Жюли де Карнейян - Сидони-Габриель Колетт

Тем не менее она знала, как её красят поздний час, освещение, плоская шляпка из тёмно-синего фетра, сдвинутая на бровь, желтовато-розовый оттенок кожи и волос. Кое-кто из посетителей узнал её, а в глазах Коко Ватара она была красавицей… Тут-то её молодой спутник и решился, поймав через столик её руку, запечатлеть на ней поцелуй, а она дала ему пощёчину.

Как назло, удар по крепкой и гладкой щеке Коко прозвучал громко и театрально. Те, кто не видел пощечины, её услышали. Все засмеялись, и у Коко Ватара хватило ума рассмеяться тоже. Так что одна Жюли «зверски» морщила нос и только ценой некоторого усилия заставила себя смягчиться.

«Это мне потом вздумалось отправиться в «Табарен»… На обратном пути… Ах да, он больше не разрешил мне вести папину машину… Он предполагал, что мы остановимся на обочине в лесу Фосс-Репоз и займёмся любовью… Форменный пикник! Всё было очень мило, и я не знаю, почему послала его подальше… Вот наказание – я умираю с голоду!»

Она встала, пошарила в кухонном шкафу, заменявшем холодильник, нашла брусок сыра, который презрела накануне. Ломтик хлеба с сыром, посыпанный солью и перцем, вернул ей почти весь её оптимизм. Но в трудные дни и под конец месяца ей внушала страх её ужасная, неотвратимая и регулярная потребность в еде. Презираемая, заглушаемая курением натощак, она вновь являлась терзать желудок, который не возмущало ничто, кроме пустоты, и который Жюли приучила к любой диете. «Устриц ещё нет. Зато есть горячие пирожки. К этому ещё стаканчик муската, и я обойдусь десятью франками на террасе какого-нибудь маленького кафе». Жуя свой бутерброд, она впивала тёплую сырость середины дня. «Ещё бы два месяца такой погоды, два месяца не думать о тёплом пальто…»

Даже не глянув на часы, она вернулась на кровать выкурить первую сигарету. Все подробности минувшего вечера возникали перед ней, от меланхолического обеда до спектакля в «Табарене», до встречи с Беатрис де Ла Рош-Таннуа, бывшей светской львицей, которая стала исполнительницей скетчей. «Третья в программе «Ба-Та-Клана»! Бедняжка Беатрис, она воображала, что светский скандал – это на всю жизнь. Мы все тогда пришли посмотреть дебют Беатрис в Казино. Только и убедились, что длинный нос Ла Рош-Таннуа под перьями и стразовой диадемой выглядит ещё неинтереснее, чем в городе, и больше про неё никто и не вспоминал…»

Движимая скукой, которую не могли разогнать дворцы из плоти, воздвигаемые на сцене «Табарена», Жюли усадила Беатрис за свой столик и представила Коко Ватара крупной женщине в остроконечной шапочке с блёстками.

– Коко, шампанское госпоже де Ла Рош-Таннуа.

– Сейчас, сейчас, – отозвался Коко с почтительной фамильярностью.

– Ты одна, Беатрис?

– Да. Я здесь по делу. Встречаюсь с Сандрини после спектакля. Он обещал мне ангажемент в зимнем ревю.

– А ты… довольна?

– Счастлива. Если б я только знала, я бы от них сбежала на десять лет раньше, от этой шайки снобов!

– Зря потерянного времени не бывает, – немного жёстко заметила Жюли.

– А ты? Как отец, хорошо?

– Лучше не бывает, дорогая. Ещё тренирует нескольких кобыл у себя в Карнейяне.

– Кроме шуток, – сказал Коко Ватар, – у тебя есть отец?

Жюли глянула на него, не отвечая, и обменялась улыбкой с Беатрис.

– Ты мне никогда не рассказывала, – не унимался Коко, – что у тебя есть отец. Почему ты мне о нём не рассказывала?

– Не успела, – сказала Жюли.

