Пока я на краю. Повесть - Андрей Жвалевский

@КапляМрака

Пока придумывался стих, мозги прояснились.

Алка скомкала стаканчик.

– Я сама буду решать, когда уйти и с кем общаться! – сказала она и зашвырнула комок в мусорку.

Попала. Решила, что это хороший знак, и поехала домой.

– Ну какой, в пень, взрыв? – Хантер вздохнул и зачеркнул на доске очередной пункт. – А если народ вокруг пострадает? А ущерб зданиям? На фиг нам эти проблемы с правоохранительными органами?

Алка даже не спорила. Она уже не была уверена, что стоило сюда возвращаться. Она-то думала, что самое сложное – сломить сопротивление Ханта, убедить Земекиса и не обращать внимание на оцепенение Пантеры.

Но настоящие проблемы начались теперь, когда ее заставили написать на настенной доске все возможные способы суицида. А потом всем миром принялись обсуждать.

От чего-то она отказалась сама. Например, случай с помидором на балконе впечатлил Алку. Лежать вот так, размазанной по асфальту? Брр… Не понравились ей и аутодафе, и пистолет. Отравление забраковал Земекис.

– Нет, хочешь глотать таблетки – ради бога! Но без меня! Это не кинематографично! Где динамика? Или хотя бы саспенс?

Все остальное похерил Хант.

– Ладно, иди домой и думай! – приказал он.

Но Алка поняла, что решать надо здесь и сейчас. Иначе она опять облажается.

Алка решительно ткнула в «прыжок с крыши»:

– Вот это!

– Уверена? – засомневался Хантер. – А как же помидоры на асфальте?

– А мы не будем снимать асфальт! – загорелся Зёма. – Мы будем снимать сам полет!

Он вскочил и замахал руками, хотя никто и не пытался прервать поток его вдохновения.

– А камеру ГоуПро прилепим тебе на лоб! Не спорь! Весь полет твоя трагическая рожа будет в кадре! И ты будешь диктовать последнее послание миру! Вот это будет жесть!

– Только послание сама писать будешь, – сдался Хантер.

Алка заявила:

– Я стихи буду читать! Свои!

– Тоже норм, – согласился Земекис. – Только порепетировать надо. Мы тебя завтра с моста сбросим, лады?

Алка судорожно сглотнула.

Я любила жизнь, та-та-та-та-та, я любила жизнь…

Алка пыталась придумать стихи, которые будет декламировать во время полета. Но слова уплывали, в голове остался только ритм.

Я любила жизнь, та-ра-ра-ра-ра…

Нужно попасть в ритм полета. Интересно, какой у полета ритм?

Алка зажмурилась и попыталась представить себе, как она летит, представить себе крупный план, развевающиеся волосы…

Я любила жизнь, та-ра-рам-пам-па…

Была б музыкантом, можно было бы просто музычку подложить и лететь… Может, песню записать?

Я любила жизнь, умца-умца-ца…

Алка отстучала ритм кулаком по стене.

Первый раз в жизни у нее не складывалось стихотворение. Обычно стихи сами рождались, она только успевала записывать. А ведь нужно что-то такое сказать, чтоб все ахнули. Чтоб, пока она летела, все прониклись, заплакали. Чтоб пожалели ее. Чтоб потом все вспоминали, чтоб ролик пересматривали десятки раз, как она ролик Фроста. Чтоб полюбили ее…

Алка всплакнула.

Я любила жизнь, я любила жизнь…

К третьему уроку Алка дошла до того, что принялась подбирать рифму к слову «жизнь».

Никогда она до такого не опускалась, но надо же было как-то пробить стену.

К середине урока оказалось, что к «жизни» рифм не бывает.

Алка зажмурилась, сдавила виски пальцами, попыталась максимально сосредоточиться…

…и очнулась из-за того, что ее трясли за плечо.

– Данилова! – возмущенно говорила училка. – Ты вообще где?!

Алла заморгала и осмотрелась. Бородатые мужики на стенах, но таблицы Менделеева нет. Литература…

Литература?

– Татьяна Михайловна! – Алка с надеждой посмотрела на русичку. – А какая рифма к слову «жизнь»?

– «Дрызнь»! – быстро ответила училка.

Видимо, у Алки был достаточно красноречивый вид, потому что Татьяна Михайловна торжественно продекламировала:

– Мне бы памятник при жизни полагается по чину! Заложил бы динамиту, ну-ка, дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!

Алка скривилась. Она представила, что ее последним словом на земле будет «дрызнь»…

– Нет, – вздохнула она, – ну какая «дрызнь»? Тупо как-то…

– Тупо? – разозлилась училка. – Маяковский для тебя «тупо»? Может, тебе вообще на моих уроках скучно? Так я никого не задерживаю!

– Спасибо! – искренне сказала Алка, схватила рюкзак и быстро вышла.

В голове крутился «катаклизм», но она никак не могла сообразить, рифмуется ли он с «жизнью» или как?

До перемены она изгрызла ручку в лохмотья, но так ни до чего не додумалась.

После звонка возле Алки возник Валера.

– Ну ты даешь! – с восхищением сказал он. – Взяла и свалила!

– В смысле? – рассеянно спросила Алка. – Она же сама сказала, что я могу…

– Вообще-то, это была типа ирония!

Валера подождал ответа, но Алка просто перешла к соседнему окну.

Валера двинулся за ней:

– Русичка конкретно на тебя взъелась, так что молись…

– Молись, – медленно повторила Алка. – Точно. Молись…

Это была почти рифма. Она потянула за собой парочку слов, которые рифмовались еще лучше. Но строка не появлялась, потому что Валера продолжал приставать с расспросами:

– Ты чего такая странная?

Алка поняла, что пора принимать решительные меры.

– Влюбилась! – сообщила она, глядя Валере прямо в глаза.

– В кого?

– В тебя, дурачок! – Алка ласково провела рукой по щеке одноклассника и рванула по коридору.

Кажется, Валера превратился в скульптуру, но Алку это не волновало. Строки наконец посыпались:

Я любила жизнь, я любила жизнь,Это был каприз, это был каприз.Надо мной – зенит, подо мной – карниз,Я летела вверх, я упала вниз.

Перечитала. Скривилась.

«Ладно, – подумала Алка, – для репетиции сойдет. Потом нормальное стихотворение напишу. Без рифм. Белым стихом».

К мосту Алла пришла с совершенно пустой головой. Зёма бил копытом, как застоявшийся конь, настраивал камеру, бурно радуясь жизни. Двое хмурых парней меланхолично перепроверяли крепления и страховки.

– А что, Ханта нет? – спросила она у Земекиса.

– Не смог! – отмахнулся тот. – Ты смотри, какая вещь!

«И Панта не смогла, – отрешенно подумала Алка. – Обиделась, что ли?»

– Я говорю, вещь – супер! – Зёма настойчиво совал Алке в лицо огромный проволочный шлем.

– Зачем?

– А камеру мы к чему прикрепим?

Шлем долго прилаживали, и Алке показалось, что единственная фраза, которая осталась у нее в мозгу, теперь многократно отражается и от проволочек шлема.

Ялюбилажизнь, ялюбилажизнь…

– Да ладно тебе страдать, это ж репетиция пока, – хохотнул Зёма. – Смотри в камеру, говори громко. У тебя секунды три на то, чтоб высказаться. Дома репетировала?

Алка кивнула.

– Ну вот и чудно.

Потом на Алке долго застегивали карабины, потом Зёма спросил:

– Тебя толкнуть или сама?

Алка кивнула, подошла к краю, посмотрела вниз. «Обязательно у Пантеры прощения попрошу, – подумала она. – И у всех остальных… Надо переписать стих!»

Алка попятилась от края, но наткнулась на железную ладонь Земекиса:

– Куда?! Я полчаса камеры на эту точку наводил!

Алка остановилась, снова глянула вниз… и решила больше туда не смотреть. Лучше вперед, на хмурую громаду цементного завода. Алка попыталась сглотнуть, но вся слюна куда-то делась.

– Первую фразу говоришь здесь, а потом летишь, – объявил Земекис. – Камера! Мотор!

«Я любила жизнь», – собиралась произнести Алка, но тут ее толкнули в спину, и получилось:

– Я-а-а-а-А-А-А-АААААААААА!

Потом она сидела на земле, завернутая в плед, икала и рыдала. Зёма сидел рядом и ржал.

– Видео показать? Потом. Без звука, а то оглохнем.

Алку затрясло.

– Да ладно тебе! Я думал, ты вообще не прыгнешь!

– Ттты ммменя тттттолкнул. Ик…

Зёма опять заржал и протянул Алке бутылку воды.

– Ладно, поехали, я тебя домой отвезу, а завтра еще раз попробуем.

Алка только трясла головой. При этом она так сильно колотилась, что сама не понимала – это она согласно кивает или решительно отказывается.

Дома Алку ждал сюрприз. Мама вычистила ее комнату.

Алка разозлилась: «Какого лешего она заходит ко мне в комнату! Кто просил менять мою постель!»

Стол был разобран, книжки лежали аккуратной стопкой. Прямо сверху красовался учебник по биологии за восьмой класс, который Алка так и не сдала в библиотеку, потому что не смогла найти.