Волчицы - Буало-Нарсежак

- Тише, - сказал я. - Она вас слушает.

- Вот именно, - крикнула Аньес. - Замолчи! Пусти меня к ней...

- Почему она потеряла сознание? - поинтересовался я.

- От волнения. Я рассказывала ей об ее умершем сыночке... Я его видела, ее маленького Роже...

- Роже! - повторила незнакомка и вновь залилась слезами.

Я не без труда поднял ее и усадил в кресло.

- Ну что, вам получше?

- Кажется, да.

Элен взяла ее за руку.

- Сейчас вы отправитесь домой, - тоном, не терпящим возражений, сказала она. - Выбросьте все из головы. Будьте стойкой, а сюда больше не возвращайтесь: все, что вам здесь наговорили, неправда. Я не знаю, где ваш маленький Роже, и никто не знает. Никто не может его видеть. Это тайна, которую нужно уважать!

Женщина повернула к Аньес искаженное отчаянием лицо. Аньес побелела и твердо заявила:

- Я его вижу.

- Уходите, - взмолилась Элен. - Бернар, помогите ей.

- Вы против меня, Бернар, - сказала Аньес. - А ведь вы лучше любого другого знаете, что я говорю правду.

Элен подняла с ковра шарф и быстрыми движениями повязала им голову посетительницы, застегнула ее черное пальто, засунула в сумку деревянную тележку и подтолкнула женщину к выходу.

- Роже!

- Смелее! - подбадривала Элен. - Идите... Вы же можете идти, верно?

- Выбрось ее на улицу! - крикнула Аньес.

- Бернар, идите вперед. Предупредите меня, если на лестнице кто-то есть, - попросила Элен.

Я открыл входную дверь.

- Никого!

Элен отпустила женщину.

- А теперь уходите. Я запрещаю вам возвращаться.

- Да, мадам.

Мы прислушивались к ее неуверенным шагам. Сверху мне было видно белое пятно. Это ее рука скользила по перилам.

- Не стоит здесь задерживаться, - шепнула Элен и вздохнула. - Теперь догадываетесь, какое удовольствие я получаю от уроков музыки?

- Давно это длится?

- Два года. Ее научила этому одна подружка. Сперва я не вмешивалась: думала, ребячество. А потом она накупила книг, стала принимать людей, которые мне не по душе. Видела, что я не одобряю все это, но гнула свое. Особенно когда поняла, что за счет доверчивости стольких горемык можно поживиться. Какая семья в такое время кого-нибудь не потеряла?

- Но... как она нашла подобную клиентуру?

- Ба! Такие вещи передаются из уст в уста, в очередях, да где угодно!

- А вы уверены, что у нее нет никакого дара?

- Но, Бернар, я полагаю, вы не принимаете всерьез всю эту чепуху. Дар? У Аньес?

Элен сухо засмеялась и тут же ушла. Рояль смолк. Я снял с вешалки плащ... Мне стало невмоготу в атмосфере этого дома. Нужно походить, подумать, однако я заранее знал, что лицом к лицу столкнусь все с той же неразрешимой проблемой.

Серые набережные утопали в черной воде. Сона дремала у подножия лестниц, отражая мосты, облака, фасады домов; сами каменные постройки казались менее реальными, чем их отражение в воде. Я бился над одним и тем же: как Аньес могла додуматься до двух бородавок и с потрясающей точностью воспроизвести наружность Бернара - человека, которого она никогда не знала, поскольку продолжает называть его Жерве. Будь я настоящим Бернаром, я бы, разумеется, разделил предубеждение Элен и посоветовал бы Аньес: "Малышка, тебе не мешает провериться!" Но я-то был Жерве. Как часто, когда во мне несколько дней кряду звучала та или иная музыкальная тема или какая-нибудь мелодия, то ускользая, то вновь маня и не давая покоя, я чувствовал: музыка где-то рядом, невидимая, она окружает меня; я не выдумывал ее, она позволяла угнаться за собой. Я различал ее, как различают очертания в тумане; очертания обретали форму, и ноты - пусть нематериальная и тем не менее реальная субстанция - появлялись на бумаге. Из своего опыта я знал, что искусство - это тоже внутреннее видение... Концерт, начатый мною перед войной, вышел из моих ночей, моей опустошенности, неизведанных уголков моего мозга. Может быть, вместо нот я мог бы различить какое-нибудь лицо?.. Тогда, если Аньес действительно владеет даром ясновидения, я пропал! Тогда мне уж точно крышка, ведь она постарается получше вглядеться в возникший образ - он прояснится, оживет и, наконец, заявит: "Я Бернар!" А не то она примется за меня, мое прошлое, все, что я старался спихнуть за закрытые ворота моей памяти, и обнаружит там одну картину: моя жена в байдарке посреди текущей сквозь ущелье глубоководной реки, за ее спиной мужчина, неловкий взмах весла... И ткнет в меня пальцем: "Вы - Жерве!" Я облокотился о парапет набережной; внизу, похожее на большую рыбу, покачивалось мое отражение. Более или менее отчетливо я пожелал стать другим, но Бернар предавал меня, ускользал; мое мертвенно-бледное лицо, наложенное на переливы речной воды, деформируемое, растягиваемое ими, как медуза, плавало у подножия отраженных домов, а рыбки пытались заглотнуть его. Я выпрямился, как это делают очень старые люди. Город, пробуравленный неисчислимыми ходами, продырявленный множеством потайных лазеек, образовывал вокруг меня кольцо. Я устал убегать. Пусть Аньес дойдет до конца. Бернар или Жерве - какая разница!

