Ледяной ветер Суоми - Свечин Николай

– По рукам, – Лыков по очереди обменялся с собеседниками крепкими рукопожатиями. – А теперь расскажи, будь добр, про криминальную обстановку в Гельсингфорсе. Особо прошу остановиться на тех вещах, которые могут касаться моего дознания.

Комиссар подвел статского советника к плану города, висевшему на стене:

– Запоминай. К зиме я жду ухудшения этой самой обстановки по причинам, которые только что изложил. В Гельсингфорсе копится критическая масса недовольных. Люди лишаются работы, им нечем себя прокормить. А к ним вдобавок едут и едут новые конкуренты на приискание должности. Мы участили облавы, забираем с улиц и из притонов праздношатающихся, а их меньше не становится. Вчера привели восемнадцать человек из самого города и еще четверых из Сёрнеса. На что живут, непонятно… Хулиганства стало больше, то и дело пускают в ход пуукко, который вы в России называете финкой. Мы ввели штраф в пятьдесят марок за ношение пуукко на дорогах общего пользования, а также на частных и публичных увеселениях и собраниях. Но толку пока не вижу. Вот на прошлой неделе случилась большая драка на вечере рабочего союза кожевенников. Ввалились пятьдесят подонков, никакого отношения к кожевенникам не имевшие, все они были с ножами. Начали приставать к женщинам, их кавалеры вступились, и началось… Так что по улицам вечером ходи осторожно.

– Что еще предпринимаете?

– Пытаемся бороться с пьянством. От него все зло! Каждый вечер в шести участках, на которые поделен город в полицейском отношении, собирают до полусотни напившихся до беспамятства или буйства. А по воскресеньям – больше ста. В итоге принято правило, запрещающее продавать водку в малых количествах, меньше одной канны в руки.

– Канна – это мера в три с половиной литра, – поспешил пояснить Лыкову Вихтори.

– И результаты вроде бы есть. Рабочие и плебс не могут позволить себе такой расход. Пьяных, кажется, стало меньше.

Алексей Николаевич скептически покачал головой:

– А самогоноварение? А кто помешает рабочим скинуться на канну втроем?

– Ты прав, все это имеет место. Но мы ужесточили также правила продажи. Теперь водку можно купить только четыре дня в неделю: со вторника по пятницу с девяти до одиннадцати часов утра.

– И что?

Начальник сыскной полиции поджал губы:

– В ответ они стали пить политуру. В бутылку лимонада кладут соль, доливают политуру и трясут. От соли и встряски лак выделяется и осаживается на дно.

– Много уже народу отравилось? – сочувственно спросил питерец. – У нас таких дураков тоже в избытке.

– Есть ослепшие, и два человека умерли. А еще очень мы досаждаем шведам. Представляешь, наши ребята повадились ходить на ту сторону границы в шведский город Хапаранда. Для этого надо лишь перейти речку по мосту. И – пей сколько хочешь и когда хочешь, да и цены ниже. В результате в прошлом году…

Кетола полез в стол, вынул оттуда справку и зачитал вслух:

– …задержано в пьяном виде семьсот семьдесят пять человек. Из них шестьсот восемьдесят семь оказались финляндцами! Почти все тяжкие преступления в Хапаранде были совершены ими же. Население требует усилить в городе кадр полиции и не пускать через мост соседей.

– Понял. А что с более серьезными преступлениями?

– Кражи в квартирах случаются здесь даже не каждую неделю, не то что у вас. Часто стали красть в банях, особенно в Сёрнесе. Как редкий случай приведу похищение главным директором Гельсингфорсской лесопромышленной фирмы Генриксеном семидесяти тысяч марок из кассы предприятия. Украл и побежал к вам в Россию! Мы арестовали его уже на станции Рийхимяки. Что еще? Грабежи происходят регулярно. Вчера, например, ограбили городского фискала [26] в парке Дьюргорден, возле спортивного плаца. Зачем он туда вечером один пошел? А третьего дня в предместье Германстад напали на хозяина магазина. Он нес через неосвещенный двор дневную выручку к себе на квартиру. Живет напротив… Стукнули по голове, отобрали кассу и убежали. Ищем, кто сделал, но пока не нашли.

– Тихий городок, два грабежа в неделю, – ехидно прокомментировал питерец. – Вас бы, батюшка, начальником сыскного в Иркутск! Или в Читу. Поглядел бы я, как бы вы там крутились.

Кетола хотел съязвить в тон, но гость опередил его вопросом:

– А что с убийствами? По-прежнему около ста в год на всю страну? Не снижается?

– Увы, даже потихоньку растет. Это общая тенденция. У вас ведь то же самое?

Статский советник выругался в ответ:

– У вас потихоньку, а у нас полным ходом. Но…

– Сегодня в обеих каторжных тюрьмах Финляндии за убийство сидит почти пятьсот человек. Каждый год прибывает еще по сто – сто двадцать. Дела преимущественно бытовые. Вот недавно в городской богадельне Оггельбю поспорили двое, кому очередь шить на швейной машине. И двадцатидвухлетний дурак вынул нож и зарезал шестидесятипятилетнего старика… Теперь получит десятку и шесть лет лишения гражданского доверия[27].

– Ну а как насчет настоящих убийств? – с нажимом уточнил питерец.

По лицу комиссара пробежала злая гримаса:

– В Улеаборге в июне подломали кассу Алатеммесской кооперативной торговли. Забрали всего двести марок, но при этом убили заведующую торговлей Анну-Ловизу Сиири и ее пятнадцатилетнюю дочь.

– Как их убили? – лицо Лыкова тоже дернулось.

– Застрелили из револьвера.

– Нашли?

Кетола ответил сквозь зубы:

– Нет. И улик никаких не оставил, сволочь. А неделю назад уже здесь, в моем городе, случилось подобное. Ограбили кондитерскую акционерного общества «К. М. Брондин» на углу Высокогорной и Южной Эспланадной. Взломали все три кассы, похитили около тысячи марок. И задушили сторожа Хирвикоски семидесяти лет.

– Там стреляли, здесь душили. Ты думаешь, это сделал один и тот