Евгений Евтушенко. Все стихи - Евгений Евтушенко

1967, Лиссабон

Евгений Евтушенко.

Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.

Людей неинтересных в мире нет…

С. Преображенскому

Людей неинтересных в мире нет.Их судьбы — как истории планет.У каждой все особое, свое,и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жили с этой незаметностью дружил,он интересен был среди людейсамой неинтересностью своей.

У каждого — свой тайный личный мир.Есть в мире этом самый лучший миг.Есть в мире этом самый страшный час,но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,с ним умирает первый его снег,и первый поцелуй, и первый бой…Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,машины и художников холсты,да, многому остаться суждено,но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.Не люди умирают, а миры.Людей мы помним, грешных и земных.А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,что знаем о единственной своей?И про отца родного своегомы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди… Их не возвратить.Их тайные миры не возродить.И каждый раз мне хочется опятьот этой невозвратности кричать.

1961

Евгений Евтушенко. Стихотворения.

Серия «Самые мои стихи».

Москва: Слово, 1999.

Маша

Вдоль моря быстро девочка проходит,бледнея, розовея и дичась.В ней все восходит… Что с ней происходит?В ней возникает женщина сейчас.

Она у моря тапочки снимает,вступает, словно в музыку, в него,и все она на свете понимает,хотя не понимает ничего.

Рассудок трезвый, безрассудства масса,взгляд из-под чуткой челки через всехи снова вниз… Все это вместе Маша —серьезный большеглазый человек.

И у меня пересыхает нёбо,когда, забыв про чей-то взрослый суд,мальчишеские тоненькие ногиее ко мне беспомощно несут.

Я надеваю трубчатую маску.Плывет и Маша где-то надо мной.Я сквозь стекло ищу глазами Машусреди цветов и крабов, как хмельной.

И вижу я в зеленой толще светлойнад бурою подводною грядой —колышутся, как беленькие стебли,мальчишеские ноги под водой.

И я плыву, плыву в подводных чащах,плыву я, воду ластами кроя,и я несчастлив от того, что счастлив,и снова счастлив, что несчастлив я.

Что мне сказать? Пусть не боится мама —тебе не причиню я, Маша, зла.Мне от тебя немного надо, Маша,и очень много — чтобы ты была.

В раздумиях о вечности и смерти,охваченный надеждой и тоской,гляжу сквозь твое тоненькое сердце,как сквозь прозрачный камушек морской.

1958

Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.

Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995.

Меняю славу на бесславье…

Меняю славу на бесславье,ну, а в президиуме стулна место теплое в канаве,где хорошенько бы заснул.

Уж я бы выложил всю душу,всю мою смертную тоскувам, лопухи, в седые уши,пока бы ерзал на боку.

И я проснулся бы, небритый,средь вас, букашки-мураши,ах, до чего ж незнаменитый —ну хоть «Цыганочку» пляши.

Вдали бы кто-то рвался к власти,держался кто-нибудь за власть,и мне-то что до той напасти,—мне из канавы не упасть.

И там в обнимку с псом лишайнымв такой приятельской пылия все лежал бы и лежал бына высшем уровне — земли.

И рядом плыли бы негрешнобосые девичьи ступни,возы роняли бы небрежнотравинки бледные свои.

…Швырнет курильщик со скамейкив канаву смятый коробок,и мне углами губ с наклейкипечально улыбнется Блок.

1966

Евгений Евтушенко.

Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.

Много слов говорил умудренных…

Много слов говорил умудренных,много гладил тебя по плечу,а ты плакала, словно ребенок,что тебя полюбить не хочу.

И рванулась ты к ливню и к ветру,как остаться тебя ни просил.Черный зонт то тянул тебя кверху,то, захлопавши, вбок относил.

И как будто оно опустело,погруженное в забытье,это детское тонкое тело,это хрупкое тело твое.

И кричали вокруг водостоки,словно криком кричал белый свет:«Мы жестоки, жестоки, жестоки,и за это пощады нам нет».

Все жестоко — и крыши, и стены,и над городом неспростателевизорные антенны,как распятия без Христа…

Август 1957

Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.

Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995.

Моей собаке

В стекло уткнувши черный нос,все ждет и ждет кого-то пес.

Я руку в шерсть его кладу,и тоже я кого-то жду.

Ты помнишь, пес, пора была,когда здесь женщина жила.

Но кто же мне была она —не то сестра, не то жена,

а иногда, казалось,— дочь,которой должен я помочь.

Она далеко… Ты притих.Не будет женщин здесь других.

Мой славный пес, ты всем хорош,и только жаль, что ты не пьешь!

1958

Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.

Москва: Молодая гвардия, 1962.

Мой пес

В стекло уткнув свой черный нос,все ждет и ждет кого-то пес.

Я руку в шерсть его кладу,и тоже я кого-то жду.

Ты помнишь, пес, пора была,когда здесь женщина жила.

Но кто же мне была она?Не то сестра, не то жена.

А иногда, казалось, дочь,которой должен я помочь.

Она далеко… Ты притих.Не будет женщин здесь других.

Мой славный пес, ты всем хорош,и только жаль, что ты не пьешь!

1958

Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.

Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995.

Молитва

Униженьями и страхомЗаставляют быть нас прахом,Гасят в душах божий свет.Если гордость мы забудем,Мы лишь серой пылью будемПод колесами карет.

Можно бросить в клетку тело,Чтоб оно не улетелоВысоко за облака,А душа сквозь клетку к богуВсе равно найдет дорогу,Как пушиночка, легка.

Жизнь и смерть — две главных вещи.Кто там зря на смерть клевещет?Часто жизни смерть нежней.Научи меня, Всевышний,Если смерть войдет неслышно,Улыбнуться тихо ей.

Помоги, господь,Все перебороть,Звезд не прячь в окошке,Подари, господь,Хлебушка ломоть —Голубям на крошки.

Тело зябнет и болеет,На кострах горит и тлеет,Истлевает среди тьмы.А душа все не сдается.После смерти остаетсяЧто-то большее, чем мы.

Остаемся мы по крохам:Кто-то книгой, кто-то вздохом,Кто-то песней, кто — дитем,Но и в этих крошках даже,Где-то, будущего дальше,Умирая, мы живем.

Что, душа, ты скажешь богу,С чем придешь к его порогу?В рай пошлет он или в ад?Все мы в чем-то виноваты,Но боится тот расплаты,Кто всех меньше виноват.

Помоги, господь,Все перебороть,Звезд не прячь в окошке,Подари, господь,Хлебушка ломоть —Голубям на крошки.

1996

Евгений Евтушенко.

Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.

Молитва перед поэмой