Испанский садовник - Арчибалд Кронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хосе возвращался не спеша, сохраняя на лице всё то же застывшее выражение. Мальчика пробрал холодок сомнения. Но, поравнявшись с ним, садовник улыбнулся знакомой мягкой улыбкой, которая озарила его покрытое потом лицо и согрела Николаса своим теплом. В ту же минуту быстрым, почти неуловимым, движением тренированного запястья он бросил на колени Николасу бумажку и сразу же скрылся за миртовой изгородью.
Николас радостно перевел дыхание и некоторое время лежал, наслаждаясь этой доброй улыбкой, которая вновь восстановила утраченную, как он боялся, дружбу, а затем взял с пледа, укрывавшего его колени, бумажку и медленно ее развернул. На ней толстым карандашом, округлым неровным почерком было написано:
«Амиго мио!
У тебя в голове больше ума, чем у Хосе! Я бы до такого не додумался. Пиши ещё — от этого никому обиды не будет. Работа ерунда! Ты же знаешь, что я силен, как андалузский осел, а они самые сильные. И потом, я смогу хорошо отдохнуть на рыбалке в воскресенье. Вот, если бы ты пошел со мной на Аренго! Мои сестры, слава Богу, здоровы, а старый Педро съел много форели. Ты и вправду скучаешь по мне, малыш? Это придает мне силы.
Хосе».Николас крепко зажмурился, будто пытаясь удержать перед глазами эти чудесные слова. Хосе его не забыл! От счастья всё существо мальчика словно озарило золотым сиянием. Он вдруг громко рассмеялся, сел прямо и схватил карандаш.
«Как же ты можешь быть андалузским ослом, если ты лучший игрок в пелоту в Сан-Хорхе? И ещё — ты мой лучший друг. У меня никогда раньше не было друга, так что это не слишком большая похвала. Ха-ха! Почему ты не смажешь эту старую тачку? Она ужасно скрипит. Мне-то ничего, для меня это лучше всякой музыки, потому что я знаю, что ты рядом. Смеюсь и не могу остановиться. Я так счастлив.
Николас».Записка отправилась в тачку; а через пару минут прилетела обратно на плед.
«Пусть тачка скрипит — так каждый будет знать, что ленивый садовник работает. Но если ты любишь музыку, я как-нибудь сыграю тебе на кларнете. От каталонских мелодий ты будешь прыгать и плясать. Та-ра, та-ра, те-да, бум, бум. Для этого нам вовсе не нужно разговаривать. А еще мы можем молча играть в мяч. Видишь, я не так уж глуп.
Осёл Хосе».А в ответ:
«Если ты осёл, мне придется быть оводом. Тогда я смогу летать за тобой, и никто меня не увидит. И подпрыгивать высоко-высоко! Но предупреждаю: если не станешь со мной дружить, я тебя укушу!
Овод Нико».Когда Хосе снова прошел мимо, он не улыбался, и, развернув записку, Николас прочитал:
«Умоляю, будь осторожен. В патио Гарсиа. Он ничего не видел, но лучше нам сегодня больше не переписываться. Я думаю о тебе,
Хосе».Мальчик застыл на месте, как одно из тех нежных морских растений, которые при первом же признаке опасности прекращают шевелить отростками, перед тем как отдернуть их. С большой осторожность он спрятал записку под рубашкой. Правильнее было бы — он читал об этом в книгах — прожевать и проглотить её. Но листок был слишком велик, и Николаса могло стошнить. А кроме того он очень хотел сохранить записку. Лежа с полуопущенными веками, он с удовольствием ощущал прикосновение к коже жестковатого края бумаги, шевелящейся от его дыхания и спокойных ударов сердца.
Глава 8
Глядя, как заметно осунувшийся Хосе безмолвно движется туда и обратно, выполняя назначенное им задание, консул даже присвистнул от удовольствия. Жаль, конечно, что рокарий почти готов. Едко усмехнувшись, он тут же рассудил, что пора подумать о новых серьезных садовых преобразованиях, рассчитанных на напряжение мышц и активную подвижность конечностей. Он не успокоится, пока не смирит этот заносчивый бунтарский дух.
По мере того, как усиливалась его враждебность к каталонскому юнцу, Брэнд ощущал прилив глубокого внутреннего удовлетворения. Давненько он не чувствовал себя так хорошо: он был в отличной физической и умственной форме, короче говоря — жизнь в нём бурлила. Ему нравилась теплая ясная погода, он как нельзя лучше адаптировался к этому пылающему весеннему солнцу. В офисе — вовсе не того уровня, которого Брэнд достоин — тем не менее, всё наконец-то шло гладко; рукопись о Мальбранше находилась в завершающей стадии редактирования.
