Трава и солнце - Анатолий Мошковский

- Интересно, - вздохнул Аверька и посмотрел на шевелящихся в платке раков. - Раки - что! Теперича у нас никто их не промышляет, мяса у них кот наплакал.

- Ну, это ты брось - первейшая закуска под пиво.

- И под наше вино идет, - с видом знатока сказал Аверя, - да все равно это не промысел. Так только, для забавы. Хотите, я свожу вас на Крымское гирло? Бредешок захватим, будьте здоровы сколько рыбы наловим!

- А застава разрешит?

- А чего ей? Все по-законному оформим, лодку отмечу у причальщика в журнале, и порядок.

- А когда?

- Хоть завтра. Правда, лодка безмоторная, да это недалеко.

- Прекрасно, - сказал Лев. - Ты изумительный парень, Аверьян! А наша компания вместится в лодку?

- Запросто. Я еще Власа захвачу, чтобы с другой стороны заводил бредень, и Ваньку - этот пугать и воду баламутить будет.

- Давай и ту девочку возьмем, - сказал вдруг Лев, - ну, у которой дома жизнь нелегкая, родители религиозные.

Фима вся напряглась.

- А, это Фимку? А зачем она нам сдалась?

- Мне хочется с ней поговорить... Ты у нее дома бывал?

- Мильон раз! Старый дом у них, плохой, стены едва держат иконы.

- Позови ее, пожалуйста.

- Хорошо. Будет кашеварить... Мы такую юшку соорудим - закачаешься.

- Вот и хорошо. Можешь сейчас же прийти за ластами и маской. Через день вернешь.

Они ушли, а Фима так и осталась стоять возле развалистой вербы. Что ж это получается - то крыл его последними словами, то раков для него ловит, роется в иле... И зачем это еще она, Фима, тому потребовалась? Даже купаться расхотелось Фиме. Она оделась и быстро пошла к дому.

Глава 5

БЕЗРЫБЬЕ

Лев забрался в палатку.

- Влезай, не стесняйся, - донеслось изнутри.

Аверя просунул голову, влез и присел на корточки. У стенки на надувном матрасе в одних трусах посапывал Аркадий; другой матрас, очевидно Льва, пустовал; на ящичке стоял приемничек в кожаном футляре с ремешком, однажды на пляже Аверя уже слушал музыку. Тут же лежал рюкзак и валялись ласты с маской и трубкой.

- В этой - мы, в той - женское общежитие. - Лев хлопнул по пустому матрасу, приглашая Аверю присесть.

Аверя присел и зевнул от волнения: никогда еще такие люди не оказывали ему столько внимания.

- Слушай, друг, - Лев улыбнулся, - ты вчера что-то хотел рассказать про ваши церкви и попов, а потом не успел. Прошу. - Он протянул Авере пачку с сигаретами. - Надеюсь, куришь?

Нельзя сказать, что Аверя очень уж курил. Мог даже через нос дым пускать. Но до конца не пристрастился к курению: большого удовольствия оно ему не доставляло.

- А как же! - Аверя потянулся к пачке, хотел лихо вытащить одну, но, как назло, цеплялись сразу три. Он повлажнел от неловкости: у Льва, верно, рука заболела, пока Аверя отделял от трех одну.

Лев был очень вежлив, держался с ним как с равным: поднес горящую спичку вначале ему, потому прикурил сам.

- Слушаю.

- А чего там говорить... Работали две церкви старообрядческие, одну недавно закрыли. Почему? Небольшой городок, а две церкви метрах в трехстах друг от друга и одинаковые, только что названия разные: одна - Никольская, вторая - Рождественская. Ни к чему вроде держать обе. Нецелесообразно.

Лев улыбнулся краешками тонких губ. Он развалился на матрасе, пускал в потолок струи дыма и внимательно слушал. Его длинные ноги, туго обтянутые синими тренировочными брюками, с резинками у щиколоток и на поясе, свешивались, потому что на кончике матраса примостился Аверя. Горбоносое смуглое лицо Льва, досиня выбритое, четкое и напористое, с твердыми губами, все время было повернуто к Авере.

- Ну-ну, это очень интересно...

- Одну, значит, и прикрыли, сам епископ наш согласился, и батюшка обещался сдать ключи, сдать всю церковную утварь в епархию. А у нас церкви - будь здоров!..

- Она внутри была такая же, как и Никольская? - перебил Лев.

- Пожалуй, почище. Бывали в Никольской?

- Захаживали. Ну-ну, дальше.

- Обещался, значит, сдать всю утварь, а колокола, как по закону полагается, должны перейти государству на цветной металл...

- Скажи, а иконы там были?

- Видимо-невидимо, и очень старые, писанные, сказывают, настоящими художниками и еще в древности. На некоторых и Христа-то с богородицей не увидишь - сквозь гарь и копоть едва пробиваются. Едва выглядывают из потемок, как живые.

Лев задрыгал ногами и скосил глаза на Аркадия. Тот все еще спал, слегка посвистывая и отдуваясь. Кожа на полноватой шее под круглым подбородком собралась складками - в таком положении Аркадий казался просто толстяком.

- Ну, и что дальше?

- Уйма недовольных было.

