Победить смертью храбрых. Мы не рабы! - Сергей Лапшин

– Пожалуйста, – равнодушно ответил я. Это раньше можно было пожаловаться на натруженную спину или сказать, мол, чуть не надорвался, пока таскал тебя. Но теперь, после недели каторжного труда, кивать на усталость или потянутые мышцы было как-то не с руки.

Монотонная, тяжелая, главное, сверхплановая работа выматывала меня. Будучи физически крепким и выносливым, я рассчитывал на свои силы, однако отдавал себе отчет в том, что долго в таком режиме не протяну. Впрочем, долго и не надо было. Москвичев приходил в себя, выздоравливал, и мне следовало попахать всего недельку. К тому времени, думаю, рядовой уже вполне мог бы и сам зарабатывать себе на пайку.

А вот Волков – нет.

Ему недели для выздоровления мало. И месяца мало. Не исключено, что через неделю сержант просто умрет без квалифицированной медицинской помощи. И в данном случае я сделать уже ничего не смогу.

Идея с госпиталем, как нетрудно догадаться, накрылась медным тазом. Задание мы с Ловкачом провалили, значит, о какой-либо оплате и благодарности со стороны урок и речи быть не может.

Нет ничего хуже, чем ощущать свое бессилие. Что я мог сделать? Броситься на колени перед старостой, согласиться на его условия? Так он не выдвигал их мне. И, чую сердцем: что ни предложи я сейчас, на что ни согласись, это не спасет Волкова. Меня в очередной раз ткнули в дерьмо. Поманили иллюзией, будто от меня может что-то зависеть, и с размаху окунули в действительность.

Может, мне мстят за то, что я ответил отказом на предложение войти в силы самообороны. Или за какую-нибудь фишку, выкинутую Нельсоном. Наверняка ведь мой дружбан без дела не сидит. Я понятия не имею, удался ли ему план по объегориванию немцев с месторождением, но уверен, что он попал в очередную залепуху. Человек-беда.

Короче говоря, сейчас умирает хороший, отважный парень. Возможно, причина тому кроется в каких-то моих или Нельсона действиях. Но ведь на самом деле это не важно. Вины какой-то я за собой не чувствовал. Эти парни, Москвичев и Волков, все равно были обречены. Я лишь отсрочил их смерть и одновременно вступил с немцами в игру. В состязание, правил которого я не знаю и исход которого заранее предрешен.

– Завтра нас вытащат. С утра, – раздался из темноты голос Ловкача. Напарник, судя по интонациям, был бодр и уверен в себе. Оптимизм его я воспринял равнодушно. И в отличие от первой его фразы это сообщение оставил без ответа. Мне думалось о другом. Об упущенной возможности устроить сержанта в госпиталь. – Пыль эта, не знаешь, ядовитая? – через несколько минут, закашлявшись, вопросил Ловкач. Я собирался пожать плечами, прекрасно сознавая, что жеста этого не будет видно в темноте, однако собрался с мыслями и ответил. В конце концов, Ловкач не был виноват в том, что подрыв произошел раньше и мы не успели снять патроны.

– Не знаю. Дыши через марлю. Должны включить вытяжку, когда – не знаю.

– Ловкач, сколько тебе? – Этот вопрос я задал спустя часа полтора. Когда понял, что от размышлений по поводу судьбы Волкова и Москвичева мне становится все хуже и хуже. Каких-либо приемлемых выходов из положения я не видел, а сожаление и досада уже просто осточертели.

– Вот спросил. У бродяги не спрашивают про года, – изворотливо ушел от ответа напарник, заставив меня поморщиться. Сразу потянуло завязать с откровениями, однако я себя остановил. Возвращаться к мыслям о судьбе разведчиков не хотелось.

– А про что спрашивают?

Некоторое время царило молчание. Вкупе с темнотой ему бы следовало выглядеть зловещим.

– Чего ты хочешь? – наконец отозвался Ловкач.

– Война с немцами была? – решил я не упускать даже такой ненадежный источник информации. Раньше у меня их вообще не было.

– Ну… была, – помедлив, ответил Ловкач.

– Почему проиграли? – не стал я ходить вокруг да около. За что заслужил удивленное хеканье:

– Мне Тухачевский не докладывал. А меня там, сам понимаешь, не было.

– Тухачевский? – изумленно переспросил я. – А он тут с какого боку?

Ловкач с ответом не торопился. Медлил. Явственно вздохнув, все же произнес:

– Чего тебе неймется?

– Давай так договоримся. – Во избежание дальнейшего недопонимания я решил расставить все по своим местам. – Считай, что я ничего не знаю. Допустим, далеко отсюда был. Ничего не знаю. А ты мне будешь рассказывать. Без всяких там отступлений.

– Тухачевский командовал. Вот и накомандовал… Нам на голову. Два месяца в поддавки играл, а потом со всей своей кодлой рванул за Урал. Вот и песня вся.

– А-а-а… Сталин, Жуков? Рокоссовский? – Все мои знания о мире ограничивались лишь ликбезом от Юльки, информация которой была столь же ценна, как и представления о плоской земле, которую держит черепаха.

