Аферист и карьерист - Яна Вовк

– К концу недели? Я так говорил? – он задумался. – Возможно, я ошибся. А то, увидев нынче вас в прекрасном настроении, я чуть было не подумал, что маркиз уже дома.

Его укол поднял маркизу с места. Бенкендорф тоже встал. Он был одним из немногих, кто знал об отсутствии взаимности в отношениях супругов де Шале… Принесли чай. Луиза усадила гостя, и, ухаживая за ним, снова была мила и невозмутима. Ставя перед генералом чашку из дорогого сервиза, она почувствовала, как его колено невзначай коснулось её ноги, но не посторонилась, а повернула к нему лицо, на котором было написано ожидание. Ей не верилось, что такой человек, как он, мог опасаться ревности и мщения маркиза – о боевой славе генерала ходили легенды, а о его слабости к женскому полу нашёптывались анекдоты. Бенкендорф молча следил за Луизой, потом вежливо похвалил чай. Она подсунула ему блюдце с пирожным, и медленно, словно дразнясь, поправила глубокий вырез платья. Взгляд генерала провалился, куда не следовало, и с трудом выкарабкался, чтобы тут же перескочить на детали интерьера, более способствующие сосредоточению мыслей.

– Угощайтесь, дорогой генерал, – улыбнулась она, и вдруг вспомнила: – А ведь сегодня граф Радневский устраивает приём. Князь Артемьев передал мне приглашение, а на словах добавил… Ах, кушайте пирожные, их пекут по особому рецепту, ставшему модным ещё при дворе Франциска I. Таких нигде больше не попробуете.

Бенкендорф смотрел на неё, всем своим видом требуя пояснения.

– Ещё чаю?

– Благодарю, нет.

– Так о чём мы говорили, мсье? – она ощутила свою власть ещё над одним мужчиной. – Я в последнее время стала так забывчива, что не могу сосредоточиться ни на какой мысли. Одиночество просто невыносимо! По вашей милости я пропускаю балы и обеды.

– Вовсе не по моей, мадам, – скупо улыбнулся он. – Я отнюдь не запрещал вам отвечать на приглашения и покорять сердца, флиртовать или же… прочее, что вам пришлось бы по душе.

– Вот именно заботясь о душе и репутации, я и сижу дома. Кроме вас, Александр Христофорович, я почти никого не вижу. Князь Артемьев изредка навещает меня. Но он так занят теперь, у него столько новых обязанностей…

– Вы весьма осведомлены о делах Георгия Павловича. Впрочем, неудивительно – он ведь друг вашей семьи, – цепкий взгляд Бенкендорфа призывал маркизу говорить, но говорила она не то, что он хотел услышать.

– Георгий Павлович больше склонен к дружбе со мной, чем с моим мужем, – Луиза отставила чашку. – Глядя на вас, генерал, и на князя Артемьева, я начинаю понимать, что военная карьера в России – самая надёжная. Государь, столь любящий военную науку, гораздо охотней приближает к себе офицеров, нежели всяких чиновников и избалованных аристократов.

– Вы беспокоитесь за мужа? Могу уверить вас, мадам, что он нашёл признание при дворе и без эполетов с вензелями императора[6].

– Не любите вы князя, Александр Христофорович.

– Я не люблю тех, кто делает военную карьеру при дворе.

Бенкендорф умолчал о том, что сам когда-то был удачно пристроен, и в шестнадцать лет в чине поручика стал флигель-адъютантом Павла I. Правда, потом он положил почти одиннадцать лет боевых сражений к стопам своей военной карьеры, но тем не менее и связями при дворе не брезговал.

– Ах, мой генерал, – Луиза многозначительно улыбнулась. – Позволю себе напомнить о вашем обещании…

– Нет надобности напоминать. Смею заверить вас, что я не забываю своих обещаний.

– Неужели царь так занят? Или же заняты все места вокруг него – всюду и всегда? Я ведь прошу о такой малости.

Бенкендорф ухмыльнулся. Луиза, заметив это, стиснула зубы.

– Я понимаю ваше нетерпение, мадам. И всё же не приходит ли вам на ум, что не всякое действие к месту? После того, что произошло в декабре, приходится прилагать гораздо больше усилий к тому, чтобы найти возможность выполнить чью-либо просьбу. Следственный комитет по делам участников восстания перегружен работой. Царь действительно занят, – она молчала. – Ежели вы сомневаетесь во мне и намерены обратиться за помощью к другому лицу, я не стану противиться вашему выбору. Попробуйте попросить о том же, например, Георгия Павловича. Он имеет большое влияние на царя, удачлив и хваток, а главное – будет рад оказать вам услугу, как друг.

– Не каждому другу можно доверить подобную просьбу, – проговорила Луиза, понимая, что Бенкендорф загоняет её в угол.

