Рыцари дорог и Ночные ведьмы - Вечерина Анастасия

– Чего там еще такое? Манштейн! Восстанови дисциплину! – прикрикнул Перун.

На голову Зигфрида обрушилась увесистая затрещина, но она лишь качнула его – плавно, как на карусельках в детстве, и он снова засмеялся.

– Да что с ним?

– Слушай, да он тащится! Приход у него, походу…

– Вот, блин, дерьмо… Говорил же, всем вести себя тихо, пока не зайдем – быть тише воды, ниже травы, на людей не кидаться и вообще… Потерпеть не могли, что ли?

– Так на людей мы никогда и не бросаемся, только на нелюдей! – отозвался кто-то из толпы. Послышался довольный смех.

«Вот же придурки, блин… И с кем только приходится работать!» – чертыхнулся про себя Перун. Ему, здоровенному спортивному парню, вообще нахрен не сдалась вся эта бодяга с «рейвом», да и бухающие идиоты вызывали у него только жгучее презрение, но – народ требовал развеяться и начинал уже глухо роптать от его однообразных тренировок, так что надо было ехать «на вылазку», проводить «чистку», а то еще взбунтуются…

«Ох, Россия-матушка, что же с тобой делать-то?» – грустно вздохнул главарь скинхедов.

Он опять почувствовал накатывающее волной раздражение, тупую саднящую боль и злость. С юных лет она засела в нем, как гвоздь в башке, и ничем ее оттуда было не выковырять. Поутихнет немного – и снова… Еще с тех пор, как его отчим повадился его бить пудовыми кулачищами, куда попало, да дубасить башкой об стену. Что-то тогда сломалось в нем…

Маленький Петя не плакал, не кричал, а только сжимался в комок и молча глядел злыми, обжигающими глазами, повторяя про себя: «Ничего, вот я вырасту! И тогда….» Это бесило отчима еще больше.

Отчим был из кавказцев, работал грузчиком на рынке. Должность была мелкой, подняться выше никак не получалось, и, приходя домой, он срывал свою злость на жене и сыне. Бил злобно, остервенело, а маленький Петя уворачивался и все твердил про себя «Ничего! Ничего, я вырасту и…»

Он часто бывал на кавказском рынке, видел, как приезжие там обманывают русских, мошенничают, обворовывают, что-то там лопочут на своем обезьяньем наречии, но никому нет до этого дела. Вокруг – как слепые все!

И тогда на него накатывало раздражение, отзывалось тупой ноющей болью, и ему хотелось заорать: «Да проснитесь же вы! Вот же они – сволочи, оккупанты, пришедшие на вашу землю! Вот же они, видите??? Бейте их, гоните из нашей страны! И тогда все будет по-другому!»

Но его никто не слушал…

«Ничего! Я еще разбужу вас… Ничего!» – приговаривал он про себя.

Он начал ходить в качалку, заниматься боксом, старательно изнурял себя тренировками, набирался сил, готовился к будущему Пути. Там и познакомился с армейскими ребятами. Они были намного старше, многие уже вернувшиеся из армии, но его почему-то приняли в свою компанию, рассказывали ему многое, учили… Там постепенно у него и начали открываться глаза.

Эти парни прошли Чечню. Там они воевали с такими вот «бармалеями». Конечно, война давно прошла, но они до сих пор носили камуфляж, армейские ремни, берцы… Завидев такую атрибутику – люди стремились как-то посторониться, отойти с их дороги, отводили взгляд. Это Пете понравилось, и он тоже хотел себе такие…

Каждый из этих парней нес в себе память о той войне – шрамы, ранения, истории о том, как его друга убило какое-нибудь «зверье». Конечно, это сильно повлияло на них – расстроенные нервы, агрессивность, срывы… Порой они становились просто неадекватными. Но Петру казалось, что он отлично понимает их – вся страна в то время была израненная, пошатнувшаяся, исхлестанная рубцами. А кто виноват? С кого спрос?

Вспоминая убитых друзей под водку, эти армейцы иногда доходили до исступления, до слез (страшная это была картина – когда рыдают здоровенные мужики!), а потом шли на улицу. Увидев какого-нибудь кавказца, подходили к нему и орали:

– Ты, такие как ты – убили моего друга! Вы! Все вы виноваты, все вы сволочи…

Иногда случались и потасовки.

