Одна из многих - Виктория Токарева

Она знала: мужья делятся на две категории — никчемушники и кошельки. Никчемушники садятся на шею и едут. И ты везешь за двоих. Это тяжело.

А кошельки ведут себя как хотят, хамят и бросают в конце концов. Так что еще неизвестно — что лучше: быть груженым ослом или разрешать, чтобы по тебе ходили копытами, ломали позвоночник…

Хочется всего: и верности, и благополучия. Но, как говорится: «Кругом шестнадцать не бывает».

Анжела вернулась из магазина. Вернее, из магазинов. Она ходила за стиральным порошком и за морковкой.

— Тебе хозяин звонил, — сообщил Иннокентий. — Просил позвонить. Оставил телефон.

— Не буду, — испугалась Анжела.

Елена выгнала Анжелу, обвинив в воровстве. Сказала, что у нее пропала бриллиантовая подвеска. Тоже мне, королева Марго.

Анжела никаких подвесок в глаза не видела и дальнейших выяснений не хотела.

Раздался телефонный звонок. Анжела ждала, что звонок иссякнет, но он все звонил и звонил.

— Подойди! — крикнул Иннокентий.

Анжела сняла трубку и услышала голос Николая.

— Я вас не слышу! — крикнула Анжела.

— Слышишь, — сказал хозяин. Голос у него был теплый.

— Чего? — настороженно отозвалась Анжела.

— Очень неприветливо, — заметил Николай.

— Ну… — замялась Анжела. — Чего хотите?

— Пообедать.

— А что надо сготовить?

— Я приглашаю тебя в ресторан. Нам сготовят… Ты где живешь?

— Улица Новаторов, шесть. А что?

— А подъезд какой?

— Третий. А что?

— В восемь часов спускайся к подъезду.

— Утра? — не поняла Анжела.

— Кто утром по ресторанам ходит? В восемь вечера.

— Я у Киры Сергеевны спрошу.

— О чем?

— Можно ли мне с вами в ресторан…

— Ты совершеннолетняя. Можешь не спрашивать. В одиннадцать будешь дома.

— Ой! — отреагировала Анжела.

«Совсем дикая, — подумал Николай. — Хорошо!»

Ресторан был с каменным полом. Почти пустой. Гулкий, как вокзал.

Подошел молодой негр и спросил на чисто русском языке, какое они хотят вино. Николай назвал. Негр кивнул головой.

— А вы в Москве живете? — спросила Анжела.

— В Мытищах, — уточнил негр.

— С ума сойти, — тихо подивилась Анжела.

Негр отошел.

Официантка принесла зеленое масло и хрустящий хлеб.

— Не перебивай аппетит, — посоветовал Николай.

— А тогда зачем принесли? — не поняла Анжела.

Она смотрела на Николая. Без жены он был другой, моложе, привлекательнее. Он был сам по себе, и это его украшало. Но все-таки Анжела годилась ему в дочки. Почти во внучки. Папашка. Начинающий дедок.

Негр принес бутылку. Разлил по фужерам. Николай попробовал, подержал во рту. Потом одобрительно кивнул. Это был целый ритуал.

Анжела тоже попробовала. Кислятина и больше ничего. С удовольствием бы выплюнула, но постеснялась.

Негр оставил бутылку и отошел.

— Я хочу тебя вернуть, — произнес Николай вместо тоста.

— Нет! — отрезала Анжела. — С Еленой Михайловной я работать не буду. Она врунья. Врет и не краснеет.

— Елена Михайловна ни при чем. Я приглашаю тебя в московскую квартиру.

— А она знает?

— Это ее не касается. Мы живем на разных территориях.

«Все везде одинаково», — подумала Анжела. Ее родители тоже жили на разных территориях.

— А что делать? — поинтересовалась Анжела.

— Все то же самое. Готовить, убирать.

— А выходной полагается?

— Если захочешь.

— С проживанием или вечером уходить?

— Как захочешь.

— А какая зарплата?

— Сколько скажешь… — Николай улыбнулся.

Он сидел расслабленный и счастливый. Самое время торговаться. Но Анжеле было неловко.

— Ну не знаю… Все-таки вы один. Нагрузка меньше…

— Я не один. С тобой, — поправил Николай.

— Приставать будете? — спохватилась Анжела.

— Как захочешь…

Сказка просто. Как будто ее приглашали не в Золушки, а в принцессы.

Появились музыканты. Трое парней. Один на клавишных, другой — на ударных, третий — гитара.

Гитарист был тот самый, со скульптурным ртом. Именно его видела она у продюсера. Значит, с продюсером ничего не получилось, — догадалась Анжела. На раскрутку денег нет. А в ресторане можно и без раскрутки.

