Чистая речка - Наталия Терентьева

Пора сказать Машиной маме, что я из детского дома. Мне очень этого не хотелось. Но так получалось нечестно. Я знаю, что многие родители недовольны, если их дети дружат или даже просто общаются с нашими. Некоторые родители требуют, чтобы мы раздельно обучались, чтобы классы разделили на две половины, по восемь-десять человек. Потому что наши плохо влияют на домашних детей. То есть я тоже могу плохо повлиять на Машу.

– Что ты задумалась? – спросила Машина мама, видя, что я не ем. – Ты не ешь гороховый суп? У меня Машка тоже капризничает, супы вообще не ест. А я варю, потому что это самая нормальная еда. Ты тоже наверняка дома капризничаешь, да?

– Я – из детского дома, – ответила я. – У нас повариха очень невкусно готовит. Все несоленое.

Машина мама молчала, и я от растерянности продолжала говорить, хотя понимала, что это никому не нужно:

– Многим нельзя острое и жирное, у них диетический стол, и она готовит на всех без соли и без масла.

Машина мама посмотрела на Машу. Маша, не понимая реакции матери, переводила глаза с нее на меня.

Ну что, вставать и уходить? Пока меня не выгнали, как однажды выгнали Веру. Она мне рассказывала, когда я была еще маленькая. Ее пригласил мальчик к себе домой. Родители усадили ее за стол, Вера очень милая и всегда была самой красивой девочкой в детдоме, они стали ее кормить, расспрашивать, кто она и кто ее родители. Вера и рассказала, что у нее есть и мама, и папа, только папа в тюрьме, а маму лишили родительских прав за пьянство. Нашим очень важно всегда, что есть где-то родители. Я тоже сразу всегда говорю, что у меня есть папа. Не знаю, это как-то важно. Словно есть кто-то, кто может тебя защитить в случае чего. Я знаю, что от моего папы толку никакого, и все равно. Так Веру тогда быстренько выпроводили прямо из-за стола и больше к тому мальчику не пустили.

– Из детского дома? – переспросила Машина мама.

И я совершенно не поняла, с какой интонацией она это сказала.

– Мам, а что такого? У нас в школе много детей из детского дома…

– Ты мне не рассказывала, Маша.

– Мы не ездили в школу, потому что шел дождь, – поспешила объяснить я, – и было не проехать. К нам очень трудный подъезд.

– Ясно.

– Таня! – услышала я тяжелый хриплый голос откуда-то из глубины дома. – Таня! Сюда иди, ко мне!

Машина мама подхватилась и, бросив на Машу выразительный взгляд, быстро побежала из комнаты.

– У бабушки плохо с головой, – сказала Маша. – Мама не разрешает мне так говорить, но это правда.

– А почему?

– От старости, – пожала плечами Маша. – Так бывает.

– Ужасно, – искренне сказала я. – А раньше она нормальная была?

– Раньше – да.

– И что теперь делать? Вы из-за этого переехали, да?

– Ну да, она одна не может жить теперь. Ничего не понимает. Газ не выключает. Может лечь спать, все открыть – двери, окна все, мерзнуть… Маму жалко. Она так переживает. А поделать ничего невозможно. Врачи говорят, что можно отдать бабушку в дурку, но маме жалко. А мне маму жалко. Бабушка тяжелая, тут как-то упала, мы с мамой вдвоем еле-еле ее подняли. И к нам она переезжать не хочет. Уперлась, и все тут.

Я с удивлением смотрела на Машу. Надо же. А на рынке они мне тогда показались такими беззаботными, такими благополучными. Покупали ягоды, грибы, смеялись, тратили деньги на какую-то ерунду. Зачем, например, покупать грибы, если их можно собрать в лесу?

– А папа?

– Папа… – Маша нервно пожала плечами. – Папа решил несколько лет назад, что он молодой и бодрый, и женился снова.

– Не любишь его?

– Да нет, почему? Просто… Хотя, наверно, да – не люблю.

– У меня тоже есть папа, – успокоила я ее. – И я его тоже не люблю. Но все равно лучше знать, что он где-то есть. У нас у некоторых детей вообще никого на свете нет, ни одного человека. Это совсем страшно. Хотя от моего толку никакого нет, он приезжает раз в два года. И рассказывает, как ему плохо живется.

– А он богатый?

– Нет, что ты! – засмеялась я.

– А мой далеко не бедный, но любит прибедняться. То у него машину чуть не украли, то дом чуть не сгорел, денег маме совсем не дает, у него долги, кредиты, все время новое дело какое-то, на него нужно много денег…

– Маш, твоей маме не понравилось, что я из детского дома? Надо ей сказать, что я не курю, не пью. Она наверняка боится, что я плохо на тебя повлияю.

– Ты так взросло рассуждаешь… – Маша смотрела на меня с любопытством.