– Сталин – враг народа. Жуков… – Не знаю такого. Рокоссовского тоже не знаю. – Принимая мои правила игры, Ловкач не акцентировал внимания на том, что я не в курсе самых что ни на есть азов истории.

А я поневоле улыбнулся. Вот не повезло усатому! Сколько народу наотправлял в лагеря и на тот свет, а тут, видишь, нашелся кто-то поумнее и посметливее и прикрыл самого генсека.

– А когда Сталин врагом стал? – задал я вопрос, уже понимая, что ответ есть даже у меня. Догадаться тут не трудно.

– Ну, году так в тридцать седьмом…

Точно! Так оно и должно быть! Вечная мечта военного человека – стать Наполеоном. Товарищ Тухачевский, если мне память не изменяет, этого комплекса тоже не был лишен. Однако в моей реальности порулить ему не дали. Вождь мигом просек всех фантазеров и дал им такого пинка, что многие сумели остановиться и потереть задницу только в аду. Открыл, так сказать, сезон репрессий. Тут же, видимо, подобный номер не прошел. Интересно, отчего? Похоже, в этом мире Сталин дал маху, как и его верный пес Берия {1}.

– Расстреляли? – с нескрываемым любопытством поинтересовался я.

– А чего на него, смотреть, что ли? Тогда же, в тридцать седьмом.

Да уж. Вот так выкрутасы. Хотя почему бы и нет? Ведь проводились перевороты всяческие в Латинской Америке, хунты устраивались и тому подобное. Не думаю, что такой сценарий не мог бы пройти и на моей земле.

– Берия? – интересно ведь, черт побери! Неужели тоже?..

– Не знаю такого, – честно подумав, ответил мой собеседник[5].

– Ворошилов?

– Расстреляли[6].

Как-то сложно себе это представить. Понятное дело, что-то не так пошло в этой реальности. Не так, как у нас, в моем мире. И все же сложно.

Причем я умом понимаю, что так вполне может быть. Да что там может, так – есть. Сколько копий переломано по поводу Сталина. Мол, благо он или зло для России. Те же антифа ущербные – и они по-разному к нему относятся. И коммунисты тоже. В смысле, верные ленинцы или там сталинцы. Книжки пишут всяческие, в Интернете ушаты дерьма выливают или, напротив, лакируют и причесывают усатого грузина.

А на деле вон оно как: нет Сталина – и войну просрали. Моментом. Показатель?

– Воевал сам, Ловкач?

– Я? – В голосе послышалось неподдельное изумление. – Ты откуда такой свалился-то?

– Из будущего. – Он начинал меня злить. Какой-то неуемной жаждой доказать свое превосходство, поставить себя выше.

– Ну-ну, – на этот раз протянул недоверчиво. После короткого молчания продолжил: – Не воевал. Чтоб Ловкач винтовочку за власть брал? Не бывать такому!

Ага. Ну, это кодекс такой. Не работать, дома и семьи не иметь и тому подобное. Так, кажется. Вот посмотрел бы я на тебя, вор, когда тебе товарищ Сталин с краскомом Рокоссовским сунули бы обойму от трехлинейки и в атаку отправили. Под немецкие панзеры и под гренадеров. Зимой, к примеру, в сорок первом {2}.

– Ну а вообще как все развивалось? – не мог я утерпеть. Мало того, что очень хотелось пополнить багаж знаний, так еще и скучно было просто сидеть в темноте, дышать через повязку и молчать.

– Почем я знаю, фраерок? Газеты не читаю, радио не слушаю, это мне все без интересу, – с некоторой напыщенностью отозвался напарник.

Дурацкие присказки, и поведение дурацкое. Если бы не видел я глаз Ловкача, умных и внимательных, то по манере общения принял бы его за мелкую приблатненную шушеру. Вот зачем ему так рисоваться? Явно же не для меня. Скорее всего, это его естественный режим: привык вести себя именно таким образом, прячась под маской недалекого грубого зэка. Что это не настоящее лицо – видно сразу. Маскировка у Ловкача была паршивой. Однако, судя по всему, даже этого ему вполне хватало.

Впрочем, рано или поздно защитный механизм должен дать сбой. Я демонстрировал искренний интерес, был подчеркнуто нейтрален, вежлив – и у моего собеседника не было никаких оснований запираться. Адреналиновый откат от пережитой катастрофы, чувство благодарности по отношению ко мне, единение в темноте – все эти факторы в совокупности должны были сделать свое дело.

– Этот на голову мозговитый диктатор… танков наделал, армию напризывал. Разговоры там пошли всякие, мол, земли вернуть надо. Прибалтику, Украину. Маневры эти бесконечные. Денег прорву нужно, а где их брать-то? Колхозы разогнал, нэп заново открыл. Вроде и хорошо, однако же лапотники эти все в города побежали. Беспредельщиков развелось – мама дорогая! Тут немцы и вдарили. С поляками, румынами, шушерой всякой. Мол, завязывайте с коммунизмом своим, побаловались – и хватит.