Несколько подчёркнутым смехом она дала понять Беатрис, что отношения с Коко Ватаром – недавние и несерьёзные, и Беатрис, развеселившись, уткнулась большим носом в большой бокал.

– А как твоя мать? – спросила её Жюли.

– Вышла замуж, дорогая, исключительно мне назло. В семьдесят один год!

– Ну это уж… – сказал Коко Ватар. – Это невероятно.

– Коко, – сказала Жюли, – налей же ещё шампанского госпоже де Ла Рош-Таннуа. Но как же Володя, как он воспринял этот брак?

– Он? Хотел покончить с собой! Подумай, он уже тридцать лет был официально помолвлен с моей матерью!

– Господи! – сказал Коко Ватар. – Хотел покончить с собой из-за стар… из-за женщины, которой семьдесят один год? Мне это снится!

Обе женщины как будто его не слышали. Жюли отставила тарелку с сандвичами, облокотилась на стол и наклонилась к Беатрис, которая также придвинулась к ней.

– Ты видишься со своей сестрой Кастельбелюз? Беатрис выпрямилась, распахнул меха на декольтированной груди:

– С ней? Придёт же в голову! Она заняла вполне определённую позицию, когда я переменила образ жизни, настроила всю семью против меня…

Знаменитый длинный нос конфиденциально склонился:

– Но, должна тебе сказать, мой зять вёл себя очень хорошо. Он не стал им подпевать. Ему на руку известность, – шепнула Беатрис. – А кстати, расскажи, в каких ты отношениях с Эспиваном?

– Да всё в тех же! Мы друг друга обожаем – при условии, что не связаны браком. Не далее как сегодня я провела у его одра часа три, не меньше. Так что сама видишь.

– У него дома?

– У него дома, ясное дело, он же ещё не встаёт.

– Но, Жюли!.. А его жена что делала?

– Марианна? Это не мои проблемы. Что хотела, то и делала.

Близко посаженные глаза и длинный нос Беатрис выразили наконец изумление, выгоды которого Жюли так хорошо представила, что покраснела, рассмеялась и возликовала: «Она всему свету про это расскажет!»

– А правда, что Эспиван при смерти?

– Ты с ума сошла! Приступ аритмии, переутомление от парламентской деятельности…

– Ты же мне сама говорила, – перебил Коко Ватар, – что твой… что граф д'Эспиван в скверном положении…

– Спички, Коко… Спасибо.

– Я потому спрашиваю, – сказала госпожа де Ла Рош-Таннуа, – что у Эспивана, в общем-то, нет никаких родственников.

– Кому ты это говоришь, дорогая! Да, никаких.

Они обменялись значительными взглядами, подогретыми шампанским. Но никакая алкогольная томность не брала этих крепких на выпивку женщин и не примешивалась к их дружелюбной настороженности.

– До тебя, конечно, доходили недавние слухи? Что Эспиван разводится?

– Я ещё и не то знаю, – промурлыкала Жюли. – Не то чтобы сразу развод, но прекращение супружеских отношений. Может оказаться, что Марианна серьёзно больна…

Беатрис разразилась лошадиным смехом.

– Серьёзная болезнь – это из тех обещаний, которые редко исполняются!

– Просто у меня предчувствие, – сказала Жюли.

– Но если ты не уверена, – сказал Коко, – зачем говоришь? Какой в этом смысл?

Жюли отодвинула в сторону бокал и пепельницу молодого человека и перегнулась через столик, наполовину накрыв его грудью. Её рукава касались обнажённых рук и браслетов Беатрис. Обе поддались потребности, которую на трезвую голову отрицали бы, проникнуть, как взломщики, в среду, покинутую ими с бесполезным треском. Они обменивались скандальными новостями, лживыми признаниями, сплетнями и похвальбами, которым верили только наполовину, датами и особенно именами, которыми сыпали, присовокупляя к ним убийственные эпитеты… Rinfor-zando[1] оркестра вернуло их к действительности.