А я довольно странно себя чувствовала. Ведь я так всегда хотела попасть «в дом». Поесть за нормальным столом вкусную домашнюю еду, не наши подгорелые макароны с тефтелями, которые пахнут чем угодно, только не мясом. Побыть в домашней обстановке. А сейчас мне было некомфортно. Может быть, потому что и Маша была не у себя дома, а у своей бабушки? Все вокруг было старое, несло какую-то память, а мы сидели как будто случайно здесь, среди чужих вещей. Маша привела меня в гости, но как будто не к себе.

– Какой у тебя дом в Москве, расскажи мне, – попросила я. – Я ведь тоже раньше жила в Москве, точнее, на окраине. Моя бабушка в самом центре Москвы жила, в трехэтажном доме, но потом ее дом отдали какому-то банку, а бабушка переехала на окраину, очень ругалась, ей там все не нравилось.

Маша не успела ничего ответить, вернулась ее мама, села с нами за стол.

– Ну что, все съели? Чай будем? Расскажи мне о себе, Руся.

Я начала рассказывать, и меня не оставляло странное чувство, что со мной это же когда-то было – я так же сидела за круглым столом в старой деревенской комнате, заставленной вещами, рассказывала, что у меня умерла мама, что папа живет своей жизнью, что он продал мою квартиру, что в детском доме я чувствую себя часто не в своей тарелке, хотя и живу там почти пять лет.

– Так что, дорогая моя, – неожиданно подытожила мой рассказ Машина мама, – вот как у детей бывает!

Я не сразу поняла, что она обращалась не ко мне.

– Чем мы тебе можем помочь? Хочешь, вещи какие-то Машкины возьми? У вас один размер, кажется.

– Да нет, что вы! Не надо мне помогать. Вещей у нас полно, нам все время присылают, собирают в Москве в школах и в церкви. Если что-то порвалось или вырос из чего-то, идешь к завхозу, говоришь: мне штаны новые нужны или свитер. И выбираешь, что хочешь. У нас очень большой склад. Бывает, что пятьдесят шапок привезут и ни одного зимнего пальто. Но у меня все есть. И шапки, и пальто. Все хорошее. Одежда мне не нужна. Вот если только книги почитать дадите.

– Книги? – Машина мама удивленно посмотрела на меня. – Молодец какая. А какие книги ты хочешь почитать? Детективы?

– Почему? Нет. Сейчас… – Я поискала в телефоне список книг, который я давно уже писала себе. – Вот… – я протянула ей телефон.

Машина мама пробежала глазами список.

– А в Интернете этого нет?

– Мам… – Маша укоризненно посмотрела на мать.

– А, у тебя нет Интернета?

– Есть, но не всегда, – ответила я как можно проще и вежливее. Мне было ясно, что пора уходить, пока мне не сказали, что им срочно нужно куда-то поехать, или что сейчас придет врач к бабушке, или что-то в этом роде. – Я пойду, спасибо, у меня сейчас дополнительные занятия.

– А чем ты занимаешься? – суховато спросила Машина мама.

– Танцами.

– А, танцами! – Машина мама произнесла это так, как будто я объяснила, что занимаюсь курением из кальяна или стриптизом.

– И еще рисованием, – уже просто так договорила я, чтобы вежливо закончить разговор.

– Мам, я схожу, посмотрю, что там за рисование у них, хорошо? – Маша, не дожидаясь, что скажет ее мать, побыстрее надела куртку. – Может, тоже буду ходить.

– Сходи, – ответила Машина мама. – Только не думаю, что тебе это подойдет. Узнай, сколько стоит, кстати.

– Не понимаю, что такое случилось с мамой, – сказала Маша, когда мы вышли на улицу. – Она очень хороший человек. Всегда всех жалеет…

– Меня не надо жалеть, – пожала я плечами. – Она просто за тебя боится. Она же меня совсем не знает. Вдруг я буду плохо на тебя влиять. Научу курить, или пить, или воровать.

– Руся… – Маша с испугом на меня взглянула.

– Что? – засмеялась я.

– Ты как будто на пять лет меня старше, так говоришь…

– Так я и старше. Мой год в детском доме равен твоим двум.

– Откуда ты это знаешь?

– Сама не знаю. Ты маме расскажи, что моя мама была учителем литературы и русского языка. И я когда-то жила с ней, как и ты, вдвоем, до десяти лет. Ходила в театр. Ездила на море, даже за границу, в Болгарию. И каталась там на воздушном шаре. А потом все изменилось. Скажи, что я совершенно нормальная. Если бы я воровала, то не сидела бы тогда на рынке с грибами. Объясни ей. И обязательно скажи, что я не курю.

– А я пробовала, – сказала Маша. – В лагере. Только мне не понравилось. И водку даже пробовала.