Скальпель и перо - Леонид Петрович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чего греха таить,
иной коллега,
Дотошный эскулап по части знаний!,
Исследуя больного скрупулёзно,
На уровне почти молекулярном,
Лишь «пустяка» он сущего не видит -
Не видит человека самого.
Но как ведёт историю болезни!!!
Гроссбух, а не история! При этом
С больным он говорит, как с манекеном:
Слова – эрзацы,
Голос – деревянный,
Глаза – как Ледовитый океан.
Анализы…Анализы… А – всуе
Он копошится в них
и назначает
Всё новые… И нет тут одного лишь
Анализа -
Анализа души.
Согласен!
Заклинаньями одними
Не исцелить больного. Это верно.
Но я иду к Надежде Николавне
И к моему Ивану Ильичу
В одну из клиник.
И в свою поэму
Их приглашаю, чтобы поразмыслить
И причаститься к их делам и душам,
Обоих взяв из жизни повседневной,
Не изменив им даже имена.)
8
Осмысливая тернии и лавры
В своём труде,
Надежда Николавна
Припомнила студенческие годы,
Своих учителей по институту,
Немолчный гул и тишь аудиторий
И, наконец, последнюю
декана
Предвыпускную актовую речь.
Как говорил он умно и помпезно,
Тепло своих напутствуя питомцев!..
О сколько ж утекло с тех пор далёких
Воды под неусыпными ветрами,
Пронизанной до дна лучами солнца
И обагрённой кровушкой людской!..
За эти годы, что равны мгновеньям,
За эти дали, что равны столетьям,
Надежда шла с коллегами своими
Через людские муки и страданья,
Через людскую скорбь и через радость
Преодоленья смерти и недугов,
Сама страдая горькою любовью
К страдающим
И возвышаясь в этой
Большой всепросветляющей любви.
Устала?..
Да, быть может, и устала…
Но той усталостью, что наполняет
Всё существо твоё
необъяснимым,
Отрадно-благодатным ощущеньем
Исполненного Долга на Земле.
А старость?..
Видно, где-то заплуталась…
К чему она Надежде Николавне?
Лишь где-то рядом – осень золотая,
Да заморозки первые в причёске
Дрожат.
И синеватой паутинкой
Легли морщинки у прекрасных глаз.
Но кажется, что стоит лишь Надежде
Навстречу выйти ветру полевому,
И сразу он смахнёт те паутинки,
И улетят они, как в бабье лето
Летают паутинки над землёй.
9
И вот сегодня вместо эпилога,
Когда я сам давно уже прикован
К больничной койке – и надолго, прочно, -
Хотел бы сокровенно как умею!
Закончить эти
Выстраданные строки,
Быть может, кровью сердца своего.
Из всех высоких первозданных слов
Постичь одно до глубины хочу я…
Вот доктор на земле живёт, врачуя.
Что здесь? Искусство или ремесло?
Иль творчество,
Что выше всех щедрот?
Иль состраданье,
Где людское горе,
Скажу без философских категорий,
За горло вероломно нас берёт.
Ударит молча.
Ни за что.
Сплеча.
Глядишь, ребёнок бездыханно замер.
А рядом мать с кричащими глазами.
И вся надежда только на врача.
А врач?
На что он будет уповать?
Ведь призван он,
Не мудрствуя лукаво,
Приять людьми завещанное право -
Исполнить долг священный -
ВРАЧЕВАТЬ.
И нет другого у него пути,
Превыше нету гордости и чести -
Всечасно быть со страждущими вместе
И исцеленье в каждый дом нести.
За жизнь людей идти на светлый бой,
Быть им отцом,
наставником
и братом,
И Боткиным,
и мудрым Гиппократом,
И сильным быть,
и быть самим собой.
Понять веленье сердца своего
И помнить: здесь высокое призванье!
Призвание всей жизни – врачеванье -
Гуманнейшая миссия его.
Такому слову не сгореть в огне,
Ему царить в больничной тишине…
Стремлюсь постичь его до глубины я.
И как тщета звучат слова иные
В сравненье с ним.
Оно горит во мне!
И тянется к перу моя рука.
Мне не уйти от этой вещей темы.
В крови уже пульсирует строка
Ещё никем не созданной поэмы.
А если я, начав средь бела дня,
Угасну вдруг,
И оборвутся строки,
То жизнь сама,
Не отдаляя сроки,
Поэму ту допишет за меня.
***
Плывёт за рамой театральный снег
Замедленно, как будто бы во сне.
Вокруг, как золотые фонари
На задремавших ветках – снегири.
На тихих ёлках – снежная одежда…
И вижу я на – на голубом снегу
Начертано: «Надежда, ах Надежда! -
На что же я надеяться могу?»
Читаю снег, в свою Надежду верю.
И вот, как рифмы кованной строки,
Я слышу, слышу – за палатной дверью
Уже стучат смешные каблучки.
