Свои-чужие - Энн Пэтчетт

– О, вы проснулись! – сказала Патси, и Франни от неожиданности вздрогнула. Вьетнамка сняла опустевший пластиковый контейнер – самый маленький, с противорвотным. Два другие ожидали своей очереди. – Отдохнули немножко?

– Отдохнул, – ответил Фикс, хотя явно был измучен процедурой. А может быть, своим повествованием. Или тем и другим вместе. Франни удивилась, как Патси этого не заметила – но здесь, в общем-то, все пациенты так выглядели.

Патси зевнула, прикрыв рот маленькой ручкой, затянутой в перчатку:

– Вот как-нибудь улягусь здесь, укроюсь с головой и засну. Больные часто так делают, чтобы свет глаза не резал. Никто и не догадается, что под одеялом – я.

– Я никому не скажу, – пообещал Фикс и закрыл глаза.

– Жажда не мучит? – Патси похлопала его по колену под одеялом. – Могу воды принести. Или газировки. Хотите кока-колы?

Франни только собиралась сказать, что все в порядке, как Фикс кивнул:

– Воды. Вода была бы кстати.

Патси перевела взгляд на Франни:

– А вам?

Та молча покачала головой.

Патси отправилась за водой, а Фикс открыл глаза и стал смотреть ей вслед.

– Так что же там случилось? – спросила Франни. Вот ради этого она и возила отца на химиотерапию, хотя о выздоровлении и речи быть не могло – ради драгоценных минут вместе, ради историй. Ради этого они с Кэролайн, чередуясь, летали в Лос-Анджелес – раньше они никогда не бывали с отцом подолгу. Конечно, надо было дать Марджори передышку, потому что на ее плечи легла основная тяжесть. Но главное все же было успеть услышать истории, которые Фикс иначе унесет с собой в могилу. Вечером, когда он уснет, она позвонит Кэролайн и расскажет ей о Ломере.

– Дом заполнился людьми – полиция приехала, медики. Ломер отыскал в мусоре конверт и нарисовал на обратной стороне для самой маленькой девочки какую-то зверюшку, вроде мышки. Малышка вместе с родителями угодила в нешуточную передрягу, и Ломеру было ее жалко. Отца увезли в больницу в карете скорой помощи, а мать с детьми… господи ты боже мой, мы ведь их, кажется, просто оставили в доме, где их мог спокойно прикончить другой отморозок. Я года два потом не вспоминал о них. Этого самого Меркадо мы свезли в участок и оформили задержание. Когда закончили с ним, был уже первый час ночи и нам дико хотелось кофе. А тот, что имелся в участке, был для употребления внутрь непригоден. Это Ломер так о нем всегда говорил – «для употребления внутрь непригоден». Я потом часто думал, что, если бы в участке потрудились поставить нормальную кофеварку, Ломер выпил бы чашку там… но от таких мыслей поневоле с ума сойдешь. И мы отправились на заправку на Олимпик. Довольно близко, хотя и не то чтобы рукой подать. Тамошний хозяин на хорошие зерна денег не жалел и подручным своим наказывал чистить кофеварку как можно чаще. И водители не считали за труд проехать несколько лишних кварталов, чтобы заправиться у того малого, который варит вкусный кофе. В те времена было не так, как сейчас, когда бак залить некому, но зато поднесут чашку капучино, чтоб его. А тогда кофемашина на заправке была просто чудом техники, особенно если кофе был хороший. Ну, значит, на его кофе съезжались патрульные со всей округи, парковались и пили, а от этого еще больше водителей стало подкатывать, потому как по соседству с копами вечером оно все же безопасней. Получилась такая маленькая кофейная экосистема. На эту заправку мы и отправились. Я был за рулем. У нас было так – кто сел за руль, тот и ведет все дежурство, а кто не ведет – приносит кофе, вот Ломер и вылез. Я думаю, он не заметил, что там делалось. Он был футах в восьми или десяти от двери, когда его застрелили. А я не заметил, что там делалось, потому что делал запись в журнале. Только услышал выстрел, поднял голову – а Ломера нет. Зато парнишка за кассой стоит с поднятыми руками. А потом Меркадо обернулся и выстрелил в него тоже.

– Подожди, – сказала Франни. – Меркадо? Тот самый?

– Да, это то, что я увидел, – кивнул Фикс. – Заправка была обыкновенная, типа аквариума, с яркими огнями на крыше, так что видно было отлично: латинос, лет двадцати пяти, пять футов семь дюймов, синие штаны, белая рубашка, на рубашке кровь. Я на него перед тем два часа в участке пялился. И парень меня там тоже как следует рассмотрел. И теперь он увидал меня в окно. И выстрелил снова, но от волнения, наверно, промазал – даже машину не задел, только стекло заправочное выбил. Тут он выскочил из дверей и побежал вокруг здания на зады. Я услышал, как отъехала машина, но саму машину не видел. Зашел внутрь, а там на полу Ломер. – Фикс замолчал и задумался на миг. – Ну и вот.

