Признания Адриана Моула - Сью Таунсенд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не дергайся.
Баз.
18 апреля 1987 г.
Дорогой Баз,
Пандора не шлюха, и не смей даже мысли такой допускать! Она общается с китайцами, русскими и югославами, потому что учит русский, сербохорватский и китайский в Оксфорде. Несомненно, она развлекает их в своей комнате до позднего вечера, но поверь, Баз, в сексуальный контакт с ними она не вступает. Я точнознаю, что Пандора девственница. В отличие от вас с Синди, у нас с Пандорой абсолютно честные отношения. Если бы она утратила девственность, я бы первым об этом узнал. Ситуацию Синди/Гэри я не намерен более комментировать, замечу лишь, что видел их вместе в магазине “Материнство”, они покупали детскую ванночку и два бюстгальтера для кормящих грудью, но отныне на моих устах лежит печать. Жаль, что некоторые пассажи из моего письма ты счел фигней. Я думал, что записка к молочнику развеселит тебя и отвлечет от грустных мыслей о твоем нынешнем положении. Но я не обижаюсь на твои едкие высказывания: два года тюрьмы за сломанную частную изгородь – это чересчур сурово. Я теперь боюсь даже кашлятьна улице – а вдруг нарушу новый закон об общественном порядке.
Давненько ты не присылал мне стихов, Баз. Надеюсь, ты не перестал изводить бумагу. В тебе есть поэтический мускул, так зачем зарывать талант в землю? Когда-то ты с успехом и с прибылью выступал в поэтических клубах в качестве База, поэта скинхедов. Почему бы не воспользоваться обстоятельствами и не написать новый сборник?
Твой Адриан “Башковитый” Моул.
12 мая 1987 г.
Дорогой Башковитый
ЗА РЕШЕТКОЙ
Ладно. ВиноватПовредил изгородьСломал пару ветокПара листьев слетелоНо изгороди отрастают.Свидетели в судесказали она была частной.Но я-то не зналЯ падал, пьяный.Ухватился за зелень,Упал, поцарапалсяне смог вылезти.Хозяин изгороди вызвал легавых.Старпером он был.Если б он поднял меня,Я бы ушел.Но обернулось погано.“Привет, Баз, ты сломализгородь.Это преступление, ущерб, вандализм, буйство,халатность”.Честно, всего пару веток, парузеленых листьев.Ее все равно надо было подстричь.“Я не стану подавать в суд”, – сказал старик.Но было поздно,машина закона затарахтела.Ее было не остановитьПока ворота тюрьмыНе закрылись за мной.“Нанесение ущерба изгороди”Надо мной тут все ржут.Психов больше уважаюттот старик, он был в суде.Он не радовался. Смотрел на меня,а я сидел за барьером.Его взгляд говорил:“Я не рад”.Я салютовал ему как мужчинамужчине.А потом поехал в тюрягу.
БАЗ КЕНТ
(поэт скинхедов)
30 июня 1987 г.
Дорогой Баз,
Знаю, прошло уже несколько месяцев с моего последнего письма, но я был очень занят, трудился над новым опусом “Головастик”, который, надеюсь, опубликуют либо в “Литературном обозрении”, либо в “Лестерском вестнике”, смотря где больше заплатят. “Головастик” – это рифмованная повесть о трудностях головастика на пути к лягушачьей зрелости. Уже написано 10 000 слов, а мой герой все еще бултыхается в тихой заводи. Ты, Баз, как поэт и коллега, должен понимать мои проблемы. Все свое время, когда не сплю (и кроме часов, проводимых в долбаной библиотеке, где я вынужден зарабатывать на жизнь), посвящаю творчеству. Мне плевать на еду и на отдых, горячую ванну тоже не принимаю. Не меняю одежду месяцами (за исключением трусов и носков); какое мне дело до внешнего лоска мелкобуржуазного общества?
На работе жалуются на мой внешний вид. Мистер Наггет, замдиректора, сказал вчера:
– Моул, даю тебе выходной. Ступай домой, прими ванну, вымой голову и переоденься в чистую одежду!
– Мистер Наггет, – ответил я, – Байрону, Теду Хьюзу или Ларкину вы бы такого не сказали, правда?
Он отпал. Но потом нашелся:
– Байрону и Ларкину уже ничего не скажешь, но с мистером Хьюзом – если, конечно, не произошла трагическая катастрофа или его не сразила внезапная болезнь, – насколько мне известно, еще можно побеседовать.
Какой педант!
“За решеткой” неплохой стих. Но мне пора заканчивать, “Головастик” зовет.
Привет!
А. Моул.
P.S. Синди назвала ребенка Карлсбургером.
Адриан Моул уходит из дома
Июнь 1988 г.
