Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пассажиры стали пробиваться к дверям, чтобы сойти на «Юнион», и под их напором эта сентенциозная фраза из головы у него вылетела; он сосредоточился исключительно на том, чтобы удержать ручку ремня. Его еще подташнивало, и он боялся, что, если отпустит ремень и полностью отдастся силе d, его вырвет.
Поезд тронулся с басовитым хрипом чего-то трущегося, к которому в равной пропорции примешивались пронзительные взвизги.
Систему ПЖДС построили всего пятнадцать лет назад, но поздно, второпях, экономя на материалах, не до, а прямо во время того периода, когда разваливался прежний автопром, нацеленный на массовый выпуск личных машин. Вагоны были сделаны как раз в Детройте, и это было заметно и по производимым ими звукам, и по срокам эксплуатации. Живя в городе и постоянно ездя на метро, Орр этого ужасающего грохота даже не слышал. Ему было всего тридцать, но окончания слухового нерва у него уже заметно потеряли чувствительность, да и потом, скрежет был привычным сопровождением кошмара. Отвоевав ручку ремня, Орр снова пустился в размышления.
С тех пор как он поневоле заинтересовался снами, его всегда удивляло, что большинство из них с пробуждением забывается. Видимо, неосознанное мышление – что в младенчестве, что во сне – от сознательного припоминания ускользает. Но разве под гипнозом он в бессознательном состоянии? Вовсе нет. Пока ему не скажут спать, он бодрствует. Тогда почему не может вспомнить? Это его беспокоило. Хотелось знать, что там делает Хейбер. Вот, например, первый сегодняшний сон – может, врач ему просто сказал опять увидеть лошадь, а кучу навоза выдумал он сам? Неловко. А если это доктор захотел сон о дерьме? Тоже неловко, но уже в другом роде. Хорошо еще, он не сотворил Хейберу кучу дымящегося коричневого навоза прямо в кабинете. Хотя почему? Отчасти сотворил – картинка на стене.
Поезд с завыванием вкатывался на станцию «Олдер-стрит», а Орр вытянулся и замер, будто его прогладили с двух сторон утюгом. Гора, думал он, не обращая внимания на то, что шестьдесят восемь людей, толкаясь, пихаясь и царапаясь, пробиваются мимо него к дверям. Гора. Он сказал мне во сне опять сделать гору. Вот у меня конь и сделал гору. Но если он сказал вернуть гору, значит он знал, что до лошади на стене была гора. Он знал. Он заметил, как первый сон изменил действительность. Он увидел перемену. Он мне верит. Я не сумасшедший!
Орра наполнило такое ликование, что из сорока двух человек, в тот момент как раз протискивавшихся в вагон, семь или восемь, приплюснутых ближе всех к нему, ощутили несильную, но вполне явственную волну облегчения и благодати. Женщина, которой не удалось отвоевать у него ручку ремня, почувствовала, как проклятая боль в намозоленном пальце наконец отпустила; вдавленный в него справа мужчина вдруг подумал о солнечном свете; старик, присевший на корточки прямо у его ног, на минуту забыл про свой голод.
Соображал Орр не быстро. Вообще, особой сообразительностью он не отличался. К умозаключениям приходил медленно; ему были неведомы ни стремительный коньковый бег по гладкому твердому льду логики, ни взмывание под небеса на восходящих потоках воображения – нет, он ковылял к выводам по тяжкой почве обыденности. Взаимосвязи он не видел, как видели интеллектуалы, – он эти связи ощущал, как сантехник, на ощупь. Орр был неглуп, но не привык нагружать мозг и думать быстро. Только когда он вышел на станции «Росс-Айленд-Бридж-Уэст», прошел в гору несколько кварталов, поднялся на лифте в свою однокомнатную квартиру (восемь с половиной на одиннадцать футов) на восемнадцатом этаже убогого двадцатиэтажного железобетонного здания «Корбетт кондоминиум» для жильцов на самообеспечении («Недорого, стильно и в центре!»), когда положил в инфрапечь кусок соевой буханки, достал из встроенного в стену холодильника пиво и постоял у окна (квартиры с окнами стоили вдвое дороже), рассматривая переливающиеся огнями высотки Западных холмов с бурлящей вокруг них жизнью, ему наконец пришел в голову вопрос: «Почему Хейбер не показал, что знает: сны у меня действенные?»
Он еще поразмышлял, попробовал зайти и с той и с другой стороны, примерялся и так и этак, решил, что предмет неповоротливый.
Он думал так: «Хейбер знает – теперь-то точно, – что картинка дважды поменялась. Почему ничего не сказал? Он же знает, как я боялся, что сошел с ума. Говорит, хочет помочь. Мне бы очень помогло, если б он подтвердил, что видит то же, что и я, что мне не мерещится».
Медленно, задумчиво отхлебнув пива, Орр продолжил размышлять: «Значит, теперь он знает, что дождь кончился. Но, когда я ему сказал, он не пошел проверить. Может, испугался? Похоже. Его это все крепко напугало, он хочет сперва понять, что к чему, держит мысли при себе. Оно и понятно. Было бы странно, если бы он не испугался. Но что он станет делать потом, когда успокоится? Как будет останавливать сны, чтобы я больше ничего не менял? Нет, надо с этим кончать. Уже и так далеко зашло…»
Орр покачал головой и отвернулся от холмов, покрытых огнями и людским копошением.
4
Ничто не
