Дорогой Джим - Кристиан Мёрк

— По-моему, я задал тебе вопрос.

— Калле, садись в машину! Немедленно! — Хорошенькая блондинка на пассажирском сиденье наклонилась влево и дернула громилу за рубашку. Он слегка качнулся, но удержался на ногах. Широко расставив ноги, он уже повернулся, чтобы снова сесть в машину и мчаться дальше.

Но лишь до той минуты, пока не прочел что-то в глазах молодого парня с мотоциклом.

— Прежде чем огорчить тебя, приятель, — негромко промурлыкал молодой человек, обращаясь к здоровенному шведу, — позволь, я открою тебе один маленький секрет, ладно?

Невозмутимо улыбаясь, мотоциклист подошел к онемевшему туристу, привстал на цыпочки и почти прижался своими невероятными губами к волосатому уху. Опешив, я смотрела на него во все глаза. Он не был ни высок, ни особенно широк в плечах, однако двигался так, будто его тело под черными джинсами и черной футболкой состояло из одних стальных мускулов. Другими словами, этот парень двигался так, словно в его распоряжении была вечность, чтобы прошептать на ухо шведу то, что он собирался сказать. Водитель, сжав пудовые кулаки, уже почти открыл рот, чтобы возразить. В груди у меня екнуло — мне вдруг показалось, что верзила швед сейчас поднимет руку, вцепится парню в волосы, спадавшие ему на плечи — я забыла сказать, что прическа у него была в точности, как у Киану Ривза, — и одним легким движением свернет ему шею. На какую-то секунду я действительно поверила в то, что именно это он и собирается сделать. Презрительная и наглая усмешка, игравшая на губах здоровяка, стала шире.

А потом она вдруг как будто примерзла к его физиономии. Квадратная челюсть верзилы шведа отвалилась, похожая на лопату ручища опустилась.

Конечно, с того места, где стояла, я не могла слышать, что пробормотал ему на ухо этот симпатичный парень с мотоциклом, но рассерженным он не выглядел, это уж точно. Больше того — он даже протянул руку и игриво потрепал вконец обалдевшего шведа по небритой щеке, словно обрадовался, что тот наконец понял. Потом повернулся и, улыбнувшись мне, неторопливо зашагал обратно к своему полуиздохшему красному мотоциклу. А верзила водитель так и остался стоять с отвалившейся челюстью возле своей шикарной тачки, слишком ошеломленный, чтобы почувствовать, что рот у него до сих пор открыт, — видимо, переваривал услышанное. Я и по сей день не знаю, что длинноволосый парень ему сказал, но, очевидно, нечто такое, что напрочь лишило беднягу шведа способности двигаться, пригвоздило его к месту, разом превратив в соляной столб. Могу поклясться, что это так, — я собственными глазами видела, как его девушке пришлось какое-то время дергать его за рубашку, прежде чем он пришел в себя. Я едва не расхохоталась: швед буквально впорхнул в машину — быстрее, чем мои собственные ученики вылетают из класса, едва прозвенит звонок — а потом с силой дал по газам и так стремительно сорвался с места, что на асфальте остался черный след. «БМВ» с ревом обогнул здание церкви и исчез. Больше в городе мы его не видели.

Парень в черной футболке уже догадался, что я иду к нему, — он знал это еще до того, как я сделала первый шаг. Я знаю… я уверена, что он это знал; это было заметно по тому, как он на мгновение замер, прежде чем нагнуться и подтянуть еще один болт.

— Ну, какдеа? — не поворачиваясь, промурлыкал он. В его голосе чувствовался дублинский акцент, ну и, может быть, капелька того, с которым разговаривают уроженцы графства Корк… и еще чуть-чуть чего-то такого, говорившего, что парень этот явно не из наших мест. Я еще тогда подумала, что он мурлыкает, точно сытый кот.

— Да, в общем-то, неплохо, наверное, — пробормотала я, чувствуя себя полной дурой оттого, что стою вот так и таращусь на него, хлопая глазами. На мне был мой обычный «учительский» костюм: жакет с юбкой «разумной длины» и не менее «разумные» туфли на низком каблуке. Словом, сексуальности во мне не было ни на грош, и я мысленно проклинала коварную судьбу, которая сыграла со мной злую шутку, заставив вырядиться подобным образом как раз в тот день, когда на моем пути появился этот юноша на мотоцикле.

А потом он вдруг повернулся и посмотрел на меня.

Нет, я не хочу сказать, что в этот момент земля ушла у меня из-под ног или что-то в этом роде, — от подобной чепухи, которую читаешь в романах, у меня аж скулы сводит. Но вот в чем я готова присягнуть на Библии, так это в том, что при одном только взгляде на него у меня в груди вдруг всколыхнулась надежда… Это ощущение чего-то чудесного, ждущего тебя впереди, наверное, можно испытать только на заре жизни, потому что потом оно уже вряд ли вернется.

