Авиатор - Макс Мах

— Хочешь до копчика, откроем, как не фиг делать! — ухмыльнулась Надежда.

В конце концов, сошлись на пояснице.

— А панталоны у вас такие есть, чтобы поясницу открывали? — по-деловому спросила одна из Надиных моделей.

— А зачем ей панталоны? — засмеялась Клавдия. — У нее платье длинное, никто и не заметит!

— У меня есть заниженный кюлот, — предложила Лиза, которой не хотелось ходить без трусов даже под длинным платьем.

— Кюлот будет торчать, — возразила Клава.

— Шурочка! — обернулась Надежда к одной из своих помощниц. — Посмотри там, в белье. Кажется, у нас были французские тонг, только я не помню, есть ли там Лизин размер. Медиум, я права?

— Права, — кивнула Лиза. — Можно я закурю?

В конце концов, платье вышло такое, что «умереть не встать!», но одевать его пришлось действительно на голое тело. Ни бюстгальтер, ни трусы с достаточно высокой линией талии, — а других здесь еще не было, — к этому чуду не подходили.

— Ладно! — махнула рукой Лиза. — Проехали! Пусть думают, что блядь.

— А под маской, глянь, — улыбнулась Надежда, — целый полковник!

Маску Лизе сделал Соломон Дектярь — скульптор из первых в Себерии, и уж точно — в Шлиссельбурге. Белый атлас на легком каркасе, а на нем нарисованное гением лицо. Красивое, но холодное.

— Снежная королева, — оценила маску Клавдия.

— Так и задумывалось, — пожал плечами Дегтярь. — Мой совет, капитан! — обратился он к Лизе. — Оденьте длинные белые перчатки выше локтей и встаньте на самые высокие каблуки, на каких устоите. А волосы заплетите в косу, но не обычную, а в ту, что называется «водопад». В четыре пряди, и чем-нибудь красивым зафиксировать.

— Я не умею, — растерялась Лиза.

— Я умею! — вызвалась помочь Клавдия.

— А скрепим атласной лентой в цвет маски, — предложила Надя.

На том и порешили.

И вот спустя сутки, Лиза входила во дворец князя Ижорского. Странно было слышать этот титул, в голове все время крутилось словосочетание «Ижорский завод», но завод тот остался где-то там, в далеком и недостижимом теперь СССР, где Лиза, скорее всего, уже умерла, или, в лучшем случае, лежала в коме.

Она опустила на лицо маску, и вслед за Клавдией, — одетой в костюм «Жар-птица», — вышла из локомобиля. Третьим шел актер кино Земский, который Лизу не знал, и разоблачить ее инкогнито, соответственно, не мог. Поднялись по широкой лестнице к парадным дверям, предъявили распорядителю свои пригласительные билеты, и маскарад начался.

Клавдия, было, позвала за собой, но Лиза намеренно отстала и растворилась среди гостей. Прогулялась неторопливо, привыкая к высоте каблуков — четыре дюйма, не кот насрал! — присматриваясь, прислушиваясь, и ни о чем особенном не думая, просто существуя, что доставляло ей лёгкую ничем не замутненную радость.

«Я умерла, — подумала с неожиданным спокойствием, — два раза. Там и здесь. И вот я живая, а вокруг праздник…»

В бальном зале танцевали, но Лиза этих танцев не знала, а Елизавета никогда танцевать не умела. Отвернувшись от вальсирующих пар, вошла в просторный коридор.

— Не любите танцевать, или настроение такое? — голос сзади, из-за плеча. Мужской, приятный.

— Не люблю, — ответила, не оборачиваясь, но готовая продолжить, если мужчина проявит настойчивость.

— Может быть, бокал шампанского?

— Может быть…

Как назло, им не встретилось ни одного лакея. Вот только что, казалось, натыкалась на них везде; на них, и на эти их подносы с бокалами, а когда понадобились, как корова языком слизала.

«Вот ведь!..» — и тут Лиза почувствовала запах табачного дыма и услышала характерные щелчки ударяющихся друг о друга бильярдных шаров.

«Серьезно? — удивилась она. — Во время маскарада?»

Но, по-видимому, правилам хорошего тона это не противоречило. В бильярдной оказалось довольно много народу, притом не одних только мужчин.

— Играете? — Мужчина просто спросил, без подтекста. Ни иронии, ни порицания. Вопрос между делом.

— Играю, — подтвердила она с той же интонацией, что и он, — но не сейчас. Давайте просто посмотрим!

Теперь она к нему обернулась, смерила взглядом. Высокий, чуть ниже нее на этих ее одиннадцатисантиметровых каблуках. И сложен неплохо. Не богатырь, но и не хлюпик.

— Елизавета Аркадьевна, — сказал мужчина, встретив ее взгляд, — мне, право, неловко нарушать ваше инкогнито, но промолчать было бы куда хуже. Согласны?

«Вот же оказия! Нигде от вас не скрыться!»

— Мы знакомы? — Лиза лишь надеялась, что он не услышит интонации обреченности в ее вопросе.

— Я вас знаю, вы меня — нет.

— Как так? — удивилась Лиза.

— Мне вас один общий знакомый показал.

— Кто, если не секрет?

— Каперанг Добрынин.

Увы, но Лиза каперанга не знала. Елизавета — да, она — нет.

— А смысл?

