Это было на Ульяновской - Антонина Ленкова

— Вы чего такие невеселые? — сразу заметила она их настроение. — Кушать хотите?

— Хотим! — хором ответили подружки.

— Вот и ладушки. Сейчас вам супчику налью, жизнь-то и повеселеет.

Мария Ивановна поставила на стол миску с жидким пшенным супом, положила рядом три ложки.

— Кушайте на здоровье. А я сбегаю еще одну Лилечку позову, Крамаренкину. Мальчишек дома нет, сидит одна, бедненькая. Вы уж с ней поласковей — сиротка она. Сколько уж времени прошло, а все по матери слезки льет.

Через несколько минут скрипнула дверь, и в комнату вошла худенькая большеглазая девочка.

— Тетя Маня сказала, что она придет не скоро. Чтоб мы никуда не ходили.

— А куда идти-то в такую жару? На вот, ешь, потом играть будем. Мне вчера Коля куклу сделал… Да ты ешь, это все твое, мы с Лилькой уже наелись.

Присев на кончик стула, девочка несмело потянулась за ложкой.

— Ты что, как чужая? Веселей! — ободрила гостью Валя.

VII

Будто вчера оно было — трудное лето сорок второго года. С тревогой, надеждами, с колоссальным напряжением человеческих сил. На тысячи километров тянулась изломанная линия фронта, приковавшая к себе миллионы людей — самых отважных и самых сильных. Чтобы сдержать натиск врага, им нужны были пушки и самолеты, корабли и танки, автомашины и пулеметы, снаряды и бомбы.

Миллионы людей в тылу должны были работать, превозмогая смертельную усталость, забыв о выходных и отпусках. Но тем, кто стоял за станками, необходимы были металл, уголь, энергия. И люди опускались в шахты, строили подъездные пути, возводили электростанции.

Напряженно работали ученые, писатели, художники, артисты. В нетопленых аудиториях постигали науку студенты. И каждого надо было накормить. Но под пятой фашистов были Украина и Белоруссия, первые гитлеровские соединения хлынули в донские степи, под угрозой захвата оказались Кубань и Ставрополье. Стране нужен был хлеб. Нужен, как оружие, как воздух.

Вот почему, сев за штурвалы стареньких СТЗ, мы, девчонки, чувствовали себя полноценными бойцами.

Однажды я здорово обиделась на корреспондента «Комсомольской правды» Александра Андреева, прочтя в его очерке, как они, уходя на фронт, вытирали слезы у своих плачущих подруг. На клочке измазанной солидолом бумаги — другой под руками не оказалось — я написала, что мы не плачем. Мы ведем битву за хлеб.

Вскоре я ушла на фронт, и ответное письмо Александра Андреева мне переслали по адресу полевой почты. А еще через несколько месяцев штабной писарь Гришка Маслюков прибежал в расположение роты; размахивая брошюркой, потребовал внимания. И торжественно прочел строки о нерасторжимом родстве фронта и тыла: «Имя снайпера Коли Христиченко неразрывно связано с именем… — Гришка аж выкрикнул мою фамилию, неизвестно чему радуясь, — которая водит трактор в приволжских степях».

Можно ли вычеркнуть из памяти все то, что согревало нас в те долгие, неимоверно тяжкие годы? Помогало сохранить наши души от ненависти и черствости…

Вновь обращаюсь я к событиям на Ульяновской улице, ибо в них, как в капле воды, отражены и высокая радость, и нестерпимая боль, и яростная вера в Победу. Все то, что составляет духовное богатство народа, утрата которого равносильна духовной смерти.

Знойный июль сорок второго. С тревогой отходят люди от репродукторов, прослушав очередное сообщение Советского информбюро. Пал Севастополь. И Коля Беленький ходит, как потерянный.

— Какие там были ребята, Петрович! — говорит он Витиному отцу. — А песни какие!.. Ты «Раскинулось море» знаешь? На этот мотив ребята слова сочинили — поешь и плачешь. И такое в душе поднималось, что ничего не было страшно! Во весь рост в атаку шли. Пули свистят, а мы идем. Кто кричит: «Полундра!», кто песню запевает…

Прядь белокурых волос прилипла к влажному лбу, светлые глаза юноши потемнели.

— Слушай, Петрович. Песню, что пели мы там, в Севастополе, слушай…

На пыльной дороге лежит капитан,Он кровью с утра истекает,Он видит в тумане Малахов курган,Сознанье его покидает.Он знает: недолго фашисту дышать,Мы зверства его не забудем,Мы можем и будем с врагом воеватьИ вновь в Севастополе будем.Морская пехота на помощь придет,Эскадры прибудут на базы,Весеннее солнце над Крымом взойдет —Туманы рассеются сразу.Вперед же, товарищ, и только вперед,Нас Родина в бой посылает,Она нас к Великой Победе зовет,На подвиги нас вдохновляет.

