Зарево - Елена Старыгина

дороги народу, потому что в них сияет неземная красота национального русского духа. Поэтому из всего сказанного достаточно ясно вытекает громадное значение археологических церковных обществ и музеев церковных древностей. Чем больше будет открыто на святой Руси этих полезных учреждений, тем скорее наше общество придет к сознанию необходимости бережного охранения национальных достояний русского народа, - Константин поклонился и закончил свою длинную речь, которую провозглашал в стенах только что открывшегося Пермского археологического музея, председателем которого он являлся, и торжественное открытие которого состоялось 8 июля 1911 года. - Приветствую вас, господа, с сегодняшним замечательным в жизни Пермского края днем. От всей души желаю благословенного успеха начинающемуся полезному учреждению, и позволяю себе выразить твердую уверенность, что общество обогатит русскую археологическую науку многими интересными открытиями в области церковной старины и впишет свое имя в историю русской церковной археологии.

В Перми Константин служил недолго, но занял достаточно солидный пост редактора Пермских епархиальных ведомостей и законоучителя частной гимназии Барбатенко.

А потом снова дорога... Такова жизнь священника, который избрал путь не ради спокойствия, а ради отречения от благ житейских и ради просвещения душ человеческих.

Все дальше и дальше относила его судьба от родной сторонушки.

Ни одна тысяча верст отделяла Константина от дома, где родился и рос, где полюбил и потерял.

Вернется ли снова, отдаст ли поклон родным могилкам, белоствольной березе у родительского дома? Ступит ли снова нога его на землю предков своих?

Глава 8

"И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы... По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее - как лица человеческие... А на конях всадники, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней - как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера. От этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей...

Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих... И не раскаялись они в убийствах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем..."

Все изменилось в этом мире. Что было свято - осквернилось, что было

скверно - возвенчалось. Константин недоумевал. Он прожил долгую жизнь, видел и счастие и горе, но такого горя не доводилось видеть никогда. Тогда, в семнадцатом, когда началась эта страшная заваруха, некоторые провозглашаемые рабочими и крестьянами идеи, казалось, имели какой-то здравый смысл: каждый должен жить по-человечески, досыта есть хлеба и прочее, прочее, прочее... Но здравые мысли быстро стали обрастать плесенью, и не мед уже был на устах глаголющих, а смрадом веяло от них.

Земля овдовела. Она потеряла покой и мир. А люд православный отвернулся от Бога: Церковь отделили от государства, и она не являлась более обладательницей храмов; духовные пастыри отстранялись от воспитания народа, монастыри превратили в тюрьмы - религия стала считаться пережитком прошлого. "Доселе Русь была святой, а теперь хотят сделать ее поганою". "Как же так, думал Константин, - еще вчера православное Отечество от нищего до царствующих особ жило со светлою верою в сердце, а сегодня все перечеркнуто и вымарано?". С детства Константину внушали, что любовь есть Бог, что обидеть, унизить ближнего своего, надругаться над чувствами его, - значит, надругаться над своею душой. Ему уже за пятьдесят, а то, чему учили в детстве, прочно сидит в нем и умрет с ним. Если разум не вернется к тем, кто потерял его, огненная геенна вечно будет жечь их души.

Варя убрала со стола, перемыла посуду и, вернувшись в столовую, села за большой круглый стол рядом с братьями. Отец просил их не расходиться сегодня после обеда. Как-то нечасто стали они теперь вот так, вместе, собираться за обеденным столом. Тревожное время не позволяло расслабиться и вести милые, задушевные беседы. Серая хмурь поселилась в каждом уголке их большого дома.

Отец мерил комнату тяжелыми шагами и долго молчал, потом кашлянул глухо:

- Дети мои, - проговорил, наконец. - Дети мои, давно хочу поговорить с вами. Разговор будет долгий.

Он опять замолчал, отмеряя шаги. Напряженная, словно грозовая, тишина повисла над столом.

