Развод. Зона любви (СИ) - Соболева Ульяна ramzena

— Ты держишься хорошо, — наконец говорит она, отставляя кружку. — Но долго так не протянешь.

Я приподнимаю бровь, но не отвечаю.

— Не потому что ты слабая. Просто тюрьма — это стая. Если ты без стаи — ты мясо.

Я сжимаю пальцы на коленях.

— Ты предлагаешь мне что? Найти стаю?

Мамка ухмыляется.

— Я предлагаю не делать глупостей.

Она затягивается, потом смотрит на меня.

— Кобра тебя ненавидит, но Кобра — это шавка. Ее можно задавить, если знать, как.

Я чуть щурюсь.

— Ты хочешь, чтобы я ее задавила?

Мамка хмыкает, выпуская дым в сторону.

— Ты мне нравишься, Барыня. Ты не паникуешь, не визжишь, не скулишь. Ты не из этого дерьма, но и не сломалась сразу. Это интересно.

Я не расслабляюсь, но внутри что-то теплое просачивается сквозь напряжение.

— И что ты хочешь?

Она чуть улыбается.

— Пока просто смотрю, на что ты способна.

Я понимаю — это предложение.

Она может меня защитить.

Но я не знаю, какой будет цена.

Мамка затягивается медленно, смотрит на меня с ленивым прищуром. В воздухе стоит напряжение, но уже не то, что раньше. Она больше не видит во мне добычу. Она видит — игрока.

— Пока что заступаться за тебя не собираюсь…, — наконец говорит она, выпуская дым, — но и смотреть, как тебя жрут, я тоже не хочу. Ты мне интересна, Барыня. А интерес — это уже кое-что.

Я молчу, но внутри все напрягается. Предложение будет. Я это чувствую.

Мамка делает паузу, будто нарочно растягивает момент.

— Скажу прямо. Если ты хочешь выжить, тебе нужна крыша. Я могу ею стать.

Я поднимаю взгляд.

— Но просто так я ничего не делаю.

Она усмехается, тушит сигарету о край койки, потом подается вперед, смотрит прямо в глаза.

— Ты умная. Красивая. Грамотная. Женщина, которая жила другой жизнью.

Я не двигаюсь.

— Мне нужен человек, который умеет работать с головой, а не только с кулаками. Я хочу, чтобы ты стала моими глазами и ушами.

Меня бросает в жар.

— Ты предлагаешь мне стать стукачкой?

Мамка смеется, качает головой.

— Ой, ну не надо этих слов. Стукачи долго не живут, а я предлагаю тебе другое. Ты будешь знать, кто с кем мутит, кто несет, кто с кем договаривается. Не для охраны. Для меня.

Она наклоняется ближе.

— Я даю тебе защиту, Барыня. А ты даешь мне информацию.

Я смотрю ей в глаза.

Соглашусь — буду под ее крылом. Откажусь — я снова одна.

Мамка не торопит.

Она просто ждет.

Я выдерживаю паузу. Тяжелую, почти осязаемую. Мамка смотрит спокойно, уверенно, будто уже знает, какой ответ я дам. Но я не та, кто станет плясать под чужую дудку.

— Нет.

Одно слово, но оно отдается в камере, как выстрел.

Мамка не моргает. Она смотрит на меня, щурится, потом медленно улыбается.

— Вот оно как.

Я не опускаю взгляд.

— Я не стану ни за кем наблюдать. Я не сука и не шестерка!

Мамка кивает, лениво откидывается назад, снова тянется к кружке.

— Мне нравится твоя гордость, Барыня. Знаешь, почему? Потому что ты умеешь стоять на своем, даже когда тебе страшно.

Она делает глоток, потом снова встречает мой взгляд.

— Поэтому сегодня тебя переведут в мою камеру. Теперь ты под моей защитой.

Я на секунду перестаю дышать.

— Но я…

— Ты не поняла? — Мамка усмехается. — Мне нахер не нужны крысы. Я проверяла тебя. Теперь я уверена.

Она тушит сигарету, поднимается и смотрит на меня сверху вниз.

— Ты мне нужна такой, какая ты есть. Цельной. Сильной. Гордой. Теперь я твоя крыша. И если кто-то снова сунется к тебе — он будет иметь дело со мной.

Я все еще держусь прямо, но внутри что-то дрожит.

Меня больше никто не тронет.

И это…

Это слишком неожиданно.

Мамка смотрит на меня внимательно, будто еще раз оценивает, правильное ли решение приняла. Она уже все решила, но ей нравится играть, растягивать момент.