- Еще бы!

- Особенно старики. Даже делегацию специальную командировали в Москву на Рогожскую, в епархию, к главе нашей церкви, чтоб помог. Кучу денег собранных проездили, а ничего не добились: архиепископ не поддержал. Горсовет решил пустить закрытую церковь под какое-нибудь помещение, под склад или что другое, а они ключей не дают. Знаете, какие у нас старики из церковного совета?

- Какие?

- Неподступные. Да и другие дедки не хуже их. Липован за стол не сядет не перекрестившись, стакан воды в киоске не выпьет, мимо церкви не пройдет... Да что там "мимо" - купола издаля увидит, и сама рука тянется ко лбу...

- А ты-то рад, что закрыли?

- Мне все равно: что была, что нет... Бог мне не мешает. Правда бабушка стала как больная, все охает и ахает по Рождественской, отца Василия жалеет. Любили его все, а епархия отправила его в соседний городишко Плавск. А этот, который остался, хочет его со свету сжить...

- Что ты говоришь! - воскликнул Лев и ударил себя по коленям. - Не думал, что такие страсти могут кипеть в вашем городке! И главное, среди кого - среди самих служителей культа... - И, сказав это, он вдруг так громко засмеялся, что Аркадий зашевелился и перестал посвистывать.

Он полудремал: одна рука его сгоняла надоедливую муху, что садилась то на плечо, то на грудь, безмускульную и рыхловатую, поросшую золотистыми волосками.

- А вы думали! - сказал Аверя, польщенный, что его слушают с таким интересом. - Батюшка из Никольской, отец Игнатий, вообще хотел отделаться от нашего, от отца Василия, писал на него, что он венчает дальних родственников, а это по церковному закону не положено, что... Ну и много там всякого.

- И сняли его?

- Нет. Народ отстоял. Стал отец Василий служить в Плавске, а к нам приезжать на службу только по воскресеньям.

- А служат оба в одной и той же церкви?

- Ну да.

- Ой и смех! Аркадий, да проснись же ты, соня! - Лев зажал ему пальцами нос; Аркадий замотал головой и открыл глаза. - Здесь такое рассказывают, а ты дрыхнешь!

Аркадий сел и стал тереть заплывшие со сна глаза.

- Скажи, - спросил Лев, - а почему закрыли именно Рождественскую?

Аверя напрягся, по лбу побежали морщины. Ах, как хотелось ответить и на этот вопрос!

- В точности сказать не могу, но думаю, потому, что Николай-угодник является покровителем всех моряков. Ну, а всякий рыбак - моряк, вот он и помогает нашим рыбачкам. Потому и оставили Никольскую.

У двери раздался женский голос:

- Можно? - И тотчас всунулось полненькое личико с челочкой на лбу Вера. - Ого, у вас гости... Пошли, ребята, поедим в чайной, спиртовка что-то забарахлила.

- Я не против, - сказал Лев. - А вы знаете, куда мы завтра отправляемся? Не отгадаете. Не буду мучить. На рыбалку. Аверьян зовет. Вот дунайскую юшку отпробуем!

- Прекрасно! - Вера принялась рассматривать ногти. - Как быстро лак слезает...

- Ну забирай ласты и прочее, - сказал Лев, - только смотри потуже на ногах затягивай, а то потеряешь в реке.

- Будьте спокойны.

Туристы стали готовиться, а Аверя, сам не зная почему, все не уходил. Он стоял между двух палаток - ярко-красной и зеленоватой - со снаряжением для подводного плавания, завернутым в оберточную бумагу, стоял и чего-то ждал. А когда все пошли в город, пошел за ними и он.

Они были хорошо и модно одеты: у девушек - открытые цветастые платья, у парней - легкие светлые рубахи навыпуск, узкие брюки и сандалии на босу ногу.

На боку у Льва болтался "Зоркий", у Веры - маленький приемничек; из Москвы передавали последние известия. Аверя шел за приемничком и отчетливо слышал каждое слово.

Чувствовал себя Аверя очень хорошо. Приятно было идти в компании этих ярких, по-столичному одетых туристов, разговорчивых, веселых, которые могут ценить дружбу даже таких мальчишек, как он. Ему очень хотелось оказаться нужным, показать им что-то, предостеречь от чего-то, направить куда-то.

- Поймай-ка Бухарест, - попросил Аркадий, - до него отсюда рукой подать, в Москве не берет.

Вера стала медленно двигать красный диск на передней стенке. Передача наплывала на передачу: четкий мужской голос вдруг разбавлялся грустной музыкой, музыка сменялась свистом и грохотом джаза, а из джаза рождался быстрый, огненно-легкий веселый марш.

- Стоп, - сказал Аркадий, - законсервируй.

Они шли вдоль опустевших полдневных ериков, с распластанными на поверхности лягушками, шли под лязг медных тарелок, под ошалелые стуки барабана и переливы кларнета. Из одной калитки высунулся стриженый малыш и тут же в испуге убрал голову. Бородач, сидевший у кладей на лавочке спиной к дощатому заборчику, поднял на них мутноватые глаза, полные хитрости и лукавства, и провожал их глазами, пока компания не скрылась.