— Хотите выпить? — вопросом на вопрос ответил мужчина и кивнул в сторону буфетной стойки.

— Вы, сударь, еще не представились, а уже предлагаете девушке выпить. — Усмехнулась Лиза. — Выглядит подозрительно, да и выговор у вас странный. У нас так не говорят.

— Вы правы, — кивнул мужчина. — Извините! Выговор у меня новоархангельский, я Райт. Иан Райт!

— Англичанин?

— Нет, дворняжка! — улыбнулся мужчина.

— Что вы имеете в виду? — нахмурилась совсем сбитая с толку Лиза.

— Давайте, я принесу выпивку, и мы с вами все обсудим. Итак?

— Ладно, — согласилась Лиза, которую Иан Райт умудрился заинтриговать. — Принесите мне старки. Да, смотрите, Иван, не в рюмке, а в стакане. На два пальца будет в самый раз.

— Пальцы мои?

— Ваши!

На «Ивана» Иан не отреагировал, видать, она не первая переиначила его имя на русский лад. Лиза проводила мужчину взглядом. Походка хорошая, уверенная, и да!

«Он же авиатор! — поняла она, оценив, как Иан ставит ноги при ходьбе. — Военный? Да, нет, вряд ли… Скорее, торговый флот».

Она достала из сумочки портсигар, маленький на шесть папирос, но со встроенной бензиновой зажигалкой. Закурила. Затянулась, выдохнула дым, а тут и Иан вернулся со стаканами в руках.

— Прошу вас!

— Спасибо! Так что вы начали рассказывать про дворняг?

— Матушка у меня русская из Ситки, — объяснил Иан, — а отец американец из Нового Амстердама.

— Что ж, биография, как биография, — чуть пожала плечами Лиза. — А ко мне, что за интерес? Только не врите, что влюбились!

— Ну, лица я вашего пока не видел, однако фигура у вас, Елизавета Аркадиевна, весьма хороша. Это комплимент. А дело простое, мне нужен пилот.

— Уссаться можно! — фыркнула Лиза и сделала глоток старки.

— Я в курсе ваших проблем, — на полном серьезе сказал Иан и тоже выпил.

— Ваня, — улыбнулась Лиза, — вы, может быть, и «в курсе», но только я разбилась насмерть.

— А это тогда кто? — показал на нее пальцем Иан.

— Тень отца Гамлета! — резко ответила Лиза и одним глотком допила все, что у нее еще оставалось в стакане.

Выпила, выдохнула, затянулась табачным дымом.

— Я больше не пилот, Иан. Увы!

Она оставила американца в бильярдной и ушла гулять среди масок. Много пила. Еще больше флиртовала. Один раз даже согласилась на танец, но едва не рухнула, запутавшись в подоле платья.

«Не мое!»

Домой вернулась под утро. Раздевалась на ходу, но до кровати все-таки добралась. Упала, натянула на себя одеяло и провалилась в сон.

Ей снилось небо. Разное и при разном освещении. Чистое, прозрачное, пронизанное солнечными лучами, и темное, низкое, занавешенное сплошной пеленой туч. Снились крейсера и фрегаты, десантные шняки и штурмовые кочи, брандеры с дистанционной системой управления, и раз за разом снилось, как прорывается она сквозь заградительный огонь польского тримарана и садит в правую гондолу из двадцатимиллиметровой пушки бронебойными снарядами с сердечником из деплеталя…

«Умри, сука! Умриии!!!»

Проснулась в поту, едва соображая, кто она и где. Сердце колотилось, как бешеное, а перед глазами плыли багровые облака.

С трудом выдралась из сна. Доплелась до ванной, и последним усилием воли втолкнула себя под ледяной душ. Стояла, сжимая зубы, широко открыв глаза. Терпела и терпела, как истая великомученица. По-видимому, долго терпела, потому что, когда вылезла, была синяя, как утопленница, и зуб на зуб не попадал. Но оно и к лучшему, растерлась, как смогла, полотенцем, закуталась в теплый халат, накинула на плечи плед и потащилась, продолжая дрожать, в кабинет. Там у нее был устроен главный бар, и выбор был на любой вкус. А сейчас и повод нашелся: общий упадок организма, депрессия в острой форме и колотун, от которого сводило мышцы ног и живота. Дрожащими пальцами цапнула, что первое под руку попалось, налила, расплескивая, в хрустальный стакан, и уже двумя руками поднесла его к губам. Клацнула зубами, — дрожь пробивала не на шутку, — но все-таки удержала стакан у рта и выпила глоток за глотком все, что в нем было. Вкуса не почувствовала, крепости тоже. Так можно было пить хоть воду, хоть молоко. Но это было не молоко. Стало теплее. Сначала в животе, а потом уже тепло пошло распространяться по всему телу. Тогда Лиза налила себе еще полстакана коньяка, — а был это, оказывается, именно коньяк, — села в кресло за письменным столом, закурила деловито, и вдруг заплакала. Уронила папиросу в пепельницу, отставила стакан и завыла от тоски и безысходности. Рыдания душили ее, прокатывались волной, сотрясая все тело, и было неизвестно, о чем она плачет на самом деле. С чем она расставалась в этот момент, и кто была эта Она? Лиза ли окончательно прощалась со своим миром, родными и друзьями, с коллегами по работе и с самой работой, или Елизавета отпевала свою мечту о высоком небе? Бог весть…