Девочка Красная Тапочка - Дарья Донцова

запрос в иностранный банк. Обнаружился лишь один подходящий человек, уж очень редкая кровь. Этот мужчина согласился поделиться своим костным мозгом, но высказал странную просьбу, написал реципиенту: «Если есть фото вашей бабушки, отправьте его мне». После получения снимка испанец немедленно пригласил больного в Мадрид. И наш парень увидел в аэропорту… свою маму, которая осталась в Москве. Выяснилось, что в тысяча девятьсот восемнадцатом году две девушки тринадцати и шестнадцати лет, юные княжны, приехали с родителями из Питера в Одессу, чтобы уплыть на корабле в Константинополь, семья убегала от комиссаров. Во время посадки толпа оттеснила младшую, и она осталась в Одессе. Это была бабушка больного парня. А вторая девочка добралась в конце концов до Франции, где вышла замуж за испанца… Она бабушка донора. У испанки и у россиянки родились дочери, похожие друг на друга как близнецы. И появились внуки[4].

– Чего только не бывает в жизни, – улыбнулась я.

Костин опять повернул ко мне ноутбук:

– Глянь на эти фото. Слева Чернова, посередине молодая женщина из мастерской Егора, личность ее пока не установлена. Справа Елена Яковлева до того, как она изменила цвет волос и прическу. Что скажешь?

Я уставилась на снимки:

– Оксана и Елена похожи. Близнецами их нельзя назвать, но за родственниц сойдут.

– И возраст совпадает, – уточнил Костин, – а вот даты рождения разные.

– И та, кого нашли в мастерской Егора, смахивает на родственницу Черновой, – сказала я, – с Оксаной у нее больше общих черт. Но глаза у всех трех женщин одинаковые. Ух ты! Смотри.

– Что? – прищурился Володя. – Куда глядеть?

– На брови, – уточнила я. – Видишь?

– Вижу брови, – подтвердил Костин.

– Может, есть детское фото Елены? – поинтересовалась я.

– Да. Сейчас покажу. К сожалению, у нее в соцсетях оно одно, – ответил Володя, – нынче-то у детей тысячи снимков.

– Мы росли в доинтернет-эпоху, – сказала я, – про мобильные с камерами тогда никто не слышал. Взрослые каждый год нанимали человека с камерой, детей выстраивали на ступеньках школы. Фотограф делал несколько общих кадров, потом портрет каждого ребенка. В выпускном классе получался альбом. У меня был такой.

Володя нажал на клавишу, и я увидела на экране детское личико.

– Вот, пожалуйста. Елене здесь двенадцать.

– Обрати внимание на левую бровь, – велела я, – у нее не совсем обычная форма.

Я схватила карандаш со стола и листок бумаги.

– Похоже на букву «Л». Только без загогулин, печатная «Ʌ».

– И что? – спросил Костин.

– Правая бровь – плавная полудуга, левая от нее отличается, – уточнила я.

– И что? – повторил Володя. – Во взрослом возрасте у Яковлевой бровки как у всех!

– Точно, – обрадовалась я, – как у всех. Но мы дружим давно, поэтому я помню, что раньше Ленка переживала из-за «буквы», всегда запудривала дефект тенями или замазывала карандашом.

– Хоть убей, не вижу «Л», – сказал Вовка.

– Конечно, – согласилась я, – как только появилась возможность сделать на лице татуаж, Лена рванула к мастеру. Сначала бровь выглядела красиво, потом посинела. Спустя время появилась новая технология – микроблейдинг, Яковлева опять сбегала в салон. Похоже, так же поступили Оксана и, возможно, неизвестная девушка. Пусть эксперт изучит фото и объяснит, что у них с бровями.

Костин взял телефон.

– Никита, можно понять, на снимках, которые сейчас пришли, есть… э… микро… бла… блу…

– Микроблейдинг бровей, – громко подсказала я, – и, если можно, установите, как они выглядели до того, как с ними поработал мастер!