Он неожиданно наклонился к ней.

– И правильно, дорогая моя. Я – ваш единственный шанс, – жёстко произнёс он.

– Я верю вам, – выдавила она из себя, глядя на его аксельбант, повисший над пустой чашкой.

– Так что вы хотели сказать мне по поводу дружбы маркиза и князя? – генерал снова удобно сел и даже взялся за пирожное.

– Я хотела сказать лишь то, что никогда не наблюдала таковой. Мой муж раздражает князя, а князь вызывает в нём приступы тоски. Им не о чем даже поговорить.

Луиза придвинула к гостю остальные пирожные, и, не спрашивая, долила ему чаю.

– И всё же помогите им подружиться, мадам. Надеюсь, это в ваших силах.

– Артемьев мало пьёт, не играет в азартные игры…

– Играет. Расчётливо и дерзко, но не за зелёным сукном.

Вскоре Бенкендорф ушёл. Проводив его, Луиза испытала облегчение. В этом человеке она чуяла опасность, в его присутствии в ней натягивались тонкие струны, но он мог быть полезен ей больше, чем кто-либо другой… Не став рыться в своих страхах и сомнениях, в качестве утешения она предалась размышлениям о предстоящей встрече с князем Артемьевым. Если бы Артемьев уступил ей, она отказалась бы от поддержки генерала, князь мог стать превосходным партнёром во всех отношениях… мог бы. Но дружба с ним, о какой маркиза взяла на себя смелость сказать Бенкендорфу, была лишь её пикантной ложью… Такой и застал её вернувшийся муж – в нескромном одеянии, проводившей одного мужчину и замечтавшейся о другом.

Если бы петербургский свет не привык воспринимать Шале как шаловливое дитя, подобное внимание к замужней женщине подняло бы весь ил со дна неистощимых воображений. Но жесты и взгляды его были безобидны, к тому же маркиза не проявляла никаких признаков недовольства, и он продолжал кружить вокруг Ольги… Музыка, огни, цветы. Улыбки дам, завязанные бантиками, смешок, то тут, то там набравший обороты смеха – здесь даже в воздух въелся дух интрижек, и нечто особенное вплеталось в настроение, которое навязывалось каждому, кто не давал ему сознательного отпора… Удивительно, как одним засчитывался каждый промах, а маркизу де Шале всё сходило с рук. Он не уставал всем улыбаться, приветливо кивать, на ходу бросать искусные комплименты, и при этом говорить Ольге всякие колкости про окружавших их людей. Она слушала его не без удовольствия, даже не подозревая, сколько глаз ненавязчиво наблюдает за ними, как, впрочем, не заметила и появления на балу новой пары.

Маркиз ничего не сказал про вошедших, но очень скоро Ольгин взгляд сам устремился к рыжеволосой даме, которая громко смеялась, что-то рассказывая спутнику. Её яркая внешность и раскованные манеры бросалась в глаза даже не слишком внимательным. Новая гостья не обращала внимания на остальных, и смолкала лишь для того, чтобы услышать тихие реплики своего невесёлого кавалера. Мужчина был военным. Тёмные прямые волосы коротко стрижены, смуглое лицо без единого порыва к улыбке. На его статной фигуре великолепно сидел белый однобортный мундир с серебряным шитьём и белой выпушкой, широкие плечи в немом достоинстве несли эполеты с императорскими вензелями, а голова держалась так прямо, что Ольгино воображение невольно примерило к ней корону. Яркая дама опять что-то сказала ему, на этот раз совсем тихо, но, судя по её выражению, сказала нечто ядовито-весёлое, и снова рассмеялась. Мужчина посмотрел по направлению её взгляда, оставаясь всё таким же неулыбчивым, словно попал не на бал, а на похороны. Его дурное настроение никак не увязывалось с атмосферой, царившей в гостеприимном доме Шале, и разительно отличалось от настроения рыжеволосой дамы. Казалось бы, всё в нём должно было оттолкнуть наблюдавшего, но Ольгин взгляд к нему словно приклеился.

– Безобразие, – послышался рядом с Ольгой шёпот дамы, обращавшейся к соседке. – Вскоре князя не примут ни в одном приличном доме, и всё из-за этой вульгарной особы.

– Будет вам, Лизавета Максимовна, – возразила соседка. – Разве вы не понимаете, что к подобному стоит относиться без предубеждений. Сам государь на балу у Воронцовых танцевал с этой женщиной.

– Да что вы говорите? Я про то и не знала… право, как мило. И всё же князю следовало бы пересмотреть свои манеры… и меньше на солнце бывать – нет в нём благородной бледности, а была бы так к лицу!

– Какое солнце, душа моя? У князя то ли бабка, то ли прабабка по отцовской линии родом из Валахии была, – и тише добавила: – Там, небось, и цыганская кровь намешана.