Наступил час второго завтрака, я проголодался и вернулся. Элен села за стол первая и за едой не проронила ни звука. Из нас троих естественней всех держала себя Аньес. Ее близорукость позволяла ей смотреть на нас, но не видеть. У меня же, когда я протягивал руку к блюдам и накладывал себе ветчину, говядину, сыр, добытые благодаря промыслу Аньес, был, вероятно, вид преступника. Царящее за столом напряжение было непереносимо. Вечером оно усугубилось. В наш квартал вновь дали электричество, и люстра заливала столовую праздничным светом. За обедом каждый слышал, как ест другой; стук вилки о тарелку, звук пережевываемого хлеба - все становилось нестерпимым. Я ощущал скованность и небывалую угнетенность, видимо, те же чувства в свое время и подбили Аньес на ее тайное увлечение; и вновь чудовищное, невыразимое любопытство влекло меня к ней.

После обеда мы разошлись более сдержанно и отчужденно, чем путешественники, случайно оказавшиеся за одним столом на постоялом дворе. Я нарочно оказался за спиной Элен и дернул ее за рукав, а затем прошел в большую гостиную выкурить сигарету. Элен появилась там несколько минут спустя.

- Вы хотели мне что-то сказать, Бернар?

- Да. Так не может продолжаться, вы это прекрасно понимаете! Мы похожи на диких зверей, запертых в одной клетке и готовых растерзать друг друга.

- Ну, что касается меня, то я привыкла. Это длится годы.

- И вы не придумали никакого выхода?

- Нет. Никакого. Поставьте себя на мое место, Бернар. Аньес - моя сводная сестра. Мой отец унаследовал крупное предприятие, его вторая жена, мать Аньес, успела до смерти все пустить на ветер. Он подобрал ее бог знает в каком казино, можете себе представить... Бедный папа! Он надорвался, пытаясь вновь встать на ноги. Я старалась как могла воспитывать Аньес... Я, наверно, наскучила вам со своими бедами?

- Ну что вы, Элен!

- До войны я как-то сводила концы с концами. Отец оставил нам два дома, этот принадлежит Аньес, а другой, в Вэз, мне. Правда, он не приносит дохода, поскольку жильцы не платят за квартиру.

- Понимаю.

Элен сделала несколько шагов к двери в прихожую, внимательно прислушалась, затем вернулась и понизила голос:

- С Аньес всегда было нелегко. В сущности, она унаследовала натуру матери. Все ей что-то должны, всё не по ней. Думаете, она помнит то хорошее, что я сделала для нее? В таком случае вы ее не знаете. Вы ведь свидетель утреннего происшествия.

- Как раз об этом я и хотел поговорить, Элен. Кое-что нужно выяснить. Предположите, что она не симулирует.

Элен задохнулась от возмущения, но промолчала и вцепилась мне в запястье.

- Лгунья она, больная лгунья! Да, больная! - зашептала она. - Несколько лет назад пыталась покончить с собой. Отравиться вероналом. Якобы была очень несчастна... Не поддавайтесь, Бернар. Она способна на все.

Я высвободил руку и обнял ее за плечи.

- Ну-ну! Успокойтесь! Я считал вас уравновешенной, а вы, оказывается, еще более возбудимы, чем ваша сестра. Я только сказал: предположите, что она не симулирует. В конце концов, доказать, что она симулирует, вы ведь не в состоянии. Она так точно описала нам Жерве. И потому...

- Это было бы еще хуже, - прервала меня Элен. - Чувствую, скоро она будет внушать мне ужас. Я и так натерпелась стыда. Все наши друзья, один за другим, отвернулись от меня. Я одинока... одинока...

- Да, одинока. Но я рядом, Элен.

Слезы показались у нее на глазах. Она склонилась головой мне на грудь.

- Увезите меня, Бернар. Я не в силах выносить дольше эту жизнь... Иные дни я слишком несчастна. Я боюсь. Боюсь ее. Женитесь на мне... Формальности не займут много времени. Мы тотчас же уедем куда пожелаете - лишь бы подальше... Она же останется здесь.

Я не предвидел, что наш разговор примет такой щекотливый оборот.

- Послушайте, Элен, - ответил я. - Вы безусловно правы, но прежде чем решать что-либо, нужно убедиться, не подвергается ли ваша сестра опасности, оставаясь здесь.