже совсем заросшими дорожками, по которым нога человека не ступала несколько лет. И я уже видел, к чему мы приближаемся - хижина, маленькая и покосившаяся.

- Что могла в таком месте делать твоя хозяйка?

- Она никогда тут не была. Она попросила припрятать тут её самые личные вещи, когда придёт время. Я и сделала так.

- Это она просила на случай побега? - спросил я. Мы уже стояли на пороге хижины, и Сури шарила по карманам, видимо, в поисках ключа.

- Как это на случай? Это в ночь побега и случилось. Она пришла ко мне вся в крови.

Сури открыла дверь и вошла в хижину. Я ждал затхлого, сырого воздуха пропахшей плесенью каморки, но в хижине было свежо. Стёкол в окнах не было, только рамы, покрытые известкой. На гардинах лёгкий тюль, подхватываемый ночным озёрным ветерком. У окна - секретер, в котором я и найду «те самые» дневники. В углу хижины - не совсем понятный настил, видимо, заменявший кровать кому-то и когда-то.

- И попросила о помощи...

Я вздрогнул, потому что забыл о существовании Сури. В этой хижине я что-то чувствовал, какое-то незримое присутствие прекрасного. Я не размазня и не романтик, но мне не чуждо это слово «прекрасно» и его производные. Я редко использую их, но кто знает, может, ничего стоящего я и не видел.

- И ты, конечно, не посмела эту помощь не оказать, - услышал я женский голос за своей спиной. Она мягче произносила шипящие, будто так и не избавилась от венгерского акцента, будучи в остальном очень образованной, это была не моя догадка, а факт. Я слишком много про неё знал.

Я знал, что повернусь и увижу её так, как видят родных и старых знакомых. Я угадаю каждую черту, потому что изучил портрет от и до, отрицая свой к нему интерес. Я знал, что не удивлюсь рубцу над правой бровью, его на портрете нет, но про него есть целых десять записей в одном из дневников. Я точно знаю её рост, она на два дюйма ниже Кло, я знаю её вес, знаю оттенок её кожи, я уверен, что даже её запах не изменился. Она уже не пользуется своими домашними духами, но наверняка ими пахнет. Она описала этот аромат на страницах дневника так подробно, что я с ума чуть не сошёл, но ходил по кухне и искал подходящие запахи, просто из интереса, чтобы точно всё понять.

Точно всё понять…

Понять ли? Или это одержимость в лёгкой форме?

Я стоял, слыша за спиной, как она шевелится, закрывает дверь, поворачивается. Интересно, так ли она красива, как мне это обещал портрет.

- Что такое, Сури? Ты хотела показать что-то своему другу? - она будто выдыхала на каждой «ч», а ещё казалось, что она говорит с лёгкой полуулыбкой.

Я наклонил голову, чтобы разглядеть хотя бы её ноги, и обомлел; она стояла совсем рядом.

Тонкие руки были скрещены на груди, она скрестила и ноги, всей своей позой отрицая действия Сури, осуждая служанку. Я видел длинные, тёмные волосы, лежащие на оливковых руках, видел, как в размеренном дыхании вздымается грудь.

На ней было белое платье на тонких бретелях, совсем не похожее на развратный наряд Некрещёных. Простой белый сарафан, только мокрый и облепивший фигуру, как вторая кожа. С неё капала на белёные доски вода: с волос, с платья, даже на коже ещё были капельки.

Она , наверное, замёрзла.

- Сури, милая, ты всегда меня так сильно ненавидела, что у меня возникал вопрос: за что? Неужели просто зависть?

Не знаю, почему я начинаю свой новый дневник именно с его имени, наверное, я чувствую вину за то, что его больше нет, а я даже не оплакиваю эту утрату. Его будут оплакивать другие люди, а та, из-за которой его не стало, только тяжело вздохнёт, даже не уронит на страницу дневника слезу, размыв чернила. Я дрянь, наверное, но кому это теперь важно?

Мне место в Некрещёных, но я для этого слишком невинна, даже при всей моей греховности.

Нас тут четверо, вернее трое, но мы считаем Джин за свою. Я - Вилиса. Пока не ясно до конца что это значит, но мы так привыкли! Я - Первая, потому что Джин так завещала. Больше никаких вопросов! Это её озеро. Ещё со мной Диана, она Мученица, говорят, это от того, что её терзали перед смертью, и она не девственница, но мужа никогда не предавала. Ещё Клотильда, мать Грэга, этого зверя. Вот её я ненавидеть буду до конца жизни, это она породила чудовище, что погубило и меня, и Александра. Пусть я - мне жить было недолго, а вот Александр погибать не должен был.

Джин была тут самой первой, она убила отца Грэга. Развратная старая проститутка. Джин почти сотню лет в озере. Как она появилась здесь, не знаем ни я, ни Диана. В этой доисторической шлюхе, видимо, сокрыта какая-то магия, которая притягивает сюда жертв. Но говорят, что я тут не потому. В первый же день Клотильда набросилась на меня, как умалишенная: звало тебя озеро? Сама бросилась? А я всё повторяла, что не понимаю, о чём она.

Диана объяснила. Их обеих озеро позвало само за секунду до смерти. Диану туда сбросил подонок Янки, хотя ничего такого не планировал. А Клотильда утопилась сама. Всегда думала, что это Уильям её прирезал за измену, а выходит, что она ему была не особенно-то и интересна. Клотильда после рождения сына сама вошла в озеро. Она же выдумывает каждый день новую историю своей смерти. Так, обе жены Уильяма оказались в одном озере, неловкость какая.

В моей смерти не было ничего трагичного.

Александр знал обо мне многое, но не знал того, что опиумом я притупляла боль. Уж не знаю, что именно во мне было, что так меня терзало, но я знала, что скоро умру. Чуть раньше, чуть позже... Я только надеялась, что успею оставить о себе хоть какую-то память.

Я была больна и отнюдь не улучшала своего состояния вредными привычками. Курение и алкоголь меня убивали даже быстрее опиума, а я всё никак не могла свыкнуться с мыслью, что тоже однажды лягу в гроб. Я была слишком молода и слишком красива, чтобы утруждать себя мыслями о таких страшных вещах. Это всё было «потом», «однажды», «не в этом сезоне».

Этот день начался с первой трагедии. С окровавленного лица Уильяма, окровавленных страниц дневника и моего окровавленного платья. Грэг так сильно приложил меня о стену, что на белом кирпиче подвальных стен остался кровавый отпечаток.

Сури замотала рану, прикрыла всё кудрями, но травма никуда не делась. У меня началась головная боль, а следом пришёл и приступ мигрени. Я то и дело поправляла кудри, прикрывая повязку, и все салфетки в комнате перемазала кровью: я то и дело вытирала о них испачканные руки. Я была измучена, но уверена, что всё получится, как задумала. Передала Сури «чёрные» дневники и стала собираться.

Я собрала в тот вечер свои вещи и сделала это очень осторожно, точно зная, что всё получится. Не могло не получиться. Он должен был ждать меня на берегу озера, а оттуда на лодке мы собирались переправиться на другую сторону, где стоял его автомобиль. Я ждала удобного момента, прижавшись щекой к стене, пока наконец дворецкий не скрылся на лестнице для прислуги и не освободил дорогу, только именно в этот момент, не раньше и не позже, моё сердце меня подвело. Чёртовы клапаны (или что там еще в этом бесполезном куске мяса в моей груди) дрогнули, что-то оборвалось, и я ощутила просто невероятную боль, мне казалось, что всё тело онемело.