— Хорошая песня, Коля. Друзья твои — бойцы настоящие. И тебе не в чем себя упрекнуть.

— Да ты понимаешь, Петрович, что это значит — Крым у фашистов? У них же теперь руки развязаны. Они ж с моря — по Кавказу! И Ростов им не помеха.

— Ростов, дружок, и с суши им теперь не помеха. Слыхал, где бои? Кантемировка, Миллерово… С севера обойдут.

— О чем это вы? — испуганно спрашивает Анна Ивановна.

— Трудно нашим, Аннушка, вот о чем. Всяко случиться может.

Гул орудий неумолимо приближался к городу. Одна за другой двигались к мосту армейские части, чтобы переправиться на левый берег. В ту же сторону направлялись машины с тяжело раненными бойцами.

23 июля бои начались на улицах Ростова.

— Прикрывают отход частей, — определил Василий Петрович. И повернулся к сыну: — Ты, Витек, будь осторожней. Товарищам своим тоже накажи. Если с вами что стрясется — с матерями знаешь, что будет? Посмотри на нашу — как тень ходит… Уйти бы надо, да сил нет.

Коля Кизим помогал грузить на машину раненых. Работал, пока не вынесли последнего. Потом медленно пошел домой. Подумал, глядя вслед отъезжающей машине: вскочить бы сейчас на подножку… А как же мама, сестричка, товарищи?..

Его пошатывало от усталости, на мокрой от пота рубашке большими белыми кругами выступила соль.

Коля прошел мимо своего двора, миновал соседний, где жили Игорек и куда-то запропастившийся Яшка, так и не приславший ни одного письма. Хотел спуститься к Дону по проспекту Семашко, но наткнулся на высокую перегородившую его баррикаду. Он и забыл о ней! Через развалины во дворах лезть не хотелось, и он прошел еще один квартал. Спустился к реке по переулку Подбельского, сбросил пропыленную одежду и вошел в воду.

Прохладная донская вода слизнула пот, освежила. Коля поплыл, рассекая мягкие, податливые волны.

Он плыл к мосту, оставляя справа развалины многострадальной Донской улицы. Потом повернул назад. Вышел из воды, сполоснул в реке рубашку, прислушался: гул машин, говор, топот лошадиных копыт, голоса. Еще не поздно влиться в этот поток. Уйти. Ведь ничего не стоит… Но это если думать только о себе. А этому Коля не был обучен.

Ночь прошла тревожно. Утром, когда шум боя стал ближе, люди, захватив самое необходимое, спустились в глубокий, вместительный подвал. В тот самый, где когда-то Яшка угощал друзей мясом. Разместились на ящиках и бочках, валявшихся здесь во множестве еще с тех времен, когда было что запасать на зиму. Прикрыли лаз сбитым из досок тяжелым щитом.

И потянулись долгие, нудные часы ожидания. Прислушивались к выстрелам, старались определить, далеко ли бой. Перебрасывались короткими, ничего не значащими фразами. Кроме женщин, детей, стариков и вернувшихся после госпиталей мужчин, был здесь и Владимир Яковлевич Нейгоф. Стоял, прикусив губу: как же так получилось? Сказали: жди, сменим, а никто не явился. Телефонная связь оборвалась. А что без связи пункт противовоздушной обороны? Да и кому сообщать, когда последние войска покидают город? Идти на Лензавод — тоже смысла нет. На фашистов, что ли, работать начинать? Заскочил домой и угодил в этот подвал. Человек он гражданский, оружия нет, кончится это сидение — выход найдет. И все-таки не так получилось, как он бы хотел. Никто ведь не мешал ему встать в этот трудный час в ряды защитников города. Ему, коммунисту, бойцу бронепоезда… Юношей, в гражданскую, не растерялся, а сейчас…

Без кровинки в лице стояла рядом жена. Низко опустив голову, думал о чем-то Коля Беленький. Молчали Лопатин, Пилипейко, Зятев. Коля Кизим присел на ступеньку лестницы, рядом стояли сестренка и мать.

Мария Ивановна чутко прислушивалась к доносившимся с улицы звукам. Кажется, она сделала все, что было нужно: уговорила всех уйти из домов и укрыться в подвале, строго-настрого приказала детям не высовывать носа, на самый большой замок заперла ворота.

Несколько семей укрылись в церковном подвале, Кизимам он тоже сподручнее — находится в их дворе, но Коля решил не расставаться с товарищами, и они устроились здесь, во дворе, куда выходят окна их стоящего поперек домика.

Уличный бой приближался. Часа в четыре, когда солнце уже повернуло на закат, защитники города, выполнив задачу по прикрытию войск, отстреливаясь, сами стали отходить к мосту.