Ступени - Борис Давыдов

– А сам что?

– Я прямолинейный слишком, к тому же не очень решительный. А у тебя, я вижу, может получиться. Славка придумал что-то своё – у него отец врач. Я тоже думаю над одним способом.

Пока Молодцов кумекал, с какого боку приступить к исполнению задуманного, подошло время принятие присяги. Этот день для всех в армии, как праздник: музыка, праздничный стол… С этого дня принявшие присягу считаются курсантами ВАШМ (военная авиационная школа механиков). Ивана оставили в этой же роте и в том же взводе – командиром отделения. Зам. комвзвода старший сержант Лагута был доволен своим помощником: дисциплинирован, имеет хорошую выправку, командирский голос, пользуется уважением. Его уже обещали оставить в школе заместителем командира взвода после её окончания. Выпускники школы получали только специальность: одни механика по двигателям, другие по вооружению… Молодцову обещали присвоить кроме всего и звание младшего сержанта. Но зачем ему эти должности и звания, когда нет рядом его дорогой Марты?

В общем, ничто не радовало его в школе, даже благожелательная обстановка между курсантами, сержантами и офицерами.

И Иван решился.

Глава 10. Симулянт

Через два-три дня после начала учебного процесса Молодцов приступил к задуманному. А примерно ещё через неделю он попросил своих корешей – Пашу и Славу сказать командиру взвода: мол, так и так…

Тут и началось! Командир взвода капитан Киселёв пригласил Молодцова в учебный класс:

– Товарищ капитан, курсант Молодцов по вашему приказанию прибыл! – отрапортовал Иван.

Бывший лётчик первого класса смотрел на бравого солдата угрюмо.

– Молодцов, объясни мне, не специалисту в таких вот вопросах, как такое может быть? Месяц у тебя было всё нормально, и вдруг. – Выражение лица капитана выражало недоумение, вопрос.

– Товарищ капитан, – состроив всем своим видом смущение, ответил Иван, – у меня и до этого было, но не часто. А после присяги… не знаю почему… стало чаще. Может, дом вспомнил, волнение… А может, от смены часовых поясов. – Он опустил голову.

Капитан сморщил нос и, мотнув головой, произнёс неуверенным голосом:

– Темнишь, наверное, Молодцов.

– Никак нет, товарищ капитан! – Иван встал по стойке «смирно».

– Ты хочешь сказать, что тебя надо отправить на обследование?

– Не знаю, товарищ, капитан. – Молодцов замялся.

– Хорошо, я подумаю, идите…

На следующий день после завтрака старший сержант Лагута, двухметровый здоровяк с Алтая, повёл рядового Молодцова в медсанчасть. Пока шли – минут десять ходьбы быстрым шагом, – старший сержант сначала пожурил командира отделения: мол, из-за тебя вынужден заниматься, чёрт знает чем. Потом спрашивает:

– Ты чего это решил симулировать из армии?

Ивану хоть и стыдно было перед Лагутой, но решив играть роль, передумывать не собирался, в то же время и откровенничать поостерёгся.

– Товарищ старший сержант, я бы с удовольствием здесь служил и готов это делать, но я же не виноват. У меня и раньше такое было – то пройдёт, то снова начнётся, а здесь как будто прорвало. Возможно, смена обстановки как-то подействовала, климат. Не знаю.

Лагута, замедлив шаг, предупредил:

– Смотри, Ваня, если тебя раскусят, дисбат тебе гарантирован. А это тебе не в авиации сопли жевать. Вон пехотинцы по мёрзлой земле ползают целыми днями, видел, наверное. Но и они готовы лучше землю каждый день грызть, чем оказаться в дисбате. Там не жизнь – ад!

Иван предвидел подобное развитие событий, да и Павел его предупреждал о дисбате. Поэтому он заранее отправил Руфе письмо, где разъяснил, что говорить, если придут из райвоенкомата. Объяснил он и причину своего поведения. Иван не сомневался: тётя Руфа в случае необходимости со знанием дела выполнит его просьбу. К Марте, он был уверен, никто не придёт – он у неё не прописан, да и в военкомате никто не знает, что он жил у неё. Марте, между прочим, он ничего не написал о своей задумке. Писал, что здесь красивая природа, сопки… В каждом письме Иван старательно и искренне выводил на листе бумаги колдовские слова «люблю», «любимая», «милая», «дорогая Весна», «скучаю».

Свои письма, минуя военную цензуру, он отправлял не солдатской почтой, а гражданской – ходил к домам, где живёт население военного городка, и опускал конверты в специальные почтовые ящики. Он ещё за полторы недели до присяги получил от Марты письмо, где она писала, что тоже любит его, а в конце приписала:

«Ваня, наконец-то я забеременела. Это величайшее счастье, которое я не могу словами передать. Такое мне и в лучшем сне не могло присниться. Я думаю, что забеременела в первые дни, когда мы… Помнишь? И вот случилось чудо. Видимо, наши чувства были искренни и взаимны, поэтому так и произошло. Я бесконечно счастлива! Целую тебя миллион раз! Крепко обнимаю! Не грусти, хотя я понимаю тебя. Но всё равно не отчаивайся. Того, кто подложил тебе «свинью», думаю, жизнь накажет. Надеюсь, после окончания школы тебе отпуск дадут. Ехать далеко, правда, но… Не переживай, держись.

