Ивашка бежит за конём - Ольга Гурьян

Глава пятнадцатая

ЯРМОШКА ПРЫГАЕТ И ИСЧЕЗАЕТ

Настала весна, Параска говорит: - Тьфу! Глаза бы мои не смотрели! Изба закопчённая, сами все чумазые, одежда грязная. Идите, девки, к морю, всё постирайте. А здесь я сама приберусь, Ивашка с Ярмошкой помогут мне. Кобякич, ступай в сад, не болтайся под ногами. - А как с козой быть? - спросил Ивашка. - Тьфу! - сказала Параска. - Толстый, здоровый вырос, а понятия - как у молочного порося! Всё ему объясни, всё разжуй и в рот положи. Козу привяжи к дереву, да не в саду, а за оградой, не то она всю кору с яблони обгложет. И козлята от неё никуда не убегут. Ну, поживей ворочайся! Тут все принялись за дело. Девушки связали грязную одежду в узлы и пошли к морю. Впереди-то две Кобякичевы дочки, а за ними молодая Кобякича сына жена, а за ней служанка, а всех позади рабыня. Они тащат узлы, дочки-то на голове, молодая под мышкой, служанка за плечо закинула, а у рабыни узел всех больше. Она его двумя руками обняла, впереди себя держит. За узлом её головы не видно идёт узел на двух босых ногах. Долина не спускалась к морю покато, а обрывалась крутым глинистым склоном. За зиму тропка кой-где осыпалась, а по пути размыло глубокую щель. Они у этой щели собрались, гадают - Ай перепрыгнем, ай недопрыгнем? Кобякичева старшая дочка говорит рабыне: - Ты первая прыгай. Коли перепрыгнешь, нам руку протяни, и мы тогда прыгнем. Рабыня смотрит на щель - ай, широко! Ой, глубоко! Она говорит: - Я боюсь! Кобякичева старшая дочь велит: - Прыгай! Вторая дочка приказывает: - Прыгай живей! Кобякича сына молодая жена ножкой топнула, прикрикнула: - Не разобьёшься, прыгай! А служанка тараторит: - Как ты смеешь барышень гневить? Прыгай! Рабыня оглянулась на все стороны, нигде не видит себе сочувствия. Она собралась с духом, перепрыгнула. Протянула руку, говорит: - Хватайтесь за мою руку, я вас перетащу. Перебрались они через щель, на берег ступили. Прибой слабый, вода тёплая, волна набежит и растает. Они набрали на обрыве серой глины, этой глиной трут одежды, глина пенится, снимает грязь. Они одежду в море полощут - чистая, лучше новой. Солнышко высоко поднялось, стало их припекать, а ещё не всё постирано. Говорит Кобякича сына молодая жена: - Я на работе заморилась, пойду в воду окунусь. Вы без меня достирывайте. Кобякичевы дочки говорят: - Ах, невестушка, больно ты хитра! И нам жарко, и мы окунёмся. Служанка говорит: - А я чем вас хуже? Рабыня просит: - Мне тоже жарко. И я бы разок окунулась. А они смеются, плечиками пожимают, говорят: - Ишь, неженка! С нами вздумала равняться! Ничего, небось не растаешь, как ты смеешь купаться хотеть! Поскидали рубахи, полезли в воду, рабыне велели достирывать. Она трёт бельё глиной, большим камнем колотит, отполощет, круто выкручивает. Вот разогнула она спину, глаза от солнца заслонила ладонью, смотрит вдаль. А там, где море сливается с небом, - чёрная точка. Она опять стирает, опять голову подняла. А уж точка длинной чёрточкой вытянулась. Те-то, четверо, плещутся в воде, играют, друг дружку по-нарочному топят, визжат, брызгаются. Рабыня опять подняла голову, а чёрточка уже стала побольше и пожирней будто сороконожка по морю ползёт. Купальщицы вышли на берег, среди гальки цветные камушки ищут. Тут их море много повыкидало, красных, и жёлтых, и голубых. Иные-то полосками, а те завитками или глазками. На свет посмотришь - насквозь прозрачные. Рабыня опять на море глянула, а сороконожка-то - корабль. Сорок вёсел вздымаются, враз по воде ударяют, поворачивают корабль к ихнему берегу. Тут рабыня как закричит... В долине в домике Параска кончает уборку, говорит: - А уж солнце-то к полудню. Небось девки всё перестирали. Им мокрое-то будет тяжело нести. Возьмите, Ярмошка, Ивашка, две большие корзины, ступайте на берег, помогите чистую одежду домой тащить. Они взяли по корзине, пошли к морю. Подошли к обрыву - слышат пронзительный крик. Они подбежали к краю обрыва, смотрят вниз, а там такое! Стоит в море большой нездешний корабль, а по берегу бегают разбойники иноземные люди и девушек ловят - Кобякичевых двух дочек, и сноху, и служанку, и рабыню. А те визжат, увёртываются. Как увидел это Ярмошка, он не стал терять время - по тропке бежать, а прямо сверху, с трёхсаженной высоты, прыгнул вниз. Ивашка стоит, окаменел от ужаса. Ярмошка прыгнул, не рассчитал, покатился вниз, прямо в одного разбойника угодил, сбил его с ног. Тот кувыркнулся, рабыню выпустил, она вывернулась, мимо шмыгнула, кинулась бежать. Ярмошка вскакивает, на другого разбойника бросается. Он кулаками дерётся, головой бодается, ногами брыкается, камнями швыряется, вопит: - Такие-сякие! Они на него втроём навалились, сцепились узлом, взад-вперёд по берегу шаром катятся. То одна, то другая голова покажется, рука подымется, а её опять подомнут. Тут мимо Ивашки промчалась рабыня. Глаза белые выкатила, рот открыла, дыхание свистит. Мимо пронеслась. Ивашка очнулся, скорей вниз по тропке на помощь бежит. Он бежит, кричит: - Держись, Ярмошка! Бежит, под ноги не смотрит, угодил в щель. Стал он выкарабкиваться, а земля из-под пальцев сыплется, ухватиться не за что. Он ногу поставит она вниз ползёт, за кустик уцепится - с корнем выдернет. Колени, руки ободрал, выбрался из трещины. Смотрит - берег пустой. Всё исчезло - ни Ярмошки, ни девушек, ни разбойников, ни узлов с одеждой. Только берег весь изрыт, будто здесь дикое стадо прошло, и одна рубаха в песок втоптана. И вдали корабль, чёрная сороконожка, сорока вёслами по морю убегает. Ивашка подобрал рубаху, обе корзины на руку вздел, повернулся, потихоньку побрёл домой. На пороге встречает его Параска. Уж она всё знает. Она волосы выдирает клочьями, рубаху на груди изорвала, уже в ней сил пет вопить, она хрипит: - А ты как? Ты-то что? Ивашка опустил голову, мрачно шепчет: - Замешкался я.

