Versus. Без страха - Том Черсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макс зашёл в пустой лифт. Этот факт радовал. Нажал на кнопку «одиннадцать». Сверкали цифры на табло. Один. Два. Три… Вся жизнь мелькает перед глазами… Четыре. Пять. Шесть. Но вся жизнь Максима – это был тот самый человек. Семь.
– Стоп! Неужели ты не можешь быть сильнее? Не уходи! – слышался незнакомый голос где-то там, в голове.
– Всё кончено. Мне пора, – отвечал Максим уже вслух.
Восемь. Девять. Десять. Сердце стало биться чаще.
Разбей меня и остуди мой пыл в груди.
На перекрёстке ты меня уже не жди.
Закрой мои глаза, играй и испарись,
И снова упаду я, чтоб подняться ввысь
Надежда быть с тобой уходит в никуда.
Осталось мало здесь, одна моя звезда,
Которая сквозь тьму в тиши меня ведёт,
Вернёт в былую жизнь, оставит и умрёт.
– Одиннадцать. Пора выходить. Пора кончать с этим.
На этаже никого не было. Казалось, ничего не мешало Максиму сделать то, что он хотел. Старое окно заскрипело. Он сел на подоконник, свесив ноги над воздушной бездной. Ещё немного и ничего уже не останется. Макс закурил сигарету, хотя никогда раньше этого не делал. Закашлявшись, он нервно посмеялся. Вот и всё. В мыслях он уже летел вниз. Жизни нет, это иллюзия. Прощай, Макс.
– Прощай, – прошептал он.
И не успев оттолкнуться, Макс почувствовал, как что-то тянет его назад. Он полетел. Как оказалось, полетел на пол. Макс побоялся открыть глаза, но отчётливо слышал голос, кричавший то ли на ломанном русском, то ли на другом похожем языке. Опомнился после того, как незнакомец схватил его за плечи и начал трясти.
– Что ты делать? Ты с ума сшёл? Wielkie nieba! Oh, te rosyjskie!1
Перед неудавшимся самоубийцей стоял высокий худощавый светловолосый юноша, одетый во всё белое. Хорош собой, но неприметен на первый взгляд. Макс подскочил, вглядываясь в его лицо, полное тревоги и ужаса.
– Ты что, ангел? – вскрикнул Максим. – Кто ты? Зачем, зачем ты меня спас?
– Ангел? Ежи – моё имя. Я прижехал из Польска сюда, – изумлённо ответил тот, сверкнув тёмно-карими глазами.
– Ты поляк? А откуда ты знаешь русский? Какого чёрта ты тут делаешь?
– Я плохо знать ваш езык.
– Зачем ты это сделал? Кто тебя просил?
– Убивать себя есть плохо. Не знаю, что в России, а у нас это гжех. Большой гжех, – строго отвечал поляк.
– Да это вообще не твоё дело! Если я решил, то значит, это нужно было сделать!
– Jesteś niewdzięczny świnia!2 Я тебя спасать, а ты на меня кричать!
– Я – свинья? Ты, правда, думаешь, что я не понял?
– Будь спокойным. Давай иметь дружбу. Не злись на меня.
– Ну, чёрт с этим со всем. Есть курить? – спросил Макс, понимая, что сигареты выпали вместо него самого.
– Я за здоровье в образа жизни, – занудно ответил Ежи.
– Да уж, придётся тебе подтянуть русский. Ну, ничего.
Что-то ёкнуло в сердце Макса. Это точно был знак свыше. Потрясение заставило взглянуть на настоящее иначе. И тут Макс резко воскликнул, не боясь, что кто-то посторонний мог это услышать:
– А что, если, правда, попробовать жить заново? С чистого листа. Забить на прошлое. Всё.
Его речь звучала контуженной, голос – нервным. Но пациент оказался скорее жив, чем мёртв.
– Расскажи, что у тебя случиться, – спросил поляк. – Может, я могу помогать?
– Прости, но это очень личное. Если я такое расскажу, то только после бутылки водки.
– Бутылки водки? – недоумевал Ежи. – Но мне не есть восемнадцать! Только в ноябре! В нашего краю так нельзя делать.
– Ты не забыл, что ты в России? Тут нам в каждом ларьке продадут, ещё и скидку сделают. За возраст.
Макс купил в местечковом алкомаркете дешёвый вермут, и они с Ежи пошли в парк. Там сели на старую, покосившуюся скамейку и начали пить прямо из горла. Когда Макс поведал свою историю, Ежи даже не повёл бровью. Лишь в ответ немного рассказал о себе.
Сам он был из Варшавы. Родителей в сознательном возрасте не видел. Дед, звали его Феликс, рассказывал, что они спились, когда Ежи было два года. Поэтому деду пришлось стать для Ежи и матерью, и отцом. И воспитывал внука, как говорят в России, держа в ежовых рукавицах.
Это всё изрядно поднадоело Ежи, и тот в один прекрасный момент выбрал учёбу за границей, подальше от деда. Несмотря на русофобию, активно продвигаемую в СМИ, Ежи всегда привлекала Россия. К тому же, внучатая тётя Ежи, её звали Агнешка, уже тридцать лет жила тут, на Урале. И с удовольствием согласилась приютить родственника у себя. Поэтому выбор пал на Екатеринбург. Да и столицу России Феликс не жаловал. Он постоянно рассказывал внуку байки, что в больших российских городах много разврата, что там пропащие люди. Да и ещё, Феликс всегда был скуп, поэтому гостеприимство Агнешки радовало его вдвойне. За аренду комнаты она не брала с Ежи ни копейки, ни злотого. Так он и оказался на химфаке.
Феликс привил внуку всё, что считал нужным и важным. Моральный облик Ежи, его взгляды на жизнь сформировались благодаря деду. Так, часто в беседе за каким-нибудь делом, Феликс начинал бесконечную демагогию.
–
Bądź szczery. Być sprawiedliwe. Ważne jest…
–
Tak, dziadek. Ufam Tobie
–
Nie musi być rozpustny. Być zboczeńcem jest zły. Przyjaciele z nich jest jeszcze gorzej. Słyszysz?
–
Tak, tak. Których ty mówisz?
–
Geje. Są obrzydliwe.
–
Ale, dziadek, dlaczego?
– Ponieważ ja tak powiedział3
Но Ежи не со всем был согласен. Он думал иначе. Что причинять боль человеку – это намного хуже, чем принадлежать к меньшинству. Феликс методично воспитывал в нём нетерпимость. Но помимо этого вложил в него способность понимать и сострадать.
Ежи не знал, что с этим делать. Но решил пока умолчать о новом знакомстве. Общение с Максом Ежи ничуть не напрягало. Они сдружились, несмотря на множество противоречий. Лишь бы дед не узнал.
Ещё больше Макса и Ежи сдружила первая сессия, которую первокурсники пережили достойно, всегда помогая друг другу. На каникулы разъехались. Ёжик, так его постоянно называл Макс, в Варшаву, Максим в Петербург, на тёткину квартиру. Эмоциональное состояние последнего, вроде бы, улучшалось. Рана начала затягиваться, но он боялся будущего и сам не знал, чего хотел.
***
Алекс сидел на красном кожаном диване и смотрел в телефон. Часы показывали пять
