Плата за перевоз - Олег Ернев

— Твоя работа, Кэсс? — спросил лодочник кентавра, кивнув на Х-арна.

— Наоборот, моя работа! — с вызовом ответил Х-арн.

— Ну что ж, с тобой и поговорим, — сказал Х-арну лодочник, смерив его взглядом. — А ты, Кэсс, собирайся на другую службу. Опять отдам тебя к амазонкам.

Кентавр вздрогнул и театрально схватился за сердце.

— Да что же это такое, Х-арн? — воскликнул он, истерично взвизгнув.

— А ты, Х-арн, выбрал сам свою судьбу. И помни, я тебя предупредил. Ждите меня здесь. Я сейчас перевезу людей и займусь вами.

«Глупый лодочник, — думал Х-арн, — он не понимает, что Х-арн уже переплыл реку, что Х-арн не собирается ждать своей участи. Так он и будет ждать твоего приезда. Так я и буду ждать, когда ты с меня живого шкуру спустишь, или еще чего доброго...» Тут Х-арн увидел Лидию. Со вчерашнего дня, когда он видел ее в последний раз, прошла, казалось, целая вечность. Ощущение было, что он пережил несколько жизней, и вот, после очередных трудоемких витков, он встретился наконец с той, о которой всегда мечтал. Трудно было поверить, что одна ночь могла так изменить женщину. По лицу ее, по темным кругам под глазами было видно, что она провела бурную, страстную ночь. Она блаженно улыбалась, щурилась на уже ставшее ярким солнце, и весь ее светящийся облик словно говорил: «Вот так-то, милый Х-арн, есть на свете мужчины и есть не-мужчины». Кого она имела в виду как мужчину, ясно было и дураку. Даже пьяный кентавр, который явно относился к отрицательной категории, даже он уставился в восхищении на преображенную женщину. Лидия плавно сошла со ступенек и пошла к тому месту, откуда недавно отгреб лодочник. Это была жена. Библейская жена. Жена Моисея, или жена Давида, или жена Саула. Это была верная жена: Рахиль, Изавель, Сара. Это была жена, которая с утра до вечера будет ждать своего мужа. Это была женщина, которая всю жизнь мечтала быть женщиной, стать женщиной и наконец стала женщиной. И, ставши женщиной, она теперь будет сидеть у этой реки и ждать своего мужчину, чтобы до утра проводить с ним бурные, страстные объятия, распахивающие все ее существо, как плуг распахивает поле, чтобы принимать семена, чтобы рожать урожаи, чтобы кормить голодный народ.

«С ума сойти, — думал ошеломленный Х-арн. — Можно подумать, что ей семнадцать лет. Она свихнулась». Но в глубине души его душила зависть. Зависть к этому мерзавцу, не только отнявшему у него жену насильно, физически, но отнявшему, что страшней, у нее веру в него, Х-арна.

— Лидия! — с таким жарким восхищением шептал кентавр, который как уставился в спину женщины, так больше и не сводил с нее взгляда.

«О господи! — с тоской подумал Х-арн. — И этот туда же».

О, как его душила зависть. О! Никогда он не видел Лидию такой, за все почти двадцать лет их супружества. О! Как он мечтал, чтобы хоть однажды у нее было такое же блаженное от любви лицо, излучающее какое-то всеобъемлющее счастье. Но ничего подобного не случалось. Ни роскошные платья, ни вечера с дипломатами, ни новая машина, ни новый Кооператив — ничего, ничего, ничего. Ссоры, обиды, слезы. И новой, еще сильнее прежней ненавистью к лодочнику вспыхнул Х-арн. Ненавистью к тому, кто не только отнял у него любимую женщину, но и обладает тайной сделать ее счастливой. Х-арн любил Лидию. Сейчас, как никогда, она была ему не просто желанна, но необходима до страшного отчаяния. Чаша Х-арна переполнилась. Он дошел до предела. Он пережил ночь в лесу. Он брошен женщиной. Он переплыл реку. Он снова нашел эту женщину, еще прекрасней той, которой был брошен. Он хочет владеть этой женщиной, и он будет ею владеть. Он переплыл реку. Он перешел Рубикон. Он бросил жребий. Он объявил войну лодочнику. Но если он разрешит ему высадиться на этот берег, он, Х-арн, эту войну проиграет. Есть ли смысл затевать войны, чтобы их проигрывать? Нет, ему не одолеть этого гиганта. И дураку ясно, что с Лидией бесполезно сейчас разговаривать, она его не замечает. Только силой, только силой! Только силой можно увести такую женщину. И, не раздумывая больше, в три прыжка Х-арн подскочил к Лидии, стоявшей на берегу и глядевшей, как лодочник отталкивает с того берега переполненную людьми лодку, и, схватив ее за руку, потащил за собой по дороге, чтобы спрятаться в лесу. Бешенство, и ненависть, и ревность придали ему сил, и, как ни сопротивлялась Лидия, он все же тащил ее довольно быстро. До леса осталось несколько метров. Главное — спрятаться, а там будет видно, что-нибудь придумаем. И вдруг мощный удар в голову бросил Х-арна на землю: перед глазами мелькнули копыта, серая вылинявшая шерсть в подпалинах. Он услышал крик Лидии и, приподнявшись, успел увидеть уже помутневшим взором кентавра, который, перекинув женщину, как мешок с деньгами, за голову, держа ее у загривка, галопом мчался вниз по дороге.

