Области тьмы - Алан Глинн

Вскоре, стоя в дверях, я оглядел комнату, чтобы проверить, не пропустил ли я чего. Зачем-то я поднял взгляд на потолок — и при этом заметил кое-что странное. Потолок был выложен малюсенькими квадратными панельками, и одна из них, прямо над кроватью, немного болталась. Как будто недавно её трогали.

В тот же момент я услышал отдалённую сирену полиции, и сначала помедлил, а потом залез на кровать и дотянулся до кривой панельки. Толкнул её и уставился в темноту за ней, где едва можно было видеть трубы и алюминиевый каркас. Сунув туда руку, я попробовал что-нибудь нащупать. Тянулся всё дальше, напрягая мускулы, и что-то нашёл, вытащил через квадратную дыру. Это оказался набитый большой коричневый конверт, который я уронил на перевёрнутый матрас.

Потом я замер и прислушался. Выли уже две сирены, может, три, и они отчётливо приближались.

Я снова потянулся и поставил панель на место, насколько мог ровно. Потом слез с кровати и взял конверт. Тут же надорвал его и высыпал содержимое на матрас. Первое, что я увидел, это чёрная записная книжечка, потом толстая колбаса банкнот — мне кажется, сплошь пятидесятки — и, наконец, большой пластиковый пакет с герметичной молнией поверху, старший брат того, который Вернон доставал из кошелька в баре вчера днём. Внутри было — не знаю — может, триста пятьдесят, четыреста, пятьсот крошечных белых таблеточек…

Я уставился на них, распахнув рот — уставился на то, что было, скорее всего, пятьюстами дозами МДТ-48. Потом потряс головой и занялся быстрыми подсчётами. Пять сотен, помножить на пять сотен… Это было… 250 000 долларов? С другой стороны, всего три-четыре таблетки, и я за неделю доделаю книгу. Я огляделся, резко осознав, что я — в спальне Вернона, и что сирены — которые стали громче, когда я открывал конверт, — теперь воют под окнами и в унисон.

На мгновение я помедлил, собрал всё с матраса и запихал назад в конверт. Сунув его под мышку, я бросился в комнату и к окну. Внизу, на улице, я увидел три полицейские машины, стоящие рядом, с крутящимися синими мигалками. Полицейские в форме появились на улице словно из ниоткуда, прохожие тут же стали останавливаться и обсуждать это зрелище, а на проезжей части уже скапливалась пробка.

Я бросился в кухню и принялся искать целлофановый пакет. Нашел один из местного магазина АР, и сунул конверт туда. Выбежал во входную дверь, убедившись, что она не закроется. В дальнем конце коридора — в другой стороне от лифтов — была большая железная дверь, которую я уже видел, и я понёсся к ней. Дверь открылась на пожарную лестницу. Слева от лестницы обнаружилось место, где расположился мусоропровод, и бетонный закуток, где были навалены коробки и стояла метла. Я секунду стоял и дрожал, а потом решительно бросился на этаж вверх, и ещё на один. Положил целлофановый пакет за коробками и, не оглядываясь, бросился вниз по лестнице, прыгая через две-три ступеньки. Я вылетел из железной двери и побежал по коридору.

В паре метров от цели я услышал, как открываются двери лифта и раздаются голоса. Я подбежал к двери в квартиру и влетел внутрь. Как можно быстрее прошёл по коридору в комнату — где от зрелища Вернона моё сердце снова с разбегу ударилось в рёбра.

Я стоял в центре комнаты, хватая ртом воздух, потел и сипел. Положил руку на грудь и наклонился вперёд, словно пытаясь удержать сердце от разрыва. Потом услышал аккуратный стук в дверь и осторожный голос, произносящий:

— Добрый день, откройте… — и, помедлив, — полиция.

— Да, — сказал я, и голос мой дрожал между вдохами, — заходите.

Чтобы занять себя, я взял костюм, который уронил на пол, и пакет с завтраком. Поставил пакет на стеклянный стол, а костюм бросил на диван.

Молодой коп в униформе, лет двадцати пяти на вид, появился из коридора.

— Извините, — сказал он, сверяясь с записной книжечкой, — Эдвард Спинола?

— Да, — сказал я, внезапно почувствовав себя виноватым — и мошенником, обманщиком и подонком. — Да… Это я.

Глава 6

В следующие десять-пятнадцать минут квартиру заполонила небольшая армия полицейских в форме, детективов в штатском и судмедэкспертов.

Меня отодвинули в сторону, поближе к кухне, и один из полицейских принялся меня допрашивать. Ему понадобилось имя, адрес, телефон, где я работаю и кем прихожусь усопшему. Отвечая на его вопросы, я наблюдал, как Вернона осматривают, фотографируют и вешают бирку Видел, как двое в штатском присели за антикварным столом, по-прежнему лежащим на боку, и принялись рыться в раскиданных по полу бумагах. Они передавали друг другу документы, письма, конверты, и говорили что-то, правда, слышать я их не мог. Ещё один человек в форме, стоя у окна, говорил в рацию, а другой, в кухне, проглядывал ящики и шкафы.

Всё происходило как во сне. В действиях ощущался прямо-таки хореографический ритм, и хотя я наблюдал изнутри, стоя тут, отвечая на вопросы, я не чувствовал себя участником событий — особенно когда они застегнули на Верноне чёрный мешок и на каталке выкатили его из комнаты.

Через пару мгновений один из детективов в штатском подошёл, представился и отослал полицейского в форме. Его звали Фоули. Среднего роста, в чёрном костюме и плаще. Ещё он начал лысеть и набирать вес. Он выпалил пару вопросов, мол, когда и как я нашёл тело, на которые я и ответил. Рассказал ему всё, кроме того, что касалось МДТ. В подтверждение своих слов я указал на вычищенный костюм и коричневый дипломат.

Костюм валялся на диване, прямо над тем местом, где прежде лежал Вернон. Упакованный в целлофановую обёртку, он смотрелся зловеще и призрачно, словно остаточное изображение самого Вернона, визуальное эхо, след пули. Фоули окинул костюм взглядом, но не отреагировал — явно не видел в нём то, что вижу я. Потом он подошёл к стеклянному столику и взял коричневый пакет. Открыв его, достал оттуда всё — два кофе, оладью, канадский бекон, приправы — и разложил на столе в ряд, как куски скелета, выставленные в судмедлаборатории.

— Итак, насколько хорошо вы знали… Вернона Ганта? — спросил он.

— Вчера я увидел его впервые за десять лет. Столкнулся с ним на улице.

— Столкнулись на улице, — сказал он, кивая, и уставился на меня.

— И где он работал?

— Не знаю. Раньше, когда я его знал, он собирал и продавал мебель.

— О, — сказал Фоули, — так значит он был торговцем?

- Я…

— Во-первых, что вы тут делали?

— Ну… — я прочистил горло, — как я и говорил, я столкнулся с ним вчера, и мы решили встретиться, знаете, потрепаться про старые добрые времена.

Фоули огляделся.

— Старые добрые времена, — сказал он, — старые добрые времена.

У него явно была привычка повторять фразы вот так, на дыхании, скорее себе, словно бы обдумывая их, но было ясно, что на самом деле ему надо просто поставить их под вопрос и подорвать уверенность собеседника.

— Да, — сказал я, демонстрируя гнев, — старые добрые времена. Что-то не так?

Фоули пожал плечами.

Я испытал беспокойное чувство, что он вот так будет ходить вокруг меня кругами, найдёт дырки в истории и попытается вырвать какое-то признание. Но когда он заговорил и принялся вновь закидывать меня вопросами, я заметил, что он начал кидать взгляды на кофе и завёрнутую оладью на столе, словно единственное, чего ему хотелось — сесть и позавтракать, можно в комплекте почитать газету.

— Что с семьёй, близкие родственники есть? — сказал он. — Знаете что-нибудь?

Я рассказал ему про Мелиссу, и как позвонил и оставил ей сообщение на автоответчике.

Он замолчал и посмотрел на меня. Через некоторое время заговорил вновь.

— Вы оставили сообщение. — Да.

Тут он уже всерьёз задумался, а потом сказал:

— Преисполнен сочувствия, да?

Я не ответил, хотя и хотел — хотел его ударить. Но и его точку зрения я понять мог. Уже по прошествии всего тридцати-сорока минут то, что я натворил этим сообщением, казалось ужасным. Я потряс головой и повернулся к окну. Новости и так были погаными, но насколько тяжелее ей будет услышать их от меня и через автоответчик? Я разочарованно вздохнул и заметил, что меня до сих пор немного трясёт.

В конце концов я обернулся к Фоули, ожидая дальнейших вопросов, но его уже не было. Он снял пластмассовую крышку с кофе и разворачивал завёрнутую в фольгу оладью. Он снова пожал плечами и кинул на меня взгляд, словно бы говорящий: Ну что тут скажешь? Уж больно хочется есть.

Ещё минут через двадцать меня вывели из квартиры и повезли на машине в местный участок, чтобы написать заявление. По дороге со мной никто не разговаривал, и пока в голове вертелась куча мыслей, я перестал обращать внимание на то, где конкретно нахожусь. Когда мне вновь пришлось заговорить, я сидел в большом, забитом людьми отделе, перед столом очередного толстеющего детектива с ирландским именем. Броган.