Ты днём и ночью в моей памяти, мой мальчик, мой юноша, мой самый лучший в мире мужчина».

Получив от любимой женщины это письмо, Иван мысленно прыгал – так пела его душа. Был бы он лётчиком, наверное, слетал бы домой. Своей радостью он ни с кем не стал делиться: кому нужна его радость? Подумают ещё, что он после этого и начал симулировать.

Но именно после сообщения от Марты Иван однозначно решил, что всё сделает для того, чтобы комиссоваться из армии. «Был бы я рядом с домом, – думал он в тот раз, – у меня и в мыслях бы не было комиссоваться, потому что и Марта ко мне бы приезжала, и я ездил бы к ней. Хотя бы раз в месяц. А в этой ситуации – ни отсюда, ни сюда».

…В медсанчасти Ивана принял военврач в звании старшего лейтенанта. Поговорив с рядовым Молодцовым, он дал ему успокаивающих таблеток, пояснил: принимать по одной таблетке за час до отбоя.

– А если они не помогут? – наивно округлив глаза, спросил «больной».

– Там посмотрим, – последовал неопределённый ответ.

Лагута дожидался за дверью, тут же спросил:

– Ну, что тебе доктор сказал?

– А что он скажет? Дал успокаивающих таблеток.

Прошло ещё две недели, в течение которых Иван, во-первых, выполнял предписание врача, во-вторых, его каждую ночь будил дневальный – по приказу командира взвода. Результат – ноль. Молодцов находил время, чтобы «замочить» свой матрац два-три раза в неделю. По просьбе Ивана один из курсантов снова пожаловался капитану, мол, нелады у нас…

На этот раз Молодцова положили в медсанчасть. Днём ему давали какие-то таблетки, которые он бросал в уличную уборную. Военврач каждое утро интересовался, как самочувствие, как спал, как… А по ночам его постель дважды обследовала дежурная медсестра.

Иван чутко спал, и, как только скрипнет дверь, начинал притворно похрапывать. Медсестра рукой под одеяло… ощупывает его. Приятно-о, до опупения. Второй раз она приходила обычно около пяти утра, и снова начинала его ощупывать. «Но почему она не будит меня? – стал удивляться Молодцов. – Эксперимент, что ли, какой проводят? Ничего не выйдет, хрен вам! Найду время». И находил, хотя жутко не высыпался, бодрствуя в полглаза всю ночь. А миленькие медсёстры только руками разводили в недоумении.

Днём Иван был вежлив с ними, говорил комплименты, шутил. Одна, лет двадцати трёх, как-то не выдержала, игривым тоном сказала:

– Молодцов, хватит разыгрывать шута, ты ведь симулируешь! Лучше с девушкой познакомься да встречайся с ней, целуйся. А ты вместо этого занимаешься какой-то ерундой.

Иван пошутил в ответ:

– Вот с вами, Тома, я бы поближе познакомился, вы как, не против?

– У меня муж здесь работает, а ты лучше с Верочкой поближе познакомься, потом утешайтесь с ней по ночам. – Она лукаво посмотрела на него: – У тебя до Армии были женщины?

– Только девушки, – сделав серьёзное лицо, ответил Иван. Тамара недоверчиво скривила губы и ушла в процедурную.

Кстати, Вера, смазливая медсестра лет двадцати пяти, уже не раз подмигивала Ивану, но он лишь улыбался: побалагурить – это одно, а конкретно… Марте он не думал изменять. Она, между прочим, недавно ему приснилась: вот он пытается её раздеть, но что-то мешает, пробует и так и сяк – не получается. В конце концов, проснулся от сладостного ощущения, приятного во сне и неприятного после сна. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: гормоны в молодом организме играют. И «взрываются» они во время сна. В этот момент кому-то снятся голые или полуголые женщины, кому-то… но конец один: пытаешься удержать возбуждение, но поздно.

А с теми же медсёстрами Иван почувствовал себя с недавних пор неким героем, эдаким разведчиком, которому надо обмануть разведчиков другой стороны. Поэтому он смотрел и на медперсонал в целом, и на сослуживцев как человек, знающий больше, чем они. Чувства стыдливости у него в этом случае не было. Кого стесняться, молоденьких медсестёр? Стыдливость, как и скромность (примерно так рассуждал он) хороша для девушек, но не для человека, которого обманули, можно сказать, предали. Возможно, исходя из такой вот логики, Иван и не чувствовал ни перед кем своей вины, стыдливости тоже.