У Х-арна всегда было ощущение, что ему так просто не отделаться: он все время нервно смотрел по сторонам, то и дело одергивая Лидию, чтобы она не гнала так быстро. И почему они все время в машине ссорились? Еще вчера она проклинала свою мать, сегодня, когда это делает он, она ее защищает с глупым упрямством. Тоскливо стало у него на сердце, когда они наконец свернули с Загородного проспекта в зону городской черты. Он всегда ей говорил, когда они ругались: «Вот трахнемся где-нибудь, и помириться не успеем». А сейчас было легко, они возвращались с дачи, в открытые окна машины влетал тополиный пух, и Х-арн уже несколько раз снимал его с головы Лидии. Она сегодня утром была у парикмахера и сделала модную короткую стрижку. Прическа эта нравилась Х-арну, и сейчас, снимая с волос Лидии пушинки, он думал о том, что ему очень нравится прическа Лидии и очень не нравится с ней ругаться. Что за бес в нас вселяется в машине? Что за бес вселяется в эту женщину в самые неподходящие, в самые праздничные минуты? Мы едем в Дом ученых на просмотр нового американского фильма, говорят, это классный фильм, много секса и все такое. И ничего этого не вырезали. Лидин главбух видел этот фильм три года назад в Марокко и говорит, что там три минуты идет чистый стриптиз. Они едут с Лидией смотреть секс и прочее, они едут смотреть три минуты чистого стриптиза, он достал сегодня по дешевке пятьдесят литров бензина, она сделала сегодня дорогую и модную прическу. Прическа очень нравится Х-арну и нравится Лидии. Тещи сегодня на кинопросмотре не будет. Ну что еще надо человеку для счастья? Он так и хотел ей это сказать, одурев от жары, от скандалов, от трех кружек ледяного пива. А вместо этого сказал резко, сердито:

— Ну ладно, хватит. Останови. Я сам сяду за руль. — Предчувствие, что ли, у него было. Верьте, верьте своим предчувствиям. Но в Лидию действительно вселился бес. Она озлобилась, хотя он ничего такого особенного не сказал.

— Облезешь! — ответила она и нажала на акселератор. — От тебя пивной бочкой пахнет, за руль он сядет.

— Да куда ты, дура? — заорал Х-арн, хватаясь за руль: он хорошо водит машину, и чутье подсказывало ему, что на зеленый они уже не проскочат.