Понедельник, 13 июня
Весь вечер разглядывал себя в зеркало. Я всегда хотел выглядеть умным, но в возрасте двадцати лет и трех месяцев вынужден признать, что похожу на человека, который слыхом не слыхивал ни о Юнге (15), ни об Апдайке (16). На прошлой неделе я был на вечеринке, и какая-то шестнадцатилетняя соплячка сочла своим долгом объяснить мне, кто такая Гертруда Стайн (17). Я хотел оборвать ее и сообщить, что знаком с госпожой Стайн, но подавился пиццей с сыром и помидорами и упустил момент.
Итак, в зеркале я увидел себя таким, каков я есть. Я темноволос, но недостаточно темен, чтобы быть интересным, – ни намека на кельтскую кровь. Глаза серые. Ресницы средней длины, то есть ничем не примечательны. Нос с горбинкой, но это скорее нос римского центуриона, а не сенатора. Губы тонкие, но, увы, намек на жестокость в них не просматривается, а уголки рта даже немного провисают. Зато у меня есть подбородок. Немалое достижение, учитывая мои чисто английские гены.
Со времен моей желторотой юности я потратил целое состояние на лечение кожи и возмутительно угреватого эпидермиса. Я втер и намазал на себя сотни химикалий и лосьонов – увы, безрезультатно. Шарон Боттс, моя нынешняя девушка, однажды заметила, что мое лицо похоже на “пузырчатую пеленку, которую люди с недержанием подкладывают под себя, чтобы ихнии матрасы не промокли”.
Как явствует из вышеприведенного высказывания, познания Шарон в английской грамматике минимальны, посему я взял на себя труд обучать ее. Я как Генри Хиггинс для этой Элизы Дулиттл.
Шарон стоит затраченных на нее усилий. Ее размеры 106-75-95. Она – крупная девушка. К несчастью, ее ляжки в окружности 75 сантиметров, а лодыжки – 38. Но ведь жизнь так устроена, правда? Например, самые красивые и экзотические места на земле привлекают тучи комаров. И ничто, и никто не совершенен. За исключением Мадонны, конечно.
Тем не менее я сказал Шарон, что она будет потрясающе выглядеть в длинных юбках до полу.
– Сдурел? Да за кого ты меня держишь? Я ведь не мымра какая-нибудь вроде королевы Виктории! – ответила она.
Скоро наступит лето, и мне постоянно снится один и тот же кошмар: Шарон покупает и надевает мини-юбку. В моем сне она берет меня под руку и мы идем по шумной главной улице. Люди останавливаются и глазеют, раздается грубый гогот. Трехлетний мальчуган показывает пальцем на Шарон и говорит: “Какие у тети толстые ноги!” Тут я просыпаюсь в поту и с сильно бьющимся сердцем.
Вы, вероятно, задаетесь вопросом, что объединяет меня, Адриана Моула, провинциального интеллектуала и сотрудника библиотеки, и Шарон Боттс, провинциальную дурынду и сотрудницу прачечной. Ответ: секс. Мне все больше и больше нравится заниматься сексом, и я обнаружил, что если уж начал, то остановиться трудно.
Мы с Шарон оба были девственниками – столь редкую удачу грех упустить. Ведь СПИД и герпес косят людей, как траву. Итак, наши отношения с секса начинаются и на нем заканчиваются. Шарон так же скучно разговаривать со мной, как и мне с ней, посему за общением мы отправляемся в другие места. Она к матери и пяти сестрам, а я к Пандоре Брейтуэйт – истинной любви всей моей жизни.
Я люблю Пандору с 1980 года. Два года назад наши пути разошлись. Пандора уехала в Оксфорд изучать русский, китайский и сербохорватский, я же ставлю штампы на книги в библиотеке городка, где родился. Я пошел работать в библиотеку, ибо жаждал погрузиться в литературу. Ха! Да это не библиотека, а штаб партии жалких обывателей. На работе я ни разу ни с кем не побеседовал о литературе. Ни с коллегами, ни с читателями.
В рабочее время я занят тем, что снимаю книги с полок и ставлю их обратно. Иногда меня отвлекают читатели идиотскими вопросами: “А Джеки Коллинз здесь?” Обведя библиотеку преувеличенно недоуменным взглядом, я отвечаю: “Маловероятно, мадам. По-моему, она живет в Голливуде”.
Иногда ко мне на работу приходит мама, хотя я строго наказывал ей не делать этого. Моя мать не умеет управлять своим голосом. От ее смеха капуста киснет. Внешность у нее всегда была яркой, но сейчас, на сорок третьем году жизни, эта яркость граничит с эксцентричностью. Чувство цвета у матери отсутствует напрочь. Кроме того, она носит сандалии на веревочной подошве. Зимой и летом. Игнорирует таблички “Не курить” и входит в двери, на которых написано: “Только для сотрудников”.