Глава шестнадцатая

ПРЕКРАСНАЯ ПУЛЬХЕРИЯ

Город Сугдея на Русском море - неприступная крепость на высокой скале, лет ему от основания тысяча и восемьдесят. Гавань его одна из самых больших, и пристают там корабли со всех сторон света. Караваны везут сюда с Приволжья соль и рыбу, мёд и меха. На верблюдах привозят из Аравии, Персии, из далёкой Индии пряности и ткани, ковры и оружие. Живут здесь люди из разных стран - греки, аланы, армяне и русские живут. Владеет Сугдеёй половецкий хан, взимает с неё дань и торговые пошлины, а правит городом правитель знатный грек. К прекрасной Пульхерии, супруге правителя, пришли подруги, рассказывают, что поселился в предместье половец, продаёт киевской работы золотой венец неслыханной красоты. Тот венец из семи золотых пластин, и на них цветными эмалями дивный узор - пляшут девы, распустив рукава, скоморохи вприсядку идут, в свирели дудят. А эмали - все семь цветов радуги, и весь венец будто солнце сияет. - Что же вы не купили? - спрашивает Пульхерия. - Где нам! Его только императрице носить, так дорого. Они её поддразнивают: - Где уж нам - и тебе его не купить! Хоть ты супруга правителя, а венец не про тебя.