Подросший Петя драк уже не боялся, научился и терпеть удар, и сам мог ответить хлестко и жестко. Как-то раз замахнувшийся было на него по привычке отчим – вдруг встретил неожиданный отпор. Петр перехватил его руку, поймал в захват, ударил головой о шкаф, потом еще и еще… А когда тот свалился – долго и с наслаждением пинал его ногами в тяжелых берцах. Затем вышвырнул его вещи на улицу и велел больше не возвращаться.

Так началось его взросление…

Кто-то из старших товарищей давал ему почитать книги, показывал какие-то фильмы…

На него сильно повлияло кино «Бритоголовые» и книга «Скины. Русь пробуждается». Тогда он понял, что не один такой, что есть еще в городе, в стране те, кто думает и чувствует также. Надо только найти их. Собрать вместе. Объединиться. А потом – действовать! Разбудить народ. Показывать, обнажать то, что творится вокруг. Изгонять отсюда тех, кто заполонил улицы. Ведь неужели же люди не видят, что с каждым годом их все больше и больше? Что такими темпами скоро на улицах не пройти будет от «черных», и тогда мы окажемся в меньшинстве? А потом они пролезут в правительство, в начальники, напишут для нас законы и примут правила, защищающие их, и наша достойная сильная раса белых людей – окажется в подчинении и порабощении! Те, кого нельзя было победить в открытом бою, окажутся побеждены подлостью, обманом и ложью. Как всегда. Да проснитесь же вы, наконец, люди!

Вскоре он собрал себе небольшой отряд из таких же, как он сам. Назвался Перуном. Остальные тоже выбрали себе звучные имена.

По вечерам они пропадали в качалке или выезжали на природу – тренироваться. А ночью или по выходным устраивали «вылазки». Чистили город от понаехавшего «зверья».

Им нравилось видеть ужас в глазах «чурок», нравилось смотреть, как какой-нибудь кавказец, до этого наглый и беспечный, сморщивался и съеживался при одном их появлении, мечтал забиться куда-нибудь в щель, спрятаться. Нравилось, как он выл и визжал под их ботинками, как катался и молил о пощаде, обливаясь кровью…

Нравилось ходить по улицам, поигрывая татуированными мускулами, сверкая бритыми лысинами и видя, как стараются отвернуться от них те, кто слаб. В такой момент они чувствовали себя королями этого города, понимали – зачем и ради чего живут.

К ним стали прибиваться все новые и новые «добровольцы». Перун принимал всех, старался наставить на путь истинный, вдохновить и зажечь. Рассказывал о грандиозной идее, о великой цели, о национальной революции, о Пути… Пытался заставить свое воинство тренироваться, не бухать, не употреблять наркоту. Получалось, правда, пока не очень. Какая же тусовка без бухла? Да и народ приходил больше поразвлечься, чем ради серьезного дела. Тренировки любили далеко не все, надрываться в спортзале – желающих было немного. Но ничего, он верил, что со временем они тоже поймут… Тем более, что помесить «чурок» желающие всегда находились!

Вот и сегодня они выбрались на «чистку». Давно пора, а то уже засиделись без дела. А бойцам без дела нельзя, в армии от этого бардак и разложение начинается. Это Перун знал хорошо.

В результате приперлись на «рейв». Говорили, здесь будут «чурки» да и просто реперов всяких полно, что под ниггеров косят и под музыку эту блядскую тусуют. Вот только с самого начала все пошло не так. Еле-еле смогли пробраться на территорию, а к тому времени кавказцы уже сидели у себя в павильоне с какой-то там «Кавказской кухней», огороженной со всех сторон с кучей охраны. На подходе их перехватить не получилось, а внутрь – не подберешься. Рэпперов полно, но в толпе народу – тоже соваться как-то не с руки. Его отряд приуныл и начал разбредаться, кто куда. Зигфрид даже колес где-то надыбал, парочка салаг вон бухие уже… Черт, похоже, ничего сегодня не выйдет!

Но не уходить же просто так! Надо было хоть нажраться всем вместе да баб каких-нибудь подцепить – все не зря собирались. А в следующий раз тогда уж…

– Зигфрид, ты где «дурь»-то взял, олух царя небесного? – раздраженно буркнул Перун.

– Да вон там, за павильонами, вроде, две девахи какие-то торгуют, – подсказал услужливый Манштейн. – Я видел, как он туда бегал…