Любовница (СИ) - Вересов Иван

Если бы Нина вела себя иначе, то вряд ли Вяземский выстроил свой бизнес так успешно. Он был благодарен ей и признавал, что без неё ничего бы не достиг. Вяземский уважал её мнение и всегда прислушивался к советам жены, восхищался тем, как она растит и воспитывает детей. Он любил свою семью, всем сердцем любил. Это оставалось неизменным. Вот сейчас, сидя на кухне в чужой квартире, он думал о детях и жене…

Нет, это не было подлостью или двуличием, развратной распущенностью ловеласа, что он сейчас в доме Риты думал о Нине. Виктор не знал и не пытался понять, как всё это соединяется и сосуществует в нём, он просто искал определения своим чувствам. Не перечёркивая прошлого, он хотел для себя другого будущего и оно было возможно для него с Ритой, и это нисколько не умаляло любви Виктора к семье. Виктор не обвинял Нину. Хотя мог бы оправдаться тем, что именно её отношение подтолкнуло его к этому шагу не совсем спонтанному, но и не обдуманному. Готовилось всё исподволь, внутри, задолго до его поездки в Германию, а внешне как будто ничего и не происходило. Виктор для всех окружающих был и оставался счастливым мужем и отцом. Но сам он чувствовал, что всё больше отдаляется от своей семьи.

Чем стабильнее и выше становились доходы, тем быстрее шло отдаление Нины от Виктора. У неё обозначился круг собственных интересов, появилась потребность в общении вне дома. Дело Виктора приносило теперь немалый доход, и Нина не думала больше сколько денег можно потратить в неделю, чтобы дожить до следующей зарплаты. Расплачивалась она по кредитной карте и ходила только в те магазины и салоны, где такой расчёт с клиентами был предусмотрен. Она стала презирать бедность, с высокомерием говорила о бывших друзьях, которые остались за чертой. К холодности Нины Виктор скоро привык, в какой-то степени он даже оправдывал её, а вот отчуждение детей переносил очень болезненно. Ему трудно было понять почему всё так. Дети оказались «в лагере» матери, оттого, что Виктор так много времени проводил вне дома, занимаясь бизнесом, часто уезжал, а когда возвращался, то часами сидел в кабинете, погруженный в свои записи и расчёты, выходило что это именно ему нет дела до семьи и детей. Дошло до того, что Нина стала попрекать его этим, а дети приняли позицию защиты матери. Защиты Нины против Виктора — это был полнейший абсурд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍При таком положении вещей Виктор начал чувствовать себя гораздо комфортнее в поездках. Но в последнее время, вдали от дома, он стал испытывать непонятную тоску. Неудовлетворение и сомнения в себе самом одолевали его, он уже не был уверен в том, что он всё делал в жизни правильно. И главное не знал как поправить эти ошибки. И невольно приходили мысли: «Для чего всё это?» Столько усилий, трудов, целые годы потрачены на достижение цели — обеспечить Нину и детей, чтобы семья ни в чём не нуждалась, чтобы они могли жить свободно, позволять себе всё что хотят. И что из этого вышло? «Не в деньгах счастье…» Тривиальная истина. Только она не выдерживает настоящей бедности, потому что без денег счастья тоже нет, есть несвобода, унизительная зависимость от рубля. Так что пусть уж лучше будет, как есть. Вот этим чаще всего и прерывал свои размышления о семье Виктор. Если бы ему позволили открутить время жизни лет на десять назад, он шаг за шагом повторил бы весь свой путь к поставленной цели, даже зная, что за этим последует, что он получит по достижении её. Никакой другой вариант его всё-равно не устраивал.

Однажды, давно, в самый тяжелый период становления семьи, когда только родилась Наташа, Вяземский дал себе слово, что достигнет лучшего и ещё лучшего, что детей его никогда не будет заботить вопрос на что купить себе хлеба или одежду, что его дочь будет расти, как принцесса.

И он достиг желаемого.