Я чувствую, что сейчас будет цена за защиту.

И она, конечно, не мелкая.

— Ты теперь подо мной, Барыня. А подо мной просто так не живут.

Я сжимаю губы.

— Я уже поняла. Чего ты хочешь?

Мамка усмехается, качает головой.

— Ты привыкла думать, что если в тюрьме предлагают защиту, то взамен просят бабки, поблажки, услуги.

Она делает паузу, щурится.

— Но мне нужно другое. Мне нужен умный человек.

Я смотрю прямо.

— Я слушаю.

Мамка наклоняется ближе, понижает голос.

— У меня бизнес на воле. Хороший бизнес. Приносит деньги. Но проблема в том, что вокруг меня одни тупицы. Они могут выбивать долги, могут работать с товаром, но как только речь заходит о документах, цифрах — все, пиши пропало.

Я чувствую, как внутри что-то холодеет.

— Ты хочешь, чтобы я занималась твоими деньгами.

Мамка улыбается.

— Я хочу, чтобы ты помогла мне вести бухгалтерию.

Она откидывается назад, берет сигарету, прикуривает.

— Я знаю, кто ты была там, за стенами. Я знаю, что ты в этом разбираешься лучше, чем любой из этих тупых куриц. Мне нужен человек, которому я могу доверить цифры.

Я напрягаюсь.

— И как я это буду делать? Здесь, в тюрьме?

Мамка щурится, усмехается.

— А вот об этом не переживай. Компьютер у тебя будет. Связь с нужными людьми — тоже. Тебе просто надо будет сидеть и считать. Грамотно, без лишних движений. Чтобы у меня не было проблем.

Она выдыхает дым, наклоняется ближе.

— Ты сможешь это сделать, Барыня? Или ты все-таки просто пустышка, которая когда-то жила в красивом доме, но сама в цифрах ни черта не понимает?

Я держу ее взгляд.

— Если у меня будет доступ к информации, я справлюсь.

Мамка улыбается шире.

— Вот и умница.

Она поднимается, щелкает пальцами охраннице у двери.

— Переведите ее ко мне. А насчет техники… решим.

Я понимаю, что у меня нет выбора.

Но впервые за долгое время мне становится интересно.

Глава 8

Горячая вода стекает по плечам, забирая с собой липкую усталость, оставляя после себя ощущение, которого у меня не было уже давно — ощущение, что я ещё живая. Здесь, в этом месте, где всё построено на боли, унижении и страхе, где каждая секунда — борьба за выживание, тёплая вода кажется почти роскошью. Я закрываю глаза, позволяю каплям стекать по коже, и на одну короткую, обманчиво-тихую секунду мне кажется, что я одна.

Шорох.

Глухой, осторожный.

Воздух меняется.

Я открываю глаза.

Тихий щелчок двери.

Слишком тихий.

Меня бросает в холодный пот.

Я едва успеваю повернуться, когда резкий толчок в спину сбивает с ног. Я падаю на кафель, бьюсь локтем, боль мгновенно отзывается гулкой пульсацией в костях, но нет времени думать об этом. Я пытаюсь повернуться, но меня прижимают коленом к полу. Я не вижу её лица, только чувствую. Запах дешёвого мыла, кислый, неприятный, горячее дыхание у самого уха. И холодное лезвие, которое скользит по коже.

— Ты думаешь, Горин вечно будет тебя защищать?

Голос низкий, сдавленный, полный ненависти.

Кобра.

Я дёргаюсь, резко бью локтем назад, врезаюсь в рёбра нападавшей. Она взвизгивает, ослабляя хватку, но вторая тут же наваливается сверху, и нож скользит по моему боку.

Резкая боль вспыхивает в теле, обжигает, но я не кричу.

Я не дам им этого удовольствия.

Горячая кровь стекает по коже, смешиваясь с каплями воды, но я чувствую, что рана неглубокая. Они не хотят убить меня сразу.

Они хотят поиграть.

Пальцы Кобры впиваются в волосы, рывком оттягивают голову назад.

— Ты думаешь, ты кто, Брагина? Ты думаешь, если ты к Горину в ноги упала, то теперь королева?

Я стискиваю зубы, но молчу.

— Ответь, сука!

Рывок, острая боль в затылке.

Я зажмуриваюсь, силой вгоняю дыхание в лёгкие, ищу слабину.

Они думают, что я сломаюсь. Они думают, что я просто приму это.

Они забыли, что мне уже нечего терять. Я больше не та, кем была.