Иерусалимский ковчег - Александр Арсаньев

— Сапта ратнани, — молвила Мира и поклонилась в левую сторону. — Сапта архишах, — сказала индианка и склонила голову вправо. — Сапта гавах, — поклонилась она мне.

Сваруп подал ей вышитый мешок с благовониями, и индианка, продолжая что-то шептать на понятном только ей языке, бросила в огонь его содержимое.

Я так и не осмелился нарушить молчание и спросить, что же здесь все-таки происходит. Юкио Хацуми тоже молчал, испытывая невольное уважение к ее ритуалу.

— Сегодня, Яков Андреевич, вы узнаете, что же вас ждет в самом ближайшем будущем, — сказала индианка и улыбнулась улыбкой Джоконды.

— Иногда лучше, когда грядущее находится под покровом тайны, — философски заметил японец.

Я поднял руку в знак того, чтобы Мира продолжала.

Индианка разложила карты крестом, мне с моего места трудно было разобрать, что на них изображено. Но Мира изменилась в лице и велела Сварупу подать другую свечу. Он засуетился и, наконец, нашел в обклеенном разноцветной бумагой ящике то, что она просила.

Мира зажгла ее и устремила взор немигающих глаз в желтое пламя.

— Это трепещет душа погибшего, — прошептала она, указав на огонь.

— Что ты увидела? — спросил я у Миры, чувствуя все нарастающую тревогу.

— Я не могу рассказать вам все, что увидела, — твердо сказала индианка. — Но я точно знаю, что над вашей головой, Яков Андреевич, навис дамоклов меч, и вам срочно требуется принять необходимые меры.

— Какие именно?

— У меня связаны руки, — сказала Мира в ответ.

— Но я не впервые встречаюсь с опасностью, — улыбнулся я.

— Это-то меня и тревожит, — ответила индианка. — Вы можете потерять чувство самосохранения.

— Не волнуйся за меня, Мира, — произнес я уже спокойно. — Случится только то, что должно случится! Увы, но тебе ли не знать, что всем этим миром правит фатум.

Мира сделала знак слуге, чтобы он потушил все свечи и убрал гадальные принадлежности. Сваруп выполнил ее приказание и отнес ларец с картами Таро в Мирину комнату.

Наконец-то, в гостиной стало светло, и мы с Кинрю смог— ли перевести дух.

— Я устал, — сообщил я японцу и отправился в кабинет уповая на то, что за чтением Фомы Кемпийского смогу привести свои расстроенные нервы в порядок. Я и не заметил, как задремал над книгой. Снилось мне что-то тревожное и расплывчатое, то, что я, как ни силился, так и не смог запомнить.

Меня разбудил громкий стук в потайную дверь, спрятанную за гобеленом.

— Тише, — прошипел я, отворяя незваному гостю, вознамеревшемуся перебудить весь дом.

— Яков Андреевич, я все разузнал, как вы просили, — сообщил мне Михайло, вваливаясь в мой кабинет. — Красиво у вас тут, — произнес он с невольной завистью в голосе и уставился на оконный витраж.

— И что же ты выяснил? — поинтересовался я, растирая глаза спросонья.

— О Гастролере, — сказал Круглов, усаживаясь на стул. — Ему Строганов пять тысяч задолжал, да так и не вернул, стервец этакий.

— Ты бы язык-то попридержал! — рассердился я. Неровня тебе покойный!

— Знамо дело, — Михайло сник.

— Ты лучше скажи, где его искать, этого твоего Гастролера?

Михайло Круглов пожал плечами:

— А кто его знает, где его черти носят?! Матвей всегда скитался по свету, как вечный жид!

— Я за что тебе деньги плачу? — прикрикнул я, схватив за грудки своего агента. — А?

— Да ладно, ладно! — замахал он руками. — Уж и пошутить нельзя!

— Ну и?.. — настаивал я.

— Уехал он из Петербурга, — выпалил Мишка. — У-е-хал! — повторил он по слогам.

— Куда? — терпение у меня стало подходить к концу.

— Люди говорят, что в Москву, — агент мой помедлил, почесал затылок, потом умильно на меня глянул. — Яков Андреевич, теперь бы мне…

— Что?

— Как что? Яков Андреевич, побойтесь Бога! — взмолился Мишка.

— Да ладно уж, — смилостивился я и протянул ему два империала.

Круглов поблагодарил меня и откланялся, воспользовавшись все той же дверью.

Тогда я решил подняться в спальню, чтобы продолжить свой прерванный сон. Однако я не успел выйти из комнаты, как ко мне постучалась Мира.

— Яков Андреевич, можно к вам? — спросила она заспан— ным голосом.

Я отозвался:

— Конечно.

Индианка вошла в кабинет почти что бесшумными шагами и протянула мне сложенный вчетверо лист бристольской бумаги.

— Что это? — поинтересовался я, разворачивая послание.

— Записка от Анны. Горничная принесла. Сказала, что срочно, — ответила Мира.

Я пробежал глазами письмо.

«Милостивый государь, — писала Аксакова. — Я вспомнила одно обстоятельство, касаемое смерти Виталия, которое может показаться вам очень важным. Все дело в том, что мой бывший жених около месяца назад отдал мне на хранение запечатанное письмо и просил передать его Вам в случае, если с ним что-то произойдет. Вот откуда, оказывается, я помню Вашу фамилию. Примерно в тоже самое время мы с ним расстались, да я и не принимала его слова всерьез. Вероятно, поэтому я совсем позабыла про письмо, а когда вспомнила, то обнаружила, что оно исчезло. Если Вас заинтересовало это известие, то завтра же утром я жду Вас у себя дома».

Утро выдалось солнечным и теплым, словно лето вознамерилось напоследок показать свой прекрасный лик. Я проснулся в отличном настроении и спустился к завтраку, полный сил и новых намерений.

— Вы собираетесь к Анне? — спросила Мира.

— Конечно, — ответил я, отправляя в рот бутерброд.

— Она сообщила вам что-то важное?

— Да, — сказал я. — Судя по всему, Строганов предвидел, что с ним может случится нечто подобное, и оставил ей на хранение письмо, которое просил передать мне в подобном случае. Но Анна об этом запамятовала, видимо, вознамерившись и вовсе выкинуть молодого человека из головы, а он, очевидно, считал ее своим самым близким человеком. Виталий даже не обратился к родителям!

— Вот оно — женское коварство! — воскликнул Кинрю, уплетая за обе щеки горячее, и едва не подавился.

— Тебя наказали боги, — изрекла индианка с величественным видом.

— Еще бы, — подхватил я. — Такое кощунство!

— Молчу, — согласился японец и продолжил свое занятие.

Спустя полчаса я отправился к Анне, остановив извозчика, потому как мой собственный экипаж требовал починки, а новую карету, которую я заказал во французской мастерской, мне до сих пор еще не доставили. Пистолеты на этот раз я с собою не прихватил.

Анну Александровну Аксакову я застал взволнованной, как никогда. От моих глаз не скрылось, что ночь она провела в слезах и раздумьях. Однако я обратил внимание, что треволнения этой барышне к лицу.

Муслиновое короткое платье цвета зеленого яблока удивительно шло к ее замечательным глазам.

Она пригласила меня в библиотеку, где на полках, встроенных в стены, хранились дорогие редчайшие фолианты.

— Вы прочли мое письмо? — поинтересовалась она дрожащим голосом. Я понял, что она стыдилась того, что так поздно вспомнила о пропаже адресованного мне послания.

— Прочел, — сказал я в ответ.

— Вы считаете меня чудовищем? — спросила Анна.

— Нет, — произнес я задумчиво. — Вы просто обычная женщина, которая, как и все, мечтает о счастье.

— Вы разочаровались в женщинах? — догадалась Анна.

Я ничего не ответил, давая ей возможность самой поразмышлять над этим вопросом.

Внезапно дверь с шумом отварилась, и в библиотеку во всю прыть влетела крупная пожилая женщина в малиновой робе из лионского шелка.

— Что здесь делает этот господин? — завопила она.

— Тетушка, что с вами? — изумилась Анна. — На вас лица нет!

Судя по ее внешности, я заключил, что вижу перед собой тетю Пульхерию.

— Я повторяю, — воскликнула она. — Что здесь делает этот господин? Кто он?

— Позвольте представиться, — я наконец обрел дар речи после столь бурного и неожиданного натиска. — Яков Андреевич Кольцов.

— Я пригласила его к нам в дом, — сказала Анна, ее щеки порозовели от смущения. — Тетя Пульхерия, горничную позвать?

Тетушка протестующе замотала седыми буклями.

— Она бы вам воды принесла, — жалостливо сказала племянница.

Я подумал, что теперь только не хватает тетушки Авроры. О ней я был наслышан достаточно.

— Не надо мне никакой воды, — разозлилась тетя. — Ни дом, а проходной двор, — продолжала возмущаться она.

— Тетя! — обратилась к ней Анна. — У меня взломали шкатулку и украли письмо! Оставьте же нас, наконец, одних! — взмолилась она.

Пульхерия Вениаминовна изменилась в лице, ее маленькие накрашенные глазки забегали под выгнутыми бровями, кровь прилила к щекам.

— Вы все только смерти моей и дожидаетесь, — прошипела она, всхлипнула и выбежала из библиотеки, с грохотом захлопнув за собой дверь.

— И так целыми днями, — устало промолвила Анна Александровна.

— Что с ней происходит? — осведомился я, ее поведение показалось мне подозрительным.