— Желтый! — крикнула Лидия, ударив его по руке. — Отстань! И проскочила на желтый, который тут же сменился красным сигналом. С чудовищной скоростью вырулил справа грузовой автомобиль, один из тех, что носятся сломя голову по городу. Он не затормозил перед светофором и помчался на зеленый свет. Х-арн увидел раскрытый рот шофера и услышал звон лопнувших стекол. А потом запели ангелы, о которых все время твердила теща, говоря, что они поют ей во сне. Ангелы пели точь-в-точь как хор мальчиков и девочек из Центрального Дома пионеров. Х-арну даже показалось, что он увидел стоящего перед микрофоном запевалу, мальчишку в идеально отглаженных темно-синих брючках, в белоснежной рубашке, в идеально отглаженном шелковом пионерском галстуке. И этот мальчик был он, Х-арн, это он пел в Центральном Доме пионеров. Это он был запевалой, и сейчас, подняв руку в строгом, идеально отработанном салюте, он звонким голосом, перебивавшим звон лопнувших стекол, пел какую-то одну из торжественно-клятвенных песен. И теперь, умирающий в расплюснутом автомобиле, раздавленном многотонной массой грузовика, Х-арн понял, что ни он, ни Лидия, ни хор мальчиков и девочек из Центрального Дома пионеров этой клятвы своей не сдержали. А ангелы все пели в треснувшей голове. Ему казалось, что он пролежал вечность. На самом же деле он пролежал на пыльной, уже разогретой лучами солнца дороге всего несколько секунд. Когда он приподнялся — хор мальчиков и девочек в идеально отглаженных костюмчиках и галстучках все еще пел свою траурную песнь. Кентавра с Лидией уже не было видно за поднятым облаком пыли. А плывущая к этому берегу лодка была уже на середине реки. И Х-арн понял, что все решают несколько мгновений. Лук и колчан со стрелами. Слегка пошатываясь, он вбежал в дом, сорвал со стены лук. Вытащил дрожащими пальцами из колчана стрелу. Стрела упала на лежанку. Он вытащил вторую, потом суетливо схватил с лежанки первую — на всякий случай — и взял в зубы. Выскочив из домика, он бежал к реке, на ходу стараясь попасть прорезью хвоста в тугую тетиву. «И воссела...» Без паники! «И воссела медноострая...» Без паники! Без паники. Наконец он сумел насадить стрелу. Челюсти его сжимали вторую стрелу так, что казалось, она сейчас хрустнет. Стрела сидит на тетиве прочно, стык в стык. Он успел заметить еще, что наконечник стрелы стальной, остро заточен и сверкает, как блесна. Крупными, твердыми шагами, словно его несла какая-то отчаянная сила, Х-арн шел навстречу приближающейся лодке, натянув до предела лук, не спуская глаз с лодочника. Расстояние между ними было не больше двадцати шагов. Лодочник видел, лодочник спешил, он испугался. Он мощно гребнул, чтобы выпрыгнуть из лодки и опередить Х-арна. Может быть, он и опередил бы его: Х-арну хотелось натянуть лук еще сильнее, но тут он наступил ногой на что-то пискнувшее, споткнулся и в падении отпустил тетиву. Лодочник раскрыл рот, чтобы крикнуть, и не успел. Он поднял весло, чтобы защититься, но стрела опередила предохранительный жест. Непостижимо точно, коротко взвизгнув, она хлестко впилась лодочнику в горло. Именно туда, куда метил до того, как споткнулся, Х-арн. Если бы он не попал, лодочник раздробил бы ему веслом голову. Сила ли инстинкта спасла Х-арна, никогда не державшего в руках лука, случайность ли сослепу направила верно руку — трудно сказать. Кто-то из людей в лодке истерично крикнул. Лодочник выронил весло и, посинев лицом, схватился руками за стрелу. Видимо, он хотел ее вырвать, но пальцы его, конвульсивно сжав смертельное жало, лишь сломали оперение. А лодка, продолжавшая по инерции двигаться, наконец ткнулась носом в берег. Толчок совпал с падением лодочника, который с измазанной кровью шеей свалился, перевесившись через край лодки, лицом в воду. Х-арн застыл. Он даже забыл опустить руку с поднятым луком и так и стоял, как реалистический памятник лучнику, убивающему дичь. Как памятник, вызывающий ужас и презрение у вегетарианцев. Наконец Х-арн очнулся. Он увидел, что люди в лодке сидят, не сводя с него боязливых, покорных глаз. Он вдруг сообразил, что по-прежнему держит в зубах запасную стрелу и это, наверное, пугает сидящих. Все они молчали, боясь пошелохнуться. Только не боялась пошелохнуться вода: она с резвым плеском билась в борта лодки, играя длинными волосами мертвого лодочника. «А что это пискнуло под ногами?» — вдруг сработало дождавшееся своей очереди подсознание Х-арна. Он взглянул вниз. Бедная мышка! Он раздавил лесную мышь. Глупая, ты сама попалась под ноги. Глупая? Отнюдь нет. Может быть, ты спасла меня, о мышь! Может быть, благодаря тебе мой череп не треснул под веслом лодочника. Что бы там ни было, спасибо тебе, мышь. Несколько глубоких минут прошло в напряженном молчании. По-прежнему, боясь пошевельнуться, сидели люди в лодке, не сводя потрясенных взглядов с Х-арна. По-прежнему негромко плескалась вода у лодки. По-прежнему, вытянув лапки, с окровавленной мордочкой лежала у ног Х-арна спасшая ему жизнь мышь. А потом напряжение лопнуло бесшумно, как нарыв. Челюсти Х-арна, все еще сжимающие стрелу, свело судорогой, он бросил ее на землю, растирая энергично лицевые мускулы. Люди зашевелились, завздыхали, заойкали. Х-арн нагнулся и, взяв руками мышь, отнес ее на край дороги, чтобы ее не затоптали.