Эти слова её гордости непереносимы. На другое же утро позвала она двух прислужниц, спустилась с крепостной горы, городскими улицами прошла, направляется в предместье. Вот они идут, а прекрасной Пульхерии кажется, будто кто-то следом за нею идёт. Она шаг ускорила, и за ней шаги будто быстрей. Она медленней пошла, и шаги будто тише. Она оглянулась - идёт парень, высокий, жилистый. Камзол на нём рваный, суконные чулки на коленях продраны, голова не покрыта, волосы - будто сена копна. И несёт в руках две корзины с едой. Прекрасная Пульхерия отвернулась, идёт дальше, а тот парень не отстаёт, за ней следует. Она остановилась, говорит: - Как ты смеешь за мной идти? И прислужницы обе в один голос прикрикнули: - Как ты смеешь идти за госпожой супругой правителя? У парня нос длинный, с горбиной, у него на шее кадык, будто орех заглотал, проглотить не сумел. Он ещё раз глотнул, отвечает: - Я иду по улице. Прислужницы обе в один голос объясняют: - Он идёт по улице, госпожа. У парня глаза светло-голубые, будто незабудки выросли в тени или небо ранней весенней порой. Он смотрит на госпожу Пульхерию, глаз не опускает. - Как ты смеешь на меня смотреть? И прислужницы в голос: - Как ты смеешь смотреть на госпожу? - О, шёне фрау, прекрасная госпожа, я смотрю на рубец твоего платья. Прислужницы опустились на колени, торопливо расправляют подол платья. Прекрасная Пульхерия оглядела платье, ничего не замечает - ни пылинки, ни пятнышка, ничего платьем не задела, нигде не порвала. Она спрашивает: - А чем оно плохо? Парень поставил корзины наземь, говорит: - Криво скроено, неровно подшито. Я могу сделать хорошо. Она рассердилась, крикнула: - Ты бы лучше свои дыры залатал! Он пожимает плечами, говорит: - О, это? Дас ист никс - это ничего. Один сапожник не имеет одни сапоги. - Ах, так ты сапожник? - Я не сапожник, не шустергезеле. Я очень знаменитый мастер-портной. В мой город Бремен я лучше всех. Я шью платье самой госпоже бургомистерше. Одна маркграфиня посылает мне свою мерку, я ей вундершёнес платье шью. Прислужницы хихикают, прекрасной Пульхерии неловко. Она идёт дальше, больше не оглядывается. Они пришли к Сотану - посмотрели венец. Красота невообразимая, неописуемая - но ах как дорого! Прекрасная Пульхерия не решается покупать, отказаться неловко. Она говорит: - Откуда у тебя такой венец? Он краденый? - Не обижай меня, госпожа. Не нравится - не бери, но такие слова нехорошо говорить. Этот венец военная добыча. Этим летом после удачного набега я снял его с головы русской княжны. - Я с чужой головы не стану надевать, - говорит прекрасная Пульхерия и, не простившись, уходит. А там во дворе сидит этот парень у водоёма, железный котёл чистит. Вечером госпожа всходит на высокую башню, долго на полную луну смотрит. От луны по морю серебряная дорожка переливается, искрится, будто тяжёлый шёлк. Далеко-далеко, внизу под скалой, волны белой пеной ложатся на берег, снежный подол морского платья. А какие такие платья у бургомистерши, у маркграфини? На другое утро она зовёт двух прислужниц, спускается с крепостной горы, повёртывает в предместье. Она оглядывается через плечо - не идёт ли кто за ней. А никто не идёт. Одна из прислужниц говорит: - Какой красивый был этот молодой человек! Госпожа Пульхерия говорит презрительно, слова сквозь зубы цедит: - Я не понимаю, что ты за глупости говоришь! Вот приходит она к Сотану, говорит: - Я этот киевский венец возьму, так и быть. Но в придачу ты должен дать мне портного. Сотан удивляется - что за портной? - Такой жилистый, длинный, такой неумытый. Он вчера здесь чистил железный котёл. - Ах, этот бездельник? - говорит Сотан. Он хлопает в ладоши, зовёт слугу: - Приведи сюда немецкого раба. Прекрасная Пульхерия говорит: - Слушай, портной, ты сошьёшь мне платье. Только лучше, чем там своим графиням шил. А не угодишь мне, так есть у нас в крепости подземная тюрьма, каменный мешок. Там крысы отгрызут тебе нос.