У меня возникло такое чувство, будто все мысли, крутившиеся у меня в голове, в этот момент значили гораздо больше, чем все остальное. Потому что парень явно не пытался флиртовать со мной — он не подмигивал мне, не ухмылялся плотоядно… он просто смотрел мне в глаза, и этот взгляд словно вдруг проник в мою душу, прошел сквозь меня, сквозь мои мышцы, внутренности, кости и все остальное. Внутри вспыхнул яркий свет, жаркая волна захлестнула меня, прокатилась по всему моему телу… а потом он внезапно отвел взгляд в сторону, точно увидел все, что хотел увидеть, и узнал все, что хотел узнать. Не знаю, с чем сравнить это чувство — наверное, нечто подобное испытываешь, оказавшись в когтях огромного, опасного зверя, и ты нисколько не боишься, потому что точно знаешь, что он может растерзать кого угодно — кроме тебя. Потому что, хотя я видела, как он ласково потрепал огромного шведа по небритой, заросшей щетиной щеке, я точно знала, что в этом жесте не было ни капли любви, а лишь обещание. Я догадываюсь, как это прозвучало… что-то вроде: «Не слушай, что я говорю, просто почувствуй… почувствуй кожей, что еще минута, и я оторву твою уродливую башку, а потом дам тебе такого пинка, что ты улетишь в самый дальний конец улицы!» Я знала это так же точно, как и то, что в воскресенье будет Пасха… и тем не менее мне и в голову не пришло отвернуться и бежать от него. Что заставило меня тогда остаться? Нет, не любопытство и даже не внезапно вспыхнувшее желание провести с ним немного времени где-нибудь в уголке тихой аллеи…

Единственное, что могу точно сказать, так это то, что поймала себя на невольном желании настроиться на волну его потрясающего голоса. Словно риска на пустой шкале, которая отчаянно ждет, чтобы зацепиться хоть за какую-нибудь станцию, я стояла посреди улицы в своих дешевеньких лодочках, чувствуя, как его частота передается мне.

— Имя-то у тебя есть? — пожелал узнать он.

— Есть, но не на продажу.

Парень затянул еще одну гайку, потом обтер полой рубашки топливопровод, дав мне возможность вдоволь полюбоваться мускулистым, плоским животом, до сих пор, наверное, так толком и не узнавшим, что такое чипсы или пиво. Теперь я, конечно, догадываюсь, что это было сделано намеренно.

— А теперь ты небось захочешь спросить, что я шепнул на ушко этой жирной шведской фрикадельке? И почему он, вместо того чтобы прикупить себе ломоть старой доброй Ирландии, вдруг предпочел смыться, прихватив с собой свою «Мисс Солнечный Пляж-восемьдесят три», разве нет?

В самую точку, будь ты проклят!

— Может, и так… — Я постаралась, чтобы это прозвучало как можно суше. Уж слишком он был уверен в себе, хотя в догадливости ему не откажешь. — А может, мне просто захотелось полюбоваться, как какой-то чувак не из наших мест станет возиться тут со своей любимой игрушкой. — Я небрежно пожала плечами. — Кстати, это что за мотоцикл… Я такого не знаю?

Отложив гаечный ключ, парень склонил голову, словно хотел сказать: «Проклятье, похоже, это надолго». Но вместо этого я вдруг услышала:

— Самый красивый мотоцикл из всех, которые когда-либо делали. И это — чистая правда, — с нескрываемой гордостью в голосе проговорил он, ткнув пальцем в золотой кленовый лист сбоку топливного бака. Смахивавшая на татуировку надпись была сделана тщательно, внутри листа аккуратными белыми буквами было выведено: «Винсент». И тут он наконец улыбнулся. Блеснули безупречные зубы — впрочем, ничего другого я и не ожидала увидеть. А вот звучавший в его голосе благоговейный восторг, который до этого дня я слышала разве что в церкви, стал для меня полной неожиданностью.

— Мой Винни — потрясающий гоночный мотоцикл, единственный оставшийся в Ирландии, а может, и во всем мире. Такие сейчас встречаются реже, чем золотой самородок — в шахте. «Винсент-комет» пятидесятого года выпуска, объем движка у него девятьсот девяносто восемь кубиков, цепной привод, многодисковое гидравлическое сцепление и еще… — Должно быть, у меня отвисла челюсть, потому что он, хмыкнув, снисходительно объяснил: — Вся эта хрень, которую ты только что слышала, означает, что эта чертовка тащится, как беременная шлюха и вдобавок постоянно ломается, но я все равно нежно ее люблю. Хочешь прокатиться?

— А ты самоуверенный сукин сын, верно?