Дмитрий Донской. Империя Русь - Михаил Ланцов

– Я не сомневался в нем, – хмуро бросил Дмитрий. – Меня гложет совсем другой вопрос.

– Какой же?

– Ты прекрасно знаешь, что эту авантюру я задумал как акт устрашения. Не только Генуи, но и всех наших врагов. Дескать, флот Венеции и армия России вместе способны казалось бы на невозможные вещи. И мы это сделали. Я хотел завоевать этот город и уйти, оставив его на волю Провидения. Не поверишь, но даже крестить жителей я пытался по дурости, будучи уверенным в том, что они откажутся. Удивительно, но мне все удалось. Теперь можно грузиться на корабли и уплывать обратно. Но я не могу.

– Почему?

– Меня гложет чувство вины. Я… Мне кажется, что я иногда заигрываюсь, упиваясь могуществом. Вот скажи, зачем я потащил их всех креститься? Что на меня нашло?

– А что ты сделал не так? – Удивленно повел бровью Энрико. – Брось. Не мучай себя дурными вопросами. Всевышний дал тебе победу и подтолкнул на наглый, но очень нужный шаг. Ты освободил от язычества целый город!

– Может быть… – покачал головой Дмитрий. – Что же делать теперь?

– Как что? Пошли на Антиохию! Освободим этот древнейший центр христианства. И также загоним креститься все население. Мне идея понравилась. Куда лучше, чем резать, как в былые времена.

– А тебя не смущает, что они стали схизматиками?

– Смотря на тебя, – усмехнулся Энрико, – я и сам в восточный обряд перейду. И не только я. Тебя, конечно, заносит время от времени. Но Бог однозначно на твоей стороне.

– Хм. Допустим. А кто станет удерживать Триполи?

– Я уже послал в Венецию корабли. Поверь – месяца не пройдет[43], как сюда начнут прибывать наемники и добровольцы. Те неполные две сотни безземельных рыцарей покажутся каплей в море. В Италии хватает «компаний удачи»[44], которые захотят поучаствовать. Им ведь теперь не на пустынный берег высаживаться придется. Если же ты еще и Антиохию захватишь, то… – махнул рукой Энрико.

– Раз уж сходить с ума, – усмехнулся Дмитрий после долгой паузы. – То всеобъемлюще. Масштабно.

– Что ты имеешь в виду?

– Гроб Господен, друг мой. Иерусалим.

– Ты серьезно? – ахнул Энрико.

– Да. Пошли. Нам пора переговорить с госпитальерами. Да и вообще – нужно посмотреть, какие силы получится привлечь для этого, безусловно, богоугодного дела.

Глава 7

Разгром армии атабека и крещение Триполи радикально усложнили и без того непростую ситуацию в Мамлюкском султанате. Ослабевшая было династия султанов вновь обрела новое дыхание. Ведь оппозиционно настроенная партия черкесских мамлюков в основной своей массе пала под Триполи. Именно они возглавляли атаку на позицию христиан, попав в самое пекло. Немногие из них вырвались обратно.

Император же решительно развивал свое наступление сразу по двум фронтам.

Первым и наиглавнейшим из них был фронт богословский. Нисколько не стесняясь и не мучаясь вопросами своих полномочий, Дмитрий после крещения жителей Триполи заявил, что отныне любой, кто примет христианство по восточному обряду, очищается духовно от скверны старой жизни. То есть все его долги списывают, а если он был рабом, то освобождается.

Удар ниже пояса.

Конечно, Дмитрий не имел права такое заявлять. Но кто решится оспорить его слова? Выходило что-то в духе вот такой ситуации:

– Что может подтвердить ваши слова?

– Гаубицы.

Возможно, он был не прав. Но и пусть. Ему все эти формальности и ритуалы были в целом до малины. Ибо Император прекрасно осознавал их никчемность. Что в лоб, что по лбу. Плевать. Главное, у кого ружье[45].

Другим фронтом стало продолжение военной операции. Закрепившись в Триполи и оставив там союзников, Дмитрий выступил на Дамаск. Благо, что его легионеры уже получили все свое походное снаряжение с кораблей. Фургоны, походные кухни и прочее.

Два дня форсированного марша до Баальбека. Осада. Крещение. Отдых. Снова два дня форсированного марша, но уже до Дамаска, откуда заблаговременно эвакуировались все, кто не готов был принимать Христа. С тем имуществом, которое удалось вывезти. И вот 20 июля 1379 года жители Дамаска в основном охотно принимали Христа. Стены древнего города не выдержали чугунных ядер и волнений бедноты.

Новость о том, на каких условиях идет принятие христианства, распространялась по Ближнему Леванту стремительно. Достигала предела земель и уходила дальше – в Египет, Междуречье и Малую Азию. Вкупе с бессилием мамлюков перед тяжелой пехотой и артиллерией подобный аргумент стремительно укреплял позиции крестоносцев. Закабаленная беднота и рабы охотно бы освободились, если могли. Потому ждали подхода армии Дмитрия как спасения и избавления. И если в Дамаске Императору еще пришлось немного пострелять, то тот же Бейрут открыл ему ворота без боя. Равно как и прочие города южного побережья Ближнего Леванта. В Яффе так и вообще – встречали чуть ли не овациями. Стихийные восстания черни то и дело вспыхивали по всему Ближнему Востоку, всемерно осложняя сбор мусульманами войск.

Но вот настал черед Иерусалима.

Однако древний город не открыл ворот. И даже более того – не вышел на переговоры. Как оказалось, халиф аль Мутавакиль смог собрать довольно внушительную армию по меркам Аравии и посадить ее в городе. За стены. Давать сражение в поле против тяжелой латной пехоты он не решился, зная о печальной судьбе мамлюков. Тем более что его войск было меньше, чем у Баркука.

– Крепкий орешек, – задумчиво произнес Дмитрий, рассматривая укрепления города в подзорную трубу[46].

– Говорят, что у мамлюков в Египте тоже все утряслось, – задумчиво произнес Джон Хоквуд[47], один из самых знаменитых кондотьеров Италии XIV века, командир не менее известной «Белой роты»[48]. Родичи Энрико и его смогли вытащить, обещая титул графа Аскалона после взятия Иерусалима. Джон всю свою жизнь шел к тому, чтобы обрести через войну благородство. Но смог снискать только положение рыцаря, чего ему казалось мало. Очень мало. А тут такой подарок… Ладно, что граф, так еще и такого райского местечка, как Аскалон. Он не смог отказаться.

– Опасаешься удара в спину?

– Разумеется. Воины халифа надежно держат город. А мы вдали от кораблей довольно уязвимы. Мамлюкам достаточно пресечь снабжение нас провиантом.

– А ты что думаешь? – поинтересовался Дмитрий у Петра II Лузиньяна, который тоже был здесь, под Иерусалимом со своим отрядом в семьсот человек пехоты и восемьдесят всадников. Он выгреб все, до чего был в состоянии дотянуться. Ведь еще год назад он и помыслить не мог, что окажется с армией под стенами Иерусалима.

– Мы в непростой ситуации, – согласился Петр с Джоном. – Если мамлюки решат нас атаковать, то волей-неволей нам придется выйти им навстречу, подставляя спину армии, сидящей в Иерусалиме. А еще ходят слухи, что откуда-то с юга Аравии движутся воины на помощь мамлюкам. Османы, опять же, зашевелились.

– Хорошо, значит, нам нельзя медлить, – произнес Дмитрий и распорядился развертывать «Василиски» с «Кракенами». А прежде «Единороги», дабы под прикрытием картечных гранат ставить тяжелые орудия.

Джон и Петр пожали плечами, но не стали перечить. В конце концов, это не они разбили впятеро превосходящие силы мамлюков в полевом сражении. Авторитет Дмитрия для них пока что был непререкаем. Риск, конечно, оставался. Но никаких конкретных сведений о продвижении армии неприятеля не поступало. И поступок Императора они в принципе даже одобрили. Нечего тянуть. Если удастся взять Иерусалим до подхода мамлюков или исламской армии из южной Аравии, то тыл армии будет защищен от внезапного удара. Что немало.

Можно было бы, конечно, отступить к Яффе, сняв осаду с Иерусалима. Но это означало для Дмитрия потерю славы непобедимого воина. Этакого Гая Юлия Цезаря в глазах современников. Одно поражение или отступление могло испортить всю репутацию. Он не был готов к этому, да и его легионеры тоже. Они верили в своего Императора и доверяли ему всемерно. Кто добровольно пожертвует таким?

Однако, понимая, что над крестоносцами сгущаются тучи, легионеры с большим усердием продолжили привычно строить укрепленный лагерь в духе старой римской традиции. На новый лад, разумеется, хотя говорить о том Дмитрий никому не собирался. И надо отметить, что постройка укрепленного лагеря оказалась очень своевременная. Потому что ближе к обеду третьего дня, когда осадная артиллерия уже замолчала, к Иерусалиму вышли две армии мусульман.

Первую возглавлял атабек мамлюков Баркук, усидевший на своем посту, несмотря ни на что. Он привел с собой тысячу мамлюков, собранных практически со всего султаната, и свыше семнадцати тысяч прочего ополчения. Кого там только не было. Даже тысячу всадников на верблюдах от берберов ему удалось выцыганить для защиты веры. Поступки Дмитрия уж слишком сильным резонансом ударили по исламскому миру. Как в набат.