Стихотворения и поэмы - Симон Чиковани

8. Прощание с молодостью. Перевод Б. Брика

Я помню дерево,Чья жизнь отшелестелаПод топором отцаВ дни юные мои.Глухим стенаниемПодрубленное телоПросило помощиУ матери-земли.

Во мгле предсмертия,В томлении глубокомС тех пор, усопший ствол,Наследую тебеИ вижу, молодостьТеряя ненароком,Что не поможет мнеНикто в моей судьбе.

Звенит листва твояВ моих четверостишьяхО горькой участи,Что людям суждена,О том, что жизнь мояВершин достигла высшихИ в двадцать восемь летСклоняется она.

Хотел я все мостыВзорвать перед собою,Пегаса вскачь пустить.Оставить бытие…Не наделили насИ коркою сухою,Пылающей мечтыСломалось лезвие.

Хоть плакать мог, как все,Когда-то я над этимИ сердце бередитьПевучею стрелой.Но ты, печаль, былаОтвергнута столетьемИ голосом глухимВлилась в ветряный вой.

Одушевленное,Едва мерцает пламя,Заржавели на мнеИ шлем, и меч, и щит…Так раненый орелО землю бьет крылами,Пока в смятенииВсех сил не истощит.

Кто взглянет холодно?Кто горю не поможет?Ведь фосфор песенныйВ краю земном не част…Но стороной пройдетКакой-нибудь прохожийИ руку помощиМне в горе не подаст.

Что ж? Если так — умри,Отрада молодая,Умри, безумствуя,Досадуя, скорбя,Как буйволы вершин,Что роют, умирая,Рогами острымиМогилу для себя.

Ты говоришь мне, стих,Суровый и отважный:«В кости недужной смертьГнездиться начала.Так угасает день,Как угасал вчерашний,И так восходит он,Как восходил вчера».

А если и любви,Что есть по крайней мере,Не оправдает жизнь —Навек померкнет взор,Как драма странная,Умолкшая в партере,Как бурей на мореПотопленный линкор,

Что ж? Если так — крепись,Мой стих, мое созданье,И, озарясь, звени,Блестящий и стальной,Чтоб раздались опятьИ хохот и стенанья,Чтобы сразить врагаЖелезною строфой.

С породистыми тыВоспитан скакунами,Ты, стих мой, — ветер, смерч —Как хочешь, назови!Со стен столетияСвисающее знамя —Огонь твоей, мой стих,Пылающей крови.

Пускай изменчив ты,Пускай грешишь пороюИ предаешь меня,Как пес, — да, предаешь,—Но знаю, что спасешьМеня в минуту боя,Когда на жизнь моюВраги отточат нож.

Скрепись, душа моя,И бейся всё бесстрашней!Скрепись же, кость, и ты!Судьба еще щедра:Не так темнеет день,Как угасал вчерашний,Не так восходит он,Как восходил вчера.

Умри же, старина,Умри во мне, седая,Чтоб юность долгуюПознал я, жизнь любя,Умри, как буйволы,Что роют, умирая,Рогами острымиМогилу для себя!

Я вспомнил дерево,Чья жизнь отшелестела,Летами юная,В родимой стороне.И отзвучавший стонПодрубленного телаИзнеможениемОткликнулся во мне…

Что ж! Если так — крепись,Мой стих, мое созданье,И, озарясь, звени,Блестящий и стальной,И радуйся весне,Преодолев стенанья,Чтобы сразить врагаЖелезною строфой!

9. Дорога. Перевод П. Антокольского

По рельсам, по степи, по знойной долине,не оскудевая, как свист соловья,летит она, в свивах бесчисленных линий,прямая, ночная дорога моя.

Республика правды, труда и свободы!За свистом, за степью, за цепью колесвот желтое небо в кустах непогодыорлами за мной из-за гор понеслось.

Всё мимо! Вот на поле мельницы сели,руками дощатыми ветер ловя.Вот поле за полем под звон каруселисменяется, как ритурнель соловья.

Всё мимо! Кавказ уже кончился. Каспийлежит позади. Протянулись в струнуогни за окном. Набирает их наспехзадымленный в трубах Ростов-на-Дону.

Кто скажет, кто помнит историю боя,историю гордых боями годин,где пляшет Азова лицо голубоеи морщится рябью весенних путин?

Вот в окнах проносится старая церковь,у поля подкошенная на краю.И вечер.             И вечер, на взморье померкнув,смывает осеннюю краску свою.

Большая страна, где свобода и трудрешают, что сбудется, в будущем кроясь.Какие бои человечество ждут, —а сколько, а сколько их было…                                                   Но поезд

гудком запевает. Но из-под колес,сминаясь, опять выпрямляются степи.И трутся рессоры, и лязгают цепи.И снова — гудок, доводящий до слез.

