Вибротрон 10.33 - Галина Трашина

– Пойду в разведку, то брюхо подтянуло.

– Уверена, что найдёшь магазин? О чём думала и куда лупала когда ехали? Это же другой мир. Мы словно в чужом крае, а не в нашем районе: одни хибарки с бараками, ни площади, ни фонтана у сельсовета, да и его нет! Потом и платье на тебе… не будто, а точно, из другой эпохи. Боже… куда мы влипли…

– Это всё из-за твоёго гада!

– Плохому танцору всегда яйца мешают! Так нам идиоткам и надо. Не хрена было лезть, куда не просили. А вообще… забавно! Вроде прошло немного лет, а всё другое.

– Рядом-то рядом, а нас с тобой в помине не было. Клав, пойдём в хату.

*          *          *

Женщины отварили дверь. Затхлый и сырой запах ударил в нос.

– Сколько лет тут никто не жил? Наверно, землянке лет двести. Убраться надо бы. Пылищи… Да и света нет, – ворчала Шура, осматриваясь.

– Что удивительного. Капа рассказывала, что в детстве, по вечерам, жгли керосиновую лампу. Керогаз на чердаке до сих пор валяется. У меня странное чувство, будто я в этой избе была когда-то…

– Клав, посмотри… сундук.

– И что в нём? А вообще, не лазь. Нас как людей пустили, ты всё обшаривать собралась.

– Если – лежит здесь, значит, старухе дедовской без надобности. А ему подавно! Смотри, какое смешное платье. Да и мне кофтёнка в тему, – Шура надела ситцевую кофту, радуясь, что совпал размер.

Затем нашла к ней плотную клетчатую юбку. Примерила. Заявив, что теперь модница в стиле «Аля тридцатые».  Для Клавы женские вещи оказались малы.

– Не везёт тебе подруга. Род у вас Капинский… здоровых тёток, – подтрунивала Шура, перебирая вещи, – хотя во, брючишки… вроде впору. И рубаха есть. Быть тебе мужиком, с твоим-то ростом в тему.

– Косу и титьки куда дену?

– Скажем у тебя гормональный бунт, – усмехнулась Шура.

– Ага… электричество незнакомо, зато о гормонах местное население оповещено на уровне академиков.

– Клав, ты с юмором вообще не дружишь?

В двери постучали. Подруги вздрогнули…

– Это я, девоньки.

– Ой, напугали нас, Владимир Ильич.

– Радуйтесь, вам свезло. Бригадирша, племяшка моя, берёт работницами на поле. Конечно, пахота с зари до вечери, зато на свежем воздухе. Ситуацию вкратце растолковал. Да, керосину пару литров взаймы взял. Лампа в сенцах. Еду сварите на дровишках в печке, на улице. Хотя хату протопить не мешает, то околеете ночью. Всё что найдёте, то ваше. Чем мог, тем помог. Извиняйте, ехать надыть. Наведываться буду.

– Спасибо, Ильич. Вы нас спасли. Не подвезёте до магазина? Есть хочется…

– Почто не свезть. Корзинку возьми и поехали. Ты значит Ляксандра.

– Ага, Шура. А подруга Клава.

– Это понял. Племяшки так и поведал, вы, мол, погорельцы, ищете где пристроиться, пока документы выправите. Их у вас ведь нет?

– Нет, – вздохнула глубоко Шура.

– Всем так и говорите – сгорели. Везёт вам: начальство аккурат в Москву укатило, это надолго. Да Бог сымя, главное, вас никто тормашить не станет. Хотя особо людям глаза не мозольте. Ну, и язык не распускайте. Картошки и муки завтра привезу. Может бабка и так кой-чаво выделит. С продуктами только-только на ноги становиться начали: отголоски коллективизации ещё гуляю, – пояснил старик и сдвинул брови.

Шуре так и хотелось сказать: «Мы без революции пустые прилавки в восьмидесятых видели, а мать девчонкой, в шестидесятых, часами выстаивала в очереди за булкой хлеба. Так что история в каждое поколение всовывает нехватку того или другого, чтобы людям жизнь не казалась мёдом. А самое страшное в его жизни будет совсем скоро». Она в коротрый раз подумала о приближающейся войне и что не плохо бы узнать, точное число.

– Да… и козла скройте. Народ у нас тёмный. Эко неведаль – три рога и без хвоста.  Да и пернатую в сенях заприте, глядишь, какое яйцо снесёт. Хоть и без крыла. Чудные, вы, девахи: без платков и одеты странно. По-хорошему, мне бы о вас доложить куда следует, а не помогать. Ну да ладно, кто со мной до сельпа?

Шура испуганно поморгала… и ответила:

– Наверно я.

– Ладно Бог не выдаст, свинья не съест. Пошли, – успокоил сам себя Ильич.

 Он говорил и говорил…

Шура слушала и удивлялась его человечности, думая, как поступила бы сама, будь на его месте, только в своём времени. И с ужасом призналась, вряд ли приняла участие в судьбе незнакомцев.

– Мы думали вы…

 Старик рассмеялся.

– Конечно, старый, значит глухой и слепой.

– Зачем так, – искренне возмутилась Шура, – мы, действительно, попали в сложную ситуацию, и лучше о ней не думать, не то, что разговаривать. Нам месяц надо прожить, там всё утрясётся. Мы надеемся.

– Вера  – это хорошо. Сам в двадцатых с каторги ноги сделал. Если бы недобро  душевное хороших людей, некому было бы вам помочь.

– Клянусь, мы не из тюрьмы и, вообще, ниоткуда не убегаем, мы потерялись.

– Как это? – удивился старик, но заметив искреннюю печаль в женских глазах, добавил: – Что в одежонку нашу оделась и голову покрыла, это верно. Вот, и на месте. Нуууу… –  потянул он поводья.

Он постоял немного и предложил:

– Пойдём, красавица,  вместе, на всякий случай.

История 19

– Клава, нам определённо повезло, – тараторила Шура, выкладывая продукты.

– Это почему?

– Так дедок обо всём допёр и молчок.

– Как, догадался? Что-то, подруга, темнишь…

– Нет, о перемещении он ни слухом – ни духом, что мы нездешние  сообразил.

– Это и ежу понятно, а дедок жизнь видно прожил не сладкую.

– Клав! Ты уже и печь затопила, и посудёшку нашла. Как-то шустро освоилась?

– Говорю,  дежавю. Тебе дед о себе что рассказывал?

– Да нет. Продмаг рядом. Он упомянул, что отбывал каторгу и дал дёру, мол, тоже люди помогли. Да!  Он спрашивал о тебе, будто ты на женщин из их рода похожа: бабы у них такие же рослые и с синючими глазами.

– Чертовщина…

– Клав… ты о чём?

Клава промолчала. Взяла кулёк с пшеном и высыпала в чугунок с водой.

– Каша пшённая  – это хорошо. Жрать хочется…

– Новость, ты всегда голодная, сколько тебя помню, – усмехнулась Клава.

– Ой-ёёй… как весело. А посочувствовать больному человеку слабо.

– Дровишек с ограды принеси, больная, и в печь кинь. Я с постелью докончу. Кровать одна, так что спать вольтом придётся.

– Ой! О главном забыла, – всполошилась Шура, – я узнала какое сегодня число: в сельпо календарь

весел. Так вот, сегодня двадцатое Мая тысяча девятьсот сорок первого года!

– Батюшки! – только и смола вымолвить Клава.

– Вот-вот и я с трудом сдержалась, увидев дату на листке календаря.

…Шура вышла во двор.  Клава пребывая в состоянии шока, принялась