Растоптанные жизни - Любовь Бершадская

Прогулки один раз в три дня по полчаса.

В течение полугода следователь разговаривал со мной только три раза. Однако обвинительное заключение мне вручили на двадцати трёх страницах. Меня уведомили, что специальная выездная сессия суда приедет в лагерь меня судить.

Я прочла обвинительное заключение и диву далась, как можно всерьёз назвать документом эту безграмотную писанину, этот вымысел.

Фамилия судьи была Дужанский. Я не знаю, кто был этот человек, но когда я встретилась с ним взглядом, он дал мне понять, чтоб я не волновалась. Во время ведения «дела» Дужанский старался только выявлять всевозможные нарушения процессуальных законов, вроде того, например, что в роли обвинителя выступал сам следователь! Вообще, создавалось впечатление, что просто сфабриковали «спектакль» для страха, рассчитывая на то, что всё равно защитить меня некому.

Дужанский меня оправдал, но шесть месяцев в холодной, сырой камере основательно отразились на моём здоровье.

Я заболела, потеряла сон и полтора месяца не спала.

Меня положили в больницу и в течение двух месяцев лечили сонной терапией, то есть целых два месяца я спала только с перерывом на еду.

Когда я вышла из больницы, то узнала, что система спецлагерей, которая была организована в 1949 году для политзаключённых, ликвидирована.

Система эта заключалась в том, что женщин строго отделяли от мужчин, политических от уголовников. На ночь нас закрывали в бараках, и мы задыхались в казахстанской жаре в летние месяцы.

Кроме того, самым главным признаком спецлагерей были номера на заключённых. Каждый носил свой номер стандартного размера, на спине, на левой руке, выше локтя, с правой стороны на юбке и на платке, на лбу.

Мой номер был СШ-776.

И вот теперь шёл 1954 год — система спецлагерей ликвидирована.

Мы сняли номера, нас перестали запирать на ночь, а в мужскую зону привезли семьдесят пять головорезов, отчаянных бандитов, на «перевоспитание» к политическим.

Уголовники сразу же приступили к своим методам обворовывания и террора политзаключённых, но их было 75 человек, а политических было 11 000.

Уголовников страшно избили, и начальство посадило их в БУР (барак усиленного режима).

На православную Пасху, когда заключённые получили из дому много посылок, человек сто политических отправились в БУР, принесли уголовникам еду и предложили жить мирно. Те согласились, и из БУРа их выпустили.

Это были не просто мелкотравчатые уголовники, это были совершенно безнадёжные, неисправимые убийцы. Они даже внешностью своей выглядели ужасающе. Все они находятся в лагерях и тюрьмах с двенадцатилетнего возраста, то есть с возраста, когда уже судят по уголовным делам (политические дела подлежат судебному разбирательству с шестнадцати лет).

Они много лет не видели женщин и когда узнали, что за забором находится «женский пол», их, разумеется, начало искушать желание перескочить этот забор и отправиться в гости к соседкам.

Все политические были начеку на тот случай, если уголовники приступят к осуществлению своего плана, и были готовы прыгать через забор с ними, чтобы защищать женщин и не давать их в обиду.

Мы, женщины, ничего этого не знали, так как общение с мужчинами было строго запрещено; мы даже не знали, что в мужской зоне есть уголовники и что там готовится нападение на нас.

Нежданные гости

16 мая 1954 года в посёлке Кингир Джезказганской области произошло событие, которое длилось сорок дней и о котором следует рассказать особо.

Это было в воскресенье. Стояла нестерпимая казахстанская жара, сухая, с песочными смерчами.

Изнурённые женщины, пользуясь выходным днём, лежали на постелях.

Начальства в лагере не было, были только две дежурные надзирательницы.

В полдень женщины увидели, что через забор прыгают мужчины. Кто с верёвками, кто с лестницей, кто на своих ногах, но беспрерывным потоком, и было их сто семьдесят пять (сто политических и семьдесят пять уголовников).

Конечно, мы не знали, кто они, все они для нас были заключёнными, такими же страдальцами, как и мы.

Женщины стали выбегать из бараков, появление мужчин в женской зоне их потрясло.

Надзирательницы изрядно напугались и немедленно подняли тревогу.

Через полчаса в лагере было полно чекистов — офицеров и солдат.

Заключённые мужчины были в бараках вместе с женщинами. Уголовники, тоже довольно перепуганные, ничего плохого себе не позволили, они вели себя так, что мы и не догадывались, что это уголовники.

Начальство по радио объявило, чтобы мужчины немедленно покинули женскую зону и через вахту, а не через забор, вернулись обратно.

Заключённые знали, что идти через вахту очень опасно, так как чекисты практиковали такой метод: заключённый подходил к вахте, в него стреляли, убивали, а затем фотографировали место убийства и писали: «При попытке к бегству».

Заключённые ответили, что они готовы покинуть женскую зону, но только снова через забор.

Начальство поставило ультиматум: если к четырём часам дня мужчины не выйдут из женской зоны, солдатам будет дана команда стрелять по баракам.

Кое-кто из сочувствующих нам солдат шепнул женщинам, что у них есть приказ стрелять только в мужчин.

Женщины замаскировали мужчин в бараках, надев на них платочки, и никто не выходил из бараков, выкурили всё, что было в запасах у заключённых, все сидели и ждали четырёх часов, каждый был готов разделить любую участь.

Приблизительно в три часа, с позволения солдат, я и ещё несколько моих соузниц вышли в уборную, которая находилась почти вплотную с забором.

Выйдя из уборной, мы заметили на земле записочку, свёрнутую в трубочку.

Записку надо было непременно поднять, но это было опасно — солдаты за нами следили.

Так как было очень жарко, я «сыграла» обморок, упала, и мои соузницы меня понесли на руках в барак.

Записка была со мной. Мы её развернули и прочли: «Держитесь, расстрелов не будет».

С быстротой молнии это известие распространилось по баракам.

Настроение стало лучше.

Солдаты стояли с лотовыми автоматами и ждали команды стрелять.

Однако, когда время подошло к четырём часам, солдаты построились и дружным солдатским шагом покинули лагерь, вместе со своим начальством.

Мы потихоньку стали выходить из бараков и увидели, что в лагере не осталось ни одного начальника, а в заборе сделана большая дыра и оттуда ползут мужчины-заключённые. Но так как всем не терпелось скорее попасть в женскую зону, то многие прыгали и через забор.

По тем, кто прыгал через забор, стреляли со сторожевых вышек.