А горы-то в Грузию, видно, вернулись.Дороги вперед устремляются все.Дорога летит в лихорадочном пульсе,несется страна в первозданной красе.

Ты, родина всех человеческих стран,ты, родина радости, здравствуй, Россия!Какими дорогами ни колеси я,найду по морям, по полям, по кострам,

по горным тропам, за Азовом и Понтомглаза золотые от хлеба твои,и кожу, покрытую бисером потным,и чащу, где льются в ночи соловьи.

Где рельсы и свищут, и льются, и стелютогни по уже пролетевшим огням,где конь мой Мерани ныряет в метелив безжалостной жадности к будущим дням.

ПРОПУСТИ МЕНЯ, ГОРА!

10. Комсомол в Ушгуле. Перевод Б. Пастернака

Дико в укрытом горами Ушгуле.Мести обычай жив в нем доныне.Грязь вековую в круг свой замкнулисонные башни мглистой твердыни.Ни телеграфа, ни почты в Ушгуле.Не услыхать ему нашего слова.Век лишь Ингури тут карауля,жить стороною от мира живого.Доступа нет ниоткуда. Заминка,под ноги взглянешь — и копчено, крышка.Страшным зигзагом змеится тропинкаи пропадает, как молнии вспышка.Книг и газет не найти и в помине,нечем очистить разум от дури.Горы и горы, и в их котловине —сонный Ушгул на унылой Ингури.На небе Шхары контур бараний —разве медведю лазать в отвагу.В кошках, кирками скалы тараня,шаг отвоевывают за шагом.На мост висячий взглянуть — обескроветь,в шутку он прозван бабьей плотиной.Тащат козла продавать, так и то ведьзалихорадит со страха скотину.Тур невзначай из Лаорби нагрянет.Волк забредет, осмелевши, до снега.Ржаньем расскажет, как в степь ее тянет,лошадь, соскучившись по разбегу.Скал — на один перемах даже птахе.Кто развернется в этой теснине?Ахнет крылами орел и с размахувзмоет и сгинет в дали темно-синей.Но ни Ингури, ни Шхаре не меркнуть —обе сольются в песне совместной.Раненый тур как шарахнется кверху,так на рогах и повиснет над бездной.

Молча выстаивал я, Чиковани,перед отвесной Твиберскою кручей.Башни не льстят мне: без ликованьяобозревал я камни и тучи.Как мне взмолиться, в это не веря:«„Лилео“, Дали! Мяса и крови!»Если олень из легенд на Твибери —пусть его рыщет там на здоровье.В вас, комсомольцы Пирбе и Ражден,участь Ушгула, а не в богине.Мысли и планы ставьте — как граждан —в вышки на стражу вашей твердыни.Ныне жилища в кучах навозных,в них угорают ум и догадка.Чтоб коммунизму выйти на воздух,надо под башни новую кладку.В дебрях, где дятлом долбят сознаньеместь и обидчик, месть и обидчик,вы — Робинзоны, островитянепервых социалистических стычек.Тут же и ты, Ивдит, босоножка,с ведрами на коромысле упругом,строгость и ласку пьешь вперемежкунеразговорчивого супруга.Ах, кареглазая, цвета каштанався, как вошла, озаренная печью,ах, до чего ж тебя жаль, неустанной,шиферный дом этот взявшей на плечи!Может, ты помнишь писателя снизу,из Имеретии? Этим же мигомстроки о вас он подымет карнизоми на коне разлетится по книгам.Помню прием ваш. Как, балагуряв братской беседе, ужинать сели,и комсомолец под звук чианурисвел меня в тайны сванских ущелий.Жаль, не прочтешь ты этих писаний,жаль, что из них не сумеешь напиться,что средь забот за горами, в туманекончится грусть и пройдет любопытство.Как-нибудь леса соседнего зеленьпуля прорежет — и дальше промажет.Зверь, наслонявшись меж тесных расселин,к башни подножью подкошенный ляжет.Ражден, Ивдит! Друзья, заведитенравы долин у себя в захребетье.Мстители выйдут из-под прикрытья,башни утратят в авторитете.И говорите, другим в назиданье:«Помним писателя с крепкою грудью.Хаживал часто сюда Чиковани,и говорил он нужное людям».Башня в меня уставится криво,Шхара в Ингури шаг свой оттиснет.Тур чебурахнет за выступ обрываи на стихе моем, рухнув, повиснет.

11. Посвящение сванской комсомолке. Перевод Н. Тихонова