Анжела подошла к музыкантам. Смотрела и слушала.

Ребята были молодые, профессиональные. Они не обращали внимания на Анжелу, делали свое дело.

Гитарист держал гитару в опущенных руках, настраивал, склонив голову. Анжеле стало его почему-то жалко.

Из глаз Анжелы потянулись и задрожали лучи. Но гитарист не видел и не чувствовал. Он стал играть, кидая руку на струны, прикрыв глаза. Чуть покачивался, будто медитировал.

Ударник подключился. Солист — тот, что на клавишных, — запел. Пел он спокойно, как бы для себя.

К Николаю подошла официантка. Принесла горячее.

Надо было возвращаться.

Анжела поселилась в городской квартире Николая.

Она никогда не ступила бы на территорию Лены, но Анжела обиделась. Лена выгнала ее с позором, обвинив в воровстве. Как будто нельзя было честно сказать: я ревную. Анжела бы поняла и ушла сама. Но Лене захотелось ее унизить и растоптать, размазать по стене. Дескать, Анжела — не самостоятельная гордая личность, а воровка и плебейка, дочь алкашки из глубокой провинции.

Пусть так. Но от Анжелы исходит запах цветения, и все пчелы летят на это благоухание. А от Лены веет унынием и увяданием. Ее можно просто пожалеть, а на жалости далеко не уедешь. Далеко ехать можно только на страсти. Может, не далеко, но быстро.

Весть о том, что Николай ушел из семьи, распространилась очень быстро. Освободился богатый, не старый мужик, без вредных привычек, в расцвете сил.

За ним началась буквально охота. Звонки, приглашения, прямые предложения. Молодые интеллигентные женщины протягивали себя, как таблетку на ладони. Оставалось только положить на язык и запить водой. Но Николаю не нужны были зрелые, состоявшиеся, опытные, пусть даже при всех достоинствах и регалиях. Ему нужна была Анжела — женщина-ребенок, воспринимающая мир бесхитростно и доверчиво.

Она спала рядом с ним тихо, как зверек. Ее дыхание было легким и чистым. Он засыпал с ней лицо в лицо. И ему снились сны такие же легкие и чистые.

Под утро она просыпалась, будила малая нужда. Она шла в утреннем свете — совершенно голая, с маленькой и нежной грудью, тонкими лодыжками и запястьями, с круглой попкой, такой совершенной, что жалко прятать. Николай испытывал к ней отцовскую нежность и мужскую страсть. И никогда он не был так силен и хорош, даже в молодости. А может, ему так казалось. И еще казалось: так будет всегда. Он хозяин жизни, и все зависит только от него.

В судьбу Николай не верил. Он верил в себя. Самая большая ценность — это жизнь. А самая большая ценность жизни — молодость. И он этим владеет. Он украл клад. Анжела — вот его богатство.

Образы жены и детей маячили на задворках подсознания, портили настроение. Но не окончательно и ненадолго. От угрызений совести Николай откупался деньгами. Семья деньги принимала и не верила в долгосрочность его зигзага. Они ждали, что Николай одумается и вернется.

Единственная реальная опасность — беременность любовницы. Ребенок — это надолго. Практически навсегда.

Анжела забеременела и сделала аборт.

— Дура, — сказала ей Кира Сергеевна. — Ты могла бы закрепить его ребенком. Он бы женился.

— Зачем? — не поняла Анжела.

— Ребенок — это пожизненная пенсия. Он бы платил тебе всю жизнь до старости.

Анжела не думала о старости. До старости так далеко…

Николай был уверен, что Анжела захочет родить. Любовницы его богатых друзей рожали наперегонки. Но Анжела пошла другим путем.

— Родить всегда успеется, — сказала она. — Надо сначала родить себя.

Николай испытывал двойственное чувство: с одной стороны, ему хотелось приватизировать Анжелу, с другой стороны — быть свободным от нее.

— Почему ты не оставила ребенка? — спросил Николай.

— А куда я его рожу? — поинтересовалась Анжела. — Ни кола ни двора.

— У тебя есть я и моя квартира.

— Это очень много. Но я все время боюсь, что придет твоя жена с милицией и выгонит меня отсюда.

— Я оставил Лене дачу.

— Все равно у нее больше прав на тебя. А я — на одной ноге. Провинциалка. Выскочка.

— Ты станешь певицей, и тебя узнает вся страна, — напомнил Николай.

— Страна сама по себе, а я сама по себе. Я хочу радоваться или плакать в собственном доме.

— Ты хочешь, чтобы я купил тебе квартиру? — спросил Николай.

— Зачем квартиру? Комнату в коммуналке.

— А ты исключаешь нашу совместную жизнь? — спросил Николай.

— Она может происходить и в коммуналке. Разве нет?