Судьбы вертящееся колесо - Абдухаким Фазылов

Мое опальное положение мешало быть в курсе всех «подводных» и «подземных» течений в институте. Со мной не секретничали…

Помог случай. Однажды за свадебным столом у моей троюродной сестры я оказался по соседству с одним парнем из, так называемой, группы «независимых», существующей в нашем институте.

Это им, несмотря на постоянные интриги шефа, удавалось как-то завершать свои работы и даже без осечки защищать кандидатские и докторские диссертации.

Такой успех парня и его единомышленников объяснялся достаточно хитроумной программой их поведения. Гвоздем стратегии была концепция: способных в химии достаточно много, посему успех в научной карьере, в основном, зависит от правильного поведения по отношению к тем, от кого зависит успех твоего дела. А их неизменная тактика, в первую очередь, сводилась к тому, чтобы никогда и нигде в открытую не проявлять и (не дай бог) не показывать свое недовольство любыми, даже самыми подлыми поступками руководства (ведь и стены, как известно, имеют уши). Шеф, конечно, не дурак: видел и понимал все это. Но никак не мог остановить «хитрюг», хотя, как известно, отнюдь не в его правилах было давать ход людям, явно не работающим на него.

После того как мы немного освоились, в атмосфере общего веселья наступил момент, когда даже самые скрытные люди чуточку приотворяют ворота своего внутреннего мира. У моего соседа было не очень приподнятое настроение. Это никак не вязалось с его нынешними успехами.

— Что, Костя, не трогает тебя счастье молодых? По-моему, неплохая получается пара, а?

— Какой разговор, пара прекрасная!

— Так в чем же дело?

Он немного настороженно посмотрел на меня и вдруг с деланной беспечностью взял свою недопитую рюмочку:

— Давай еще по глоточку. Не хватало нам и здесь обсуждать служебные дела…

Мне было бы достаточно погладить листок, чтобы узнать, о каких явно не очень приятных для него служебных делах идет речь. Но моя идиотская порядочность!..

Через некоторое время Костя неожиданно повернулся ко мне и тоном азартного игрока сказал:

— Много бы я дал тому, кто сказал бы мне, что у него на уме.

Видимо, я уставился на него настолько обалдело, потому что он раздраженно проговорил, хлопнув меня по плечу:

— У шефа, у шефа! — Потом махнул рукой — Что толку рассказывать тебе это…

Формально преграда передо мной была снята — ведь он сам сделал шаг к откровенности.

— В чем дело, расскажи. В последнее время я немного начал разбираться в ребусе, именуемом «тайными намерениями шефа». Может, смогу просветить тебя.

Костя рассмеялся.

— И при этом добиваешься таких успехов в своих делах? — съязвил он.

— Просто я еще не умею правильно корректировать свои поступки в соответствии с его задумками…

— Ну ладно, веселись, ведь свадьба же! У тебя своих неприятностей хватает… Это я так вспомнил, завтра с утра предстоит, как мне кажется, довольно неприятный разговор с шефом, хотя мы никакой вины за собой не знаем. Просто иногда до боли хочется узнать, что у него на уме и что он замышляет по нашему делу…

«Мне больше ничего и не нужно от тебя. Завтра вы из его же уст услышите, что он вам готовит. Расколоть его — моя забота. Это как раз тот случай, который мне нужен».

Из-за полуоткрытой двери донеслось раздраженное: «Пусть войдут!» Накрашенная секретарша, не моргнув черными стрелками наклеенных ресниц, холодно произнесла: «Заходите».

Все четверо поднялись и один за другим скрылись за директорской дверью. В ожидании этого момента я околачивался около приемной по пустяковым делам.

Вслед за ними туда же я отправил и шайтана… Потом долго ждал, рассчитывая услышать, как из кабинета донесутся крики и вопли, сопровождаемые хохотом вошедших туда. Ждал, как публично будет рушиться авторитет шефа.

Но все было тихо и пристойно. Там, как я узнал позже от моего компаньона, происходило, оказывается, вот что.

— Мы пришли к вам за советом и поддержкой, — сказал предводитель вошедших, имеющий степень доктора наук.

— Слушаю, — глухо пробурчал директор, захлебываясь от собственного превосходства перед просящими. Не любил он, естественно, эту четверку, считал их потенциально опасными, хотя вслух называл своими учениками. Уж больно они были самостоятельными а каким-то образом оставались вне зависимости от него. И диссертации они свои защитили не благодаря, а скорее вопреки его тайным желаниям. Но больше всего его раздражало то, что они всегда держались вместе — никак не удавалось их перессорить. Таких приятно видеть только в роли просителей.

— Алим Акрамович, мы собрали и систематизировали наши с вами работы за последние пять лет. По возможности критически оценив их уровень, принесли на ваш суд…

— На предмет чего? — резко прервал директор, уже получивший изрядную долю раздражения от фамильярного «наши с вами работы» вместо привычного и ласкающего слух «работы, посвященные решению задач, поставленных вами и выполненных под вашим руководством».

— Видите ли, Алим Акрамович, нам кажется… — тут говоривший остановился в позе обреченного гонца, сообщающего шаху о крупных неприятностях, — …работы тянут на уровень Государственной премии… Если вы, как соавтор, не имеете ничего против, можно было бы рискнуть и выдвинуть их…

— Значит, вы уже все сами решили, — тихо и злобно прошипел директор, по очереди сверля их свирепым взглядом. — А я? Вы, надеюсь, еще не забыли, что я тоже автор этих работ. Вы собрали и систематизировали их без меня? А может, я против этого!

— Алим Акрамович, вот мы и пришли к вам, чтобы узнать ваше мнение. Вы же требуете от нас, чтобы к вам заходили с уже продуманными готовыми предложениями. Вот мы и… — начал говорить Костя и тут же был прерван шефом.

— Не крути! Вы пришли с готовым материалом, чтобы поставить меня перед фактом! Чтобы оказать давление! А ну, давайте сюда, что вы там насистематизировали! — Получив аккуратно сшитую толстую папку, он брезгливо начал листать ее. — Моя фамилия фигурирует здесь как насмешка. Вы ведь хорошо знаете, моя кандидатура на Госпремию не пройдет. Я ее получил уже один раз, — язвил он, продолжая листать. Закончив, он с перекошенным от злобы лицом швырнул папку сидящим. — Идите. Делайте, что хотите. Я не хочу иметь отношения к вашим самовыдвиженческим махинациям!

— Алим Акрамович, какую из этических норм мы нарушили, что так рассердило вас? — мягко, но настойчиво спросил один из посетителей.

— Не прикрывайся красивыми словами, — на позеленевших губах появилась пена, — вы хорошо знаете, что нарушили. Не пытайтесь меня дурачить.