– Что «вот»?

– Он был уже мертвый, – качнул головой Фикс.

– А парнишка на кассе?

– Его только через час доставили в больницу. Слишком долго везли. Умер на операционном столе. Студент был, подрабатывал на каникулах. Всей работы – утром заправку открыть, вечером закрыть да варить кофе.

Вернулась Патси, неся два стакана с соломинками.

– Бывает, что не хочется, пока не увидишь. Здесь такое сплошь и рядом.

Франни, поблагодарив, взяла воду. Патси оказалась права – ей захотелось пить.

– Но это же безумие какое-то, – сказала она отцу, хотя именно так и рассказывала тогда в машине мать – когда его напарник погиб, на отца нашло какое-то безумие, и он не смог опознать убийцу. – Каким образом Меркадо выбрался из участка? Как он узнал, куда вы с Ломером отправились?

– Помрачение нашло, ну, или, по крайней мере, мне так потом объясняли. Вроде бы от напряжения у меня воспоминания в голове перепутались, как слайды в проекторе, и вместо одного подозреваемого померещился другой. Но тебе скажу: я видел тогда то, что видел. Своего убитого напарника. И я не знаю, как это вышло, но убийца стоял на ярком свету футах в пятнадцати от меня. Мы смотрели друг на друга, вот как сейчас мы с тобой смотрим. Когда приехали полицейские, я описал им все досконально. Я, черт возьми, назвал его имя. Вот только Хорхе Меркадо всю ночь был в камере предварительного заключения в Рампарте.

– А тот, кто застрелил Ломера?

– А того, получается, я не видел.

– Его так и не нашли?

Фикс согнул соломинку и припал к ней губами. Пить ему было трудно из-за сужения пищевода. Воду приходилось втягивать в себя буквально по капельке.

– Нашли, – ответил он наконец. – Нашли, хоть и не сразу. Все сошлось.

– Но ведь ты опознал кого-то другого?

– В полиции, но не перед судом. Один человек видел, как у заправки кто-то гнал машину с бешеной скоростью. Отыскать водителя, а потом – ствол, который он выбросил из окна, для наших ребят было делом чести. Когда кто-то убивает кассира на заправке, полиция, конечно, сложа руки сидеть не будет. Но когда кто-то убивает на заправке копа – это, понимаешь ли, совсем другая история.

– Но ведь свидетелей не было, – сказала Франни.

– Я был свидетелем.

– Разве ты не сказал сейчас, что не знал, кто это?

– До того дня не знал. Даже когда сидел напротив него в зале суда. В голове у меня ничего не прояснилось. Психиатр сказал, что как увижу его, так и узнаю. А когда я так и не узнал, он заверил, что это может произойти со временем: в один прекрасный день я проснусь – а память вернулась. – Он пожал плечами. – Но она не вернулась.

– Так как же ты выступал свидетелем?

– Услышал, при каких обстоятельствах его задержали, и сказал: «Да, это он». – Фикс устало улыбнулся дочери. – Да ты не беспокойся. Это был тот самый малый. Надо помнить, что и он меня видел из аквариума, прежде чем попытался меня подстрелить. Он меня узнал. Понял, что я и есть коп, который смотрел, как он убивает Ломера и парнишку за кассой. – Фикс потряс головой. – Черт, не вспомню, как звали того мальчика… На похоронах узнал от его матери, что он занимался плаванием и подавал большие надежды. «Многообещающий был», по ее словам. Половину того, что было со мной в жизни, я с трудом припоминаю, а вторую половину мечтаю забыть.

После гибели Ломера Беверли, хоть и пообещала Берту, что уйдет к нему, оставалась с Фиксом еще два года. Оставалась, потому что была нужна ему. В тот день в Виргинии после грандиозного скандала на обратном пути из школы мать съехала на обочину и сказала Кэролайн и Франни, чтоб не смели думать, что она вот так просто взяла да и ушла от их отца. Она задержалась на два года.

– Каким-то образом мне удалось забыть про Ломера, – сказал Фикс. – Эта история годами сидела у меня в голове, но однажды, уж не знаю как, ушла. Я больше не видел его во сне. Перестал за ланчем представлять себе, чтó бы он заказал сейчас. Перестал, сидя в машине, смотреть на напарника и думать, почему он – не Ломер. Совестно признаваться, но я все же должен сказать – это было огромным облегчением.

– Но теперь ты опять думаешь о нем?

– Да, конечно, – ответил Фикс. – О нем и обо всем этом. – Он поднял руку к пластиковой трубке, связывавшей его с жизнью. Улыбнулся. – С ним такого никогда не будет. Он никогда не станет старым и больным. Но я уверен, он был бы совсем не против, спроси его кто-нибудь. И еще я уверен – раньше мы оба сказали бы: «Да, пожалуйста, господи, в восемьдесят пошли мне рак». Но теперь… – Фикс пожал плечами. – Теперь я чего-то засомневался на этот счет.