Но самую большую радость доставляло Брэнду послушание сына. После нескольких дней капризной угрюмости тот перестал дуться и снова стал любящим и послушным ребенком. В последнее время Николас действительно заметно повеселел: он громко смеялся, что, хоть и вынуждало отца грозить ему пальцем, тем не менее, служило доказательством того, что досадный инцидент больше его не тревожит.
До чего же приятно было чувствовать кипение жизни! Консула переполняло ощущение собственного превосходства и могущества — он будто помолодел! Будущее снова казалось ему прекрасным, это волновало кровь и заставляло расширяться его узкие ноздри. Неужели вечно хмурая фортуна наконец-то ему улыбнется?
В пятницу около пяти часов пополудни, в теплом сиянии заходящего солнца, он бодрым шагом направился в сторону консульства. День был выходной — по крайней мере, так считалось до его появления в Сан-Хорхе. Но он положил конец этой свободной, располагающей к лени традиции, потребовав, чтобы в офисе всегда присутствовал один сотрудник. Сегодня Деккера пришлось отпустить — Элвин с женой собирался на пикник в Уэску вместе с детьми алькальда (этого панибратства консул, кстати сказать, не одобрял), и на дежурстве надлежало быть старшему клерку Фернандо.
В этом-то и намеревался убедиться Брэнд, выбрав для посещения консульства такое время. Заодно он собирался просмотреть ежедневную вечернюю почту из Барселоны, которую никому, кроме него, не позволено было трогать. Столь поздняя доставка доставляла большие неудобства, но он уже предъявил претензии почтовому ведомству и надеялся, что проблема будет решена к его удовольствию.
Впрочем, сегодня консул не расположен был жаловаться. Напевая себе под нос, он вошел в офис и с удовлетворением увидел за столом Фернандо.
— Ну, как идут дела, Фернандо? — воскликнул он с необычным радушием.
Клевавший носом клерк поспешно выпрямился.
— Ничего нового, сеньор. А утро сегодня выдалось славное! Такая жалость… — решился он на робкий протест. — С тем же успехом можно было загорать на пляже.
— Зато вы с честью исполнили свой долг, Фернандо, — сказал Брэнд с легкой укоризной. — Почту принесли?
— Да, сеньор. Она в ящике… Посыльный сказал, там письмо с сургучной печатью, из Мадрида… Я его не трогал!
— Правильно сделали, — кивнул Брэнд. — Если хотите, можете идти.
Он посторонился, пропуская Фернандо, а тот вскочил, схватил свою шляпу и с быстрым поклоном выбежал из комнаты, как школьник, которого оставили после уроков и наконец-то отпустили. Покачав головой, консул подошел к почтовому ящику и отпер секретный замок ключом, висящим на часовой цепочке. В ящике, запечатанное красным сургучом, лежало письмо из Мадрида.
Дрожь в крупных холеных пальцах, была необъяснимой и словно что-то предвещала. Перемена ли его настроения была тому причиной, но Брэнд вдруг ощутил, что держит в руке жизненно важную весть. Он быстро распечатал конверт. И действительно — его ждала новость первостепенной важности.
Письмо пришло от Лейтона Бейли — генерального консула в Мадриде. В нем коротко сообщалось, что Джордж Тенни серьезно болен, у него был эпилептический припадок, что, хоть и не смертельно, но не позволит ему продолжать службу. От Брэнда требовалось срочно явиться в посольство.
Консул застыл на месте, грудь его вздымалась, крупное тело, оставаясь внешне неподвижным, пульсировало. Он внимательно перечитал письмо. Это могло означать только одно — он займет место Тенни: вот оно, так долго откладываемое повышение.
Огромным усилием Харрингтон Брэнд удержался, чтобы не закричать от радости. Его чувство собственного достоинства этого не допускало. Наконец-то, наконец-то, его оценили! Он глубоко вдохнул, откинул голову, глаза заблестели — счастье охватило его.
Овладев собой, он собрался с мыслями и, выйдя в холл, стал взволнованно водить пальцем по расписанию поездов, висящему на стене рядом с телефоном. Как он и ожидал, железная дорога работала отвратительно. Но если Гарсиа вечером отвезет его в Барселону, он сможет доехать ночным поездом до Сарагосы, пересесть на пригородный до Алагона, а там, после часового ожидания, сесть на Центральный Кастильский экспресс, который прибудет в Мадрид около полудня в субботу. Поездка предстояла ужасная, но учитывая оказанную ему честь, Брэнд хотел во что бы то ни стало поразить Бейли своей оперативностью и пунктуальностью.