И входит врач по имени Надежда
(О вот она, сама моя надежда!)
Из глаз её лучится излученье -
Души моей и тела излеченье…
С боевыми товарищами. (Л.Попов – второй справа во втором ряду).
***
Спасительный рассвет тихонько близится
И Герман здесь. Он жизнь отвоевал.
И ночь ушла девятым валом кризиса -
Как говорится, «кризис миновал».
Недуга беспощадная материя
Ушла во мглу. И тихо и сполна
Пульсирует височная артерия,
Дыхание – как нежная волна.
А ночь врача как подвигом отмечена.
Хвала ему нисколько не нужна -
Лежит спокойно молодая женщина
Уже в глубокий сон погружена.
А были ночи тяжкими, бессонными.
И мирозданье было как в аду.
И вот рассвет с больничными газонами.
Берёзы просыпаются в саду.
***
Гляжу на то я тяжким глазом,
Как на привале у реки
Несли чудовищную заумь
Неграмотные политруки.
Политруки – мозги коровьи -
Что мы сознательны, мы бдим,
Что мы-то, мы-то малой кровью
Солдат фашистских победим.
И в прошлой круговерти адской,
Теперь не скальпель под рукой,
А в памяти моей солдатской
Та кровь солдатская – рекой.
А он крестьянский, он такой,
Лишь стоит в прошлое взглянуть,
Предвидел он – поэт Твардовский
Всю эту жуть, всю эту муть.
И знал он: время отзовётся,
Тяжёлой болью, без оков,
…Перестреляли полководцев,
Поразгромили «кулаков».
Казалось бы, пора открыться.
Не позабыть, не замолчать.
В архивах, в памяти не рыться.
Но всё безмолствует печать.
И он писал…Своей судьбою
Безмолвно выстрадав судьбу,
Страдал невыносимой болью
За всенародную борьбу.
Высокой памятью отцовской
И всем застоям вопреки
Хоть под цензурой был Твардовский,
Вошёл посмертно в дневники.
Вот Солженицын в «Новом мире» -
Нахально время обогнав,
Конечно, с этим не жениться нам.
Но в чём-то Солженицын прав?
Не в силу зла, а в силу света
Накоротке я в суть проник -
Вношу великого поэта
В свой затянувшийся дневник.
***
Как будто ни тревог, ни унижений,
Но я с трудом за край земли держусь,
Устав от бесконечных предложений,
Покинув строй, в котором нахожусь.
А для чего? И где под небом синим
Людская чуткость и людской покой?
Весь этот мир – мы все его покинем
Так: не успев друзьям махнуть рукой.
Одни лишь сны об огненном походе
Кровавой строчкой моего пера.
Порой глядишь и года не проходит,
Чтоб не напомнить, что пора, пора.
И вот живу, как белая ворона
Подряд десяток лет под старика,
Как будто в том ни горя, ни урона,
Лишь выручает горькая строка.
Я тщусь: в себя не потерять бы веры.
Неужто впрямь отрезаны пути?
Но как уйти от этакой химеры?
От самого себя ведь не уйти!
***
…И если впрямь поверить в красоту,
Поправ в себе, что в нас рождает пошлость,
Твой разум обретает высоту
Иллюзии, что нас питали в прошлом.
Мы верили лишь культу наготы,
Ещё от тех времён, от пролеткульта,
Не понимая сущность красоты
До самого последнего инсульта.
Листая строгой классики листки,
Красы её, не находя трактовки,
В загадочности тёрли мы виски,
Бродя по тихим залам Третьяковки.
Но вот прозренье, как цветы весны,
Провидческое возникает слово -
Как звёзды мировой величины -
Как Дина Дурбин и Любовь Орлова.
Воображенья нервная игра?
Какое же пленительное дело!
А в сущности давно бы знать пора
Всё совершенство разума и тела.
***
Уже декабрь вступил в свои права,
Во глубине пространства отражаясь.
Луна над лесом медленно снижаясь,
Плывёт, как золотая голова.
Громадой фантастического торса,
Тот, что в соседнюю галактику упёрся,
Застыл в сусальном нимбе над рекой,
Хоть тронь его холодною рукой,
Замри! Застынь!
И обрети покой…
***
Задумчивые звуки фортепьяно
Откуда-то задумчиво плывут.
Они чуть-чуть задумчиво и пьяно
В душе моей встревожено живут.
А надо мной пронзительная просинь,
Как будто безвременья устав,
С грустинкою задумчивая осень,
Плывёт, седые крылья распластав.
***
Как безудержно мчатся дни и ночи!
И путь к бессмертию, что ни ночь, – короче.
Не соразмерен времени итог…
Летят снежинки у окна палаты,
Сестричек белоснежные халаты
Плывут, плывут -
Очередной виток
Безвременья и глубины пространства
И вера в жизнь, как света постоянства.
Да! Вера в жизнь! Светлы её уроки
В