Завершив разговор с Костиным, я вышла на улицу и позвонила Яковлевой, но у Лены включился автоответчик. Катя тоже не ответила. Зато со мной соединилась Энн.

– Лена! Вы готовы встретиться?

– Да, – подтвердила я, – предлагаю пересечься в торговом центре «Имена».

– Адрес подскажите, – попросила продюсер.

Я посмотрела на здание, около которого стояла, сообщила, куда ехать, и добавила:

– На четвертом этаже есть кафе «Мягкий ежик», встретимся там.

– На дорогу мне час нужен, – предупредила Энн.

– Мне столько же, – соврала я, уже входя в молл.

Очень хорошо, что Энн требуется время на дорогу. В моей голове нет ни одной креативной мысли. Я не горазда на выдумки, понятия не имею, как продвигать девицу, которая вдохновенно выводит рулады, напоминающие «пение» кошек в марте. Правда, иногда на меня нападает вдохновение и тогда придумывается «гнилое жало лягушки». Кто бы мог подумать, что глупость, сказанная просто из желания что-то произнести, сподвигнет народ покупать билеты? Авось пока похожу по галереям, что-то в голову придет. И в какую сторону двинуться? Взор упал на вывеску «Книжные дебри». Ноги сами собой направились в этот магазин. Вероятно, Милада Смолякова выпустила очередной детектив, а я как раз дочитала ее предыдущий опус. И первое, что я увидела, когда вошла в лавку, оказался стеллаж «Пиар и реклама». Я вытащила самый толстый том, имя его автора мне ни о чем не говорило, но в аннотации указывалось: «Джон Волховски много лет проработал на телевидении и «раскрутил» с нуля известных звезд шоу-бизнеса. Он признанный авторитет…»

Я открыла какую-то страницу и прочитала: «Мэри Смит нечего делать на эстраде, Мэри Смит покупает для своих детей пиццу и ждет выходного дня у своего мужа Джона, чтобы пойти с ним в кино. Но поменяйте ей имя, превратите Мэри Смит в Латишу Бу, и это уже будет не простая женщина…»

Я купила книгу и села с ней на диван, который стоял в магазине.

Глава десятая

– Предлагаешь все изменить? – изумилась Энн, которая явилась на встречу с Таней.

– Да! – кивнула я.

– Но те, кто добился успеха в шоу-бизнесе, залез на вершину, никогда не принимают столь резких решений, – возразила продюсер, – если ты стала известна и любима публикой в образе блондинки, что поет про аленькие цветочки, то ной о них до старости. Максимум, что можешь себе позволить, это лет в шестьдесят начать подвывать о зеленых елях и дубах. Зритель привыкает к своему кумиру, тот становится заложником своего образа. Вышел один раз на сцену в драном халате, публика в восторге забилась. И носи теперь его вечно!

– Может, и так, – согласилась я, – да только твоя Таня не Фредди Меркьюри, не Зыкина и не Пупси-Мумси-Кукси, которые сейчас подросткам нравятся. Извини, но Бубликова никому не известна. Она для кого поет? Бабушки-дедушки ее основной зритель? Или ее песни адресованы среднему возрасту? Тридцать, сорок, пятьдесят лет?

– Нет, – засмеялась Энн, – их инфаркт хватит от ее текстов.

– Отлично, – обрадовалась я, – значит, зонги про жизнь-дерьмо предназначены для аудитории от двенадцати до примерно двадцати двух лет. И одновременно с Таней к деньгам и славе рвутся Кука-Дука-Бука и еще много девушек. Имена похожи, одежда будто в одной лавке куплена, текст песен как под копирку. Билеты на концерт Бубы приобретали?

– Ну, нет, – нехотя призналась продюсер.

Я обрадовалась.

– А что получилось, когда певица назвалась гнилым жалом лягушки? Ее заметили. Следовательно, надо ехать в этом направлении. Пошли.

– Куда? – впервые открыла рот Таня.

– Одевать тебя, – пояснила я, – здесь есть магазинчик для девочек –