У его детей было всё, а если чего-то им не хватало, достаточно было сказать: «Папа, я хочу…» и по первому требованию это появлялось. Виктор не считал, что балует их, у него на воспитание взгляд был особый, он считал, если дети с раннего возраста почувствовали свободу, в том числе и свободу выбора, то запросы их станут разумными, а цели не заниженными. Нина часто спорила, но в этом переубедить Вяземского не могла.

Но вот Петя и Наташа выросли и с просьбами к отцу обращались всё реже. Петя, когда закончил мореходку, дома стал появляться редко — всё больше в рейсах по морям болтался, да и когда ещё учился, то как-то избегал доверительного общения с отцом. Слишком сильно они стали расходиться во мнениях. Петя взрослел и становился совсем другим, как казалось Виктору. Наташа — другое дело, она как была, так и оставалась его маленькой принцессой. В Петербурге он именно с ней больше всех общался дома, как никак жили-то они в одной квартире. А вот с отъездом Виктора в Германию, Наташа что-то замолчала, не звонила и не отвечала на его записки по мейлу.

Нина отвечала и на письма, и на звонки, но коротко, сухо. «У нас всё в порядке» — слышал он каждый вечер дежурную фразу, когда набирал номер жены, а в электронной почте от неё читал: «Не беспокойся, у нас всё без перемен, потому отвечать подробнее не о чем. Нина».

Да, именно так, всё было без перемен. День за днём всё та же пустота и тоска.

Когда случался свободный от работы вечер, Вяземский бродил по Гамбургу, приезжал в порт, смотрел на море. А когда жил в Трире, то часто заходил в Собор. Не молиться, а так, хотя он был католиком и мог бы на полных правах слушать мессу, причащаться, исповедаться. Только не хотелось. Виктор стремился в эти древние стены, чтобы побыть в тишине и сосредоточенности времени. Тогда он думал о далёком прошлом, о своем неосуществленном литературном сюжете про рыцарей. Он представлял себе их под сводами собора на молитве. И Короля…

Но потом отмахивался от несбыточного. И опять думал о своём настоящем.

Именно там он всё чаще стал задумываться и о Рите. Спрашивал несмело не то Бога, не то самого себя, а помнит ли она их встречу. Виктор думал о ней, о её лице, глазах, о том, как она улыбается, смеётся, как можно подробнее восстанавливал в памяти весь их первый разговор в кафе, и всё, что случилось с ним в кино, в тёмном зале, когда он держал Риту за руку.

Он стал находить удовольствие в этих мыслях и воспоминаниях. И к тому времени, когда его работа в Германии близилась к завершению, только и жил ими. Его перестало мучить одиночество, ведь теперь всегда рядом с ним была его Мечта, которой он настойчиво придавал образ Риты. Он думал о небольшой квартире на Фонтанке, о том, как Рита живёт там, представлял себе, что она делает по вечерам, а иногда даже представлял себя и её вместе. От этого становилось хорошо, радостно, и незаметно Вяземский стал скучать уже не по своему, а именно по этому незнакомому ему дому и женщине, с которой он виделся всего два раза. Он совсем не знал её, но легко мог представить себе.

Безразличие Нины, молчание детей, перестали трогать его, прежнее разочарование отступило. То отчуждение в семье, которое так студило душу, больше не беспокоило Вяземского, теперь всё сглаживалось его странным мысленным общением с Ритой. Не подозревая об этом, Рита с каждым днём занимала всё больше места в его жизни. Кончилось тем, что он стал писать ей, но не отправил ни одного письма. К чему? Виктор знал, что при встрече он сможет сказать гораздо больше. Вот так и вышло, что ещё в Германии Вяземский решил для себя, что в Петербург вернётся именно к ней.

Глава 7

Не предупреждая Риту телефонным звонком, он прямо с вокзала поехал в гараж, взял машину и через полчаса остановил джип на Фонтанке, на том самом месте, что и в первый раз, когда заехал за ней теперь уже в далёкий осенний день полгода назад.

Вяземский сидел в машине и чего-то ждал. Скорее всего, что вдруг она пройдёт мимо, покажется из подъезда или издалека на набережной. Сомнения другого рода теперь одолевали его. А если она всё-таки забыла об их странном коротком знакомстве? Почему Рита должна была помнить?