Метагалактика 1995 № 3 - Б Липов

Яков отступил на шаг, задумчиво помял пятерней рыло и лоб.

— Хм, хм!.. Для полной иллюзии не хватает двух-трех штришков. Изюминки…

Ахенэев потух окончательно. Состояние Владимира Ивановича можно было сравнить разве что с состоянием туземца, которого насильно впихивали в тяжелейший водолазный костюм.

По рогам размашистым криком «Адидас». Куртка типа «Летучая мышь» заселена орлами семейства «Монтана». Пятнистые бананы-варенки, с фурнитурой из молний, уголков и заклепок, бренчащие от малейшего колебания. Кроссовки на застежках-липучках фирмы «Найки».

— Хм, хм!.. Вот, кажется, то, что надо… — И Яков ловким движением захлестнул на шее новоявленного «фирмача» ремешки двух фотокамер: «Никона» и «Полароида».

— Ол райт! — Он оценивающе взглянул на Ахенэева. Можно выступать.

— Ага!.. — растягивая удавку, скрутившуюся из ремней, задыхаясь согласился фантаст и, узрев на пальце Якова переливающийся перстень, спросил. — А что это за печатка? Можешь не отвечать, если секрет.

— Да какой на фиг секрет. Должностной перстень уполномоченных на особое задание суперчертей. — Яков полюбовался на украшенную бриллиантами лапу. — Лишь из-за тебя, босс, Антихрист мне его и вручил. Сила у этой штуки, я тебе доложу, ну прямо как у того пропуска, что папаша Мюллер Штирлицу выписывал.

— А ты и Юлиана Семенова читал? — изумился фантаст.

— Почему бы и нет? Клево мужик излагает. Ты не в курсе, когда он «Экспансию» продолжит?

— Ну, это прогнозирование больше по вашей части.

— Не, босс! Что касается творчества, это не по нашей…

— А по чьей?

Яков почему-то смутился, и хрюкнув что-то невнятное, неопределенно указал на пол.

Писатель понял, что коснулся какой-то запретной темы и тактично умолк.

Самодовольный, раскормленный швейцар «Путантреста» оглядел Владимира Ивановича с головы до ног и было вякнул — «Визитку…» но тут же потерялся: увидел подсунутую Яковом под пятак с магическим для посвященных перстнем-печаткой в виде платинового черепа с бриллиантовыми глазищами.

— Виноват, не признал… — Он запоздало забил хвостом, выкинул ногами фортель, подобие реверанса и, пытаясь как-то сгладить неловкость, льстиво упредил. — Боб в голубом зале дожидается…

Швейцар опять шаркнул ножкой, подскочил к лифту, согнулся в поклоне.

— Вперед, Владимир Иванович. Держи карман шире! — Яков сладко, интригующе захихикал.

— Не понял!

— Сейчас поймешь! Короче, не буду темнить. В «Путантресте» спец. обслуживание введено в ранг необязательной для широкого круга роскоши. И если у вас, на Земле, проституция идет в ногу со временем, и труд женщин этой профессии — высокооплачиваем, то здесь — иное. Для наших грешниц создан определенный уют. Кто не желает терять квалификацию — закупают клиентуру. А остальные в постриг, в третий или в седьмой круг. Понятно, многие бабы сатанеют! Впрочем, увидишь, и про карман не забудь…

Открывшиеся двери лифта наполнили кабину оглушительной рок-музыкой и интенсивными взвизгиваниями. Яков вытолкнул Ахенэева из лифта и не успел Владимир Иванович пикнуть, как его окружили три до крайности экзальтированные особы. Первая, понахрапистее, не мешкая, выдернула из ложбинки на груди пачку долларов и в наглую попыталась впихнуть ее Ахенэеву.

— Зайчик! Пойдем со мной. — Зазывно поманила она. — Я тебе все-все гарантирую. Буквально все!

— Мочалка! Отвали со своими гринами. Кому они нужны? — Вторая энергично оттолкнула обладательницу долларов, откуда-то снизу, от заголенного бедра, извлекла пачку купюр с изображением мужчины в шляпе.

— Беби, — она томно закатила глаза. — Ты же цивильный мен. Только «Бундеса» помогут красиво балдеть. Пойдем со мной. То, что я умею — ни в одной «клубничке» не увидишь…

Однако третья претендентка оказалась предприимчивей других. Она не стала размахивать перед носом оторопевшего Владимира Ивановича конвертируемой валютой, а поймав его руку, шустро нанизала на пальцы перстни и кольца с крупными, на пять-шесть каратов, камнями.

— Дешевки. — Осадила она конкуренток. — Не видите, что ли, какой солидол? — И умоляюще, к Ахенэеву. — Пойдемте со мной, сэр! Я стажировалась в лучших отелях фирмы «Хилтон». Меня знают в Лас-Вегасе и Каннах. А Ницца и Майями — родной дом. А что умеют эти? Разве что доить фирмачей! Обслуга «Интуриста»…

Яков стоял в сторонке и прыскал в кулак.

Две посрамленных красотки спешно ретировались.

— Ну, так как, сэр? — Зеленоволосая секс-бомба, в насквозь просвечивающем наряде, плотоядно взирала на Ахенэева. И, не услышав ответа, истолковав молчание робостью клиента, дитя Ниццы и Майями находчиво зависло на Владимире Ивановиче. Сдернуло со своей шеи дорогую цепь и опутало нерешительного ухажера массивным золотым лассо.

Владимир Иванович окаменел. Его одолела икота…

— Где же ты запропастился, любезный? Сказали — ждешь… — Яков пронзил холодным взглядом спешащего на подгибающихся копытах Боба.

— Каюсь, подзадержался! — От сознания собственной оплошности коммерсанта повело: объемное пузо приклеилось к позвоночнику.

— Пробивал по своим каналам соответствующий положению гостя транспорт. Ведь наше кобчикодробящее нововведение — язык не поворачивался выговорить… Вот и подумалось — сделаю уважаемому, м-м-м, приятное, ублажу…

При упоминании об эскалаторе икота прекратилась и Ахенэев воровато, стараясь не привлекать внимания, ощупал свой многострадальный зад.

Яков удовлетворенно крякнул, отечески похлопал Боба по загривку.

— Это — другой коленкор!

Выдавшая Ахенэеву аванс секс-бомба, все еще не теряя надежды заполучить клиента, то удалялась, то приближалась к мужскому обществу, выжидающе вила круги. Зеленоволосая кокетка принимала отработанные позы, наглядно демонстрируя ту или иную часть фигуры.

— Да брысь ты отсюда! — Наконец не выдержал Яков. — Нашла черта, дура! Брысь, говорю, смотайся по-хорошему…

Секс-бомбу как ветром сдуло.

Владимир Иванович снял с себя драгоценности, протянул Бобу:

— Передайте, пожалуйста…

Но черт опередил коммерсанта, перехватил руку Ахенэева.

— Я сам передам. Может быть, когда-нибудь… Боб завистливо вздохнул.

— А вот и мадам Ляля! — Яков рассовал побрякушки по карманам, осклабился в улыбке. Тихо добавил, — Председательница местного профсоюза.

Ахенэев вылупил глаза.

— Опять поперла чертовщина. Ад и — профсоюз? Спятил я, что ли? — В голове засверлила старая мыслишка.