Парадокс Глебова - Петроний Аматуни

Почему?

Таким вот — стоящим на носу звездолета, с руками, скрещенными на груди, смело смотрящим в лицо Вселенной — я запомнил Евгения Николаевича Глебова на всю жизнь…

Глава четвертая

ГАЯНА!

1

Мы приближаемся к планетной системе звезды № 13 созвездия Ориона, которую сами гаянцы называют Фело. Вокруг нее вращается Гаяна.

Связь установлена…

Мне трудно описать эффект, вызванный нашим появлением в космосе. Читатель, наделенный даже сотой долей хоутоновского воображения, как-то сможет представить себе, что творилось на планете, когда гаянские радиостанции космического наблюдения поймали наши позывные и первые слова гостей с неизвестной им планеты… говоривших на чистейшем гаянском языке!

— Все равно, — уверял Боб, — что познакомиться с осьминогом, сочиняющим трактат о теории относительности на японском языке!

Поскольку в нашем экипаже лучше всех освоил гаянский язык Боб Хоутон, прирожденный полиглот, командир поручил ему вести связь с планетой, пока дело не коснется вопросов космонавтики.

Боб взялся горячо: он успевал рассказывать о Земле и печальном исходе гаянской экспедиции, достигшей острова Пито-Као, о нашем полете и каждом из нас.

Сильнейшее впечатление и на гаянцев и… на нас (как это ни удивительно!) произвела весть о космических струйных течениях. На них — понятно почему; оказывается, космические струйные течения совсем недавно были предсказаны кем-то из ученых Гаяны! А вот то, что и мы взволновались, требует пояснения.

Таким образом, не успели мы еще долететь до места, как уже началось взаимодействие опыта и науки наших двух планет!

Гаянцы временно запретили межпланетные полеты, чтобы не помешать нам, и запросили подробные сведения о звездолете. «Юрий Гагарин». К микрофону все чаще подходил Шелест.

Сперва они хотели сами завести нас на свой центральный космодром на Уэле, острове на Торо, — так назывался один из гаянских океанов, — но Шелест решил иначе.

— Мы выведем наш звездолет на орбиту, пересядем сами в шеер (маленький реактивный разведчик, самолетного типа), — объяснил он, — и войдем в вашу атмосферу аэродром вы нам укажете. А после вы заведете звездолет на Уэл, но уже без нас.

Гаянцы согласились: так меньше риска.

Шелест наладил телевизионную связь, и на центральном телеэкране появилось изображение молодой женщины…

Здесь я стану писать несколько медленнее, с большей тщательностью подбирая слова Напомню, что Гаяна очень походит на нашу Землю. И обликом, и своим климатом, и магнитным полем, но главное — там такие же люди.

Мы увидели на экране подвижную, веселую женщину с удлиненным лицом, медноволосую и белокожую. Высокий гладкий лоб. Густые брови изломлены посередине и будто удивленно приподняты к вискам. Золотистые глаза — таких я никогда не видел на Земле! — искрящиеся и умные. Тонкий ровный нос. Уши у нее раза вполтора длиннее, чем у землян, но общего приятного впечатления не портят.

Она понравилась нам с первого взгляда.

Наш бедный штурман, добровольно променявший любовь на звезды и ранее умудрявшийся с увлечением рассказывать о свойствах материи и возникновении миров первым красавицам Москвы, сейчас, на подходе к Гаяне, был, что называется, сражен волшебным видением, ионизирован, как, без сомнения, он охарактеризовал бы сам свое состояние, если бы мог глянуть на себя со стороны и сохранить объективность.

— Меня зовут Юль, — мягко произнесла женщина. — Мне поручено руководить приземлением шеера и посадкой звездолета. Давайте знакомиться…

Шелест включил телевизионный передатчик и представился, получив в награду серьезный, изучающий взгляд Юль.

Рыжая шевелюра Хоутона и его задорное, веснушчатое лицо воспринялись Юль как нечто весьма прозаическое.

Увидев мои почтенные седины, Юль сделала мне комплимент, заметив, что приятно видеть долгожителя в возрасте за 400–500 лет, запросто путешествующего в космосе.

Когда же я объяснил, что мне, по крайней мере, раз в десять меньше, Юль пробормотала извинение.

Потом мы объединенными усилиями подтащили к объективу телевизионного передатчика нашего штурмана.

— Это наш Звездолюб, — скороговоркой отрекомендовал командир, — штурман корабля Евгений Николаевич Глебов…

— Звездолюб? — отчетливо повторила Юль. — Красивое прозвище… Так это ты открыл «парадокс Глебова»?

Евгений Николаевич виновато кивнул.

— Поздравляю, — продолжала Юль, почему-то улыбаясь. — А кто ты по профессии?

— Астрофизик, — вынужден был ответить за товарища Боб.

— О, я тоже, — обрадовалась Юль. — Мы будем с тобой дружить… Я предсказала возможность космических струйных течений, а ты, ани, открыл их. Я верно сказала?

— Даже очень! — торопливо ответил Боб.

— Принимай условия посадки, Звездолюб, — сказала Юль.

— Разреши, Юль, мне самому заняться сейчас делом, — решительно произнес Шелест, выступив вперед.

— Хорошо, — одобрила Юль, видимо, оценив состояние штурмана. — Командир, ты будешь садиться на аэродроме Тиунэлы. Вот как он выглядит…

2

Выстреленный катапультой, наш шеер отделился от корпуса звездолета и под углом градусов пятьдесят устремился к Гаяне. Шелест сидел на левом пилотском кресле, я — на правом.

Над нами уже голубел космос с яркими звездами и жгучим солнцем, а внизу сквозь вуаль атмосферы и дырявое и пухлое одеяло облаков виднелась поверхность планеты.

Постепенно гася скорость, мы с Шелестом уменьшили угол планирования и стали погружаться в атмосферу Гаяны. Раскаленный трением воздух казался светящимся, особенно на ночной, теневой стороне планеты. На высоте двадцать километров мы сбавили скорость всего до тысячи километров в час и, в точности выполняя команды, подаваемые Юль, направились к главному аэродрому Тиунэлы…

Шеер вел себя послушно в незнакомом воздухе, как бы сразу привыкнув к нему. В районе, где находилась столица планеты — Тиунэла, нас встретил грозовой фронт.

Мы прошли его верхом, а когда до аэропорта осталось не более двухсот километров и нам разрешили снижение до тысячи метров — такова высота малого круга для скоростных самолетов на всех аэродромах Гаяны, мы пробились сквозь 6-7-балльную кучевую облачность и испытали болтанку, какую не раз встречали летом в районе Ставрополя, Астрахани или на участке Актюбинск-Джусалы-Ташкент, у нас на Земле.

Над самим же аэродромом — ясно. На овальном летном поле ярко светятся голубая посадочная полоса и стрела с левой ее стороны.