- Не мне вам, дети мои, рассказывать, что творится с землею нашей русской, - Константин перекрестился. - Помните? - обратился он к притихшим Борису, Сергею и Варваре. - " Ибо руки ваши осквернены кровию и перста ваши - беззаконием, уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду. Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство... Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их - мысли нечестивые; опустошение и гибель на стезях их... Потому-то и далек от нас суд, и правосудие не достигнет нас; ждем света, и вот тьма, - озарения, и ходим во мраке... Увы, племя злодеев, сыны погибельные!". Помните из Ветхого Завета? Не о нас ли писано то? Не о наших ли сегодняшних грехах? - Константин тяжко вздохнул и продолжил. - Второй раз в своей жизни мне приходится переносить нестерпимую боль, и кажется она невыносимее от сознания, что ничего нельзя изменить. Много лет назад, когда умирала ваша мать, я глядел на ее затухающий взор, и слезы бессилия душили меня.

Константин запустил пальцы в густую бороду, уставившись в незримую точку. Тяжелые воспоминания нахлынули на него.

- И вот теперь, - он с трудом перевел на детей уставший взгляд, - и вот теперь похожая боль терзает меня. Я вижу, как затухает православная жизнь моего Отечества, вижу, как люди отворачиваются от Бога и топчут его имя, как льется безвинная кровь, вижу, и мне больно от того, что я не в силах ничего изменить. Не могу больше! Если бы только кто подсказал, как помочь России выбраться из этой мглы... Чем помочь ей?

Боюсь только, что тем и могу оказать услугу, что окажусь в красных казематах. Да что я?! Я - ладно! У вас вся жизнь впереди, мне за вас страшно! На днях я имел беседу с владыкой нашим, Антонием Храповицким, и мы решили, что младое племя нужно отправлять за границу, и сделать это безотлагательно.

Борис с Сергеем быстро переглянулись, мрачная тень пронеслась по их лицам, они хотели что-то ответить отцу, но громкий Варин возглас опередил их:

- Папа! Папочка, как же ты мог решиться на такое? Как? Нет. Нет, я

никуда не поеду. Здесь мой дом, друзья, моя родина, наконец. Папа, открой глаза. Гроза кончится, а после грозы всегда бывает солнце. Ты взгляни в окно, папа, ты посмотри на это небо, видишь, какое оно голубое... А птицы как поют, слышишь? - и, будто подслушав взволнованные речи девушки, прямо над их окном звонко защебетали взъерошенные воробьи. Только что прошел теплый украинский дождь, и веселое "кап-кап" звучало со всех сторон; было так покойно, словно давно кончились пугающие выстрелы, перестала литься кровь, и не было никогда на дворе ни страшного восемнадцатого, ни взбалмошного двадцатого.

- Подожди, Варя, не горячись, - остановил Сергей сестру. - Может быть, отец прав. Он же не сказал, что ехать надо сию минуту. Подожди, мы еще все обсудим.

- Что обсудим, Сережа? Что обсудим? Уехать неведомо куда, бросить все... Я не хочу больше обсуждать эту тему.

Варя металась по комнате, нервно заламывая пальцы, а Константин глядел на нее, и в душе у него была сумятица. Он подошел к дочери, пригнул ее голову к себе и ласково погладил по волосам.

- Успокойся, девочка моя. Эх ты, Варюшка-Варвара.

Вот так было всегда. Стоило отцу сказать ей тихое слово, и становилось хорошо-хорошо, разбивались вдребезги сомнения, забывались обиды.

Варя прижалась к широкой отцовской груди, как в детстве, и тихонько всхлипнула. "А как же мне жить без отца? Кто успокоит и приласкает? подумала девушка. - А как мне жить без дорогих братьев, самых лучших братьев на свете?". Нет, она не сможет без них. Варя ласково посмотрела на отца, на Бориса, на Сергея и улыбнулась сквозь слезы.

Целый день девушка бродила по городу. Она устала от ходьбы и свербящих дум. Духота не давала дышать. Варя забрела в парк, что находился почти на окраине Харькова, присела на скамью и, сорвав кипарисовую темно-зеленую ветку, нервно растерла ее в руках .

- Нехорошо, барышня, деревья губить, - вдруг услышала она над своей головой голос.

Варя подняла глаза и увидела улыбающуюся физиономию белобрысого с яркими конопушками на лице долговязого красноармейца в потрепанной шинели.

- Вам-то что! - резко ответила она.

- А мне ничего. Так просто. Я, может, познакомиться хочу, - еще шире улыбнулся красноармеец.

- Ну и хотите, - усмехнулась Варя.

- Ты чего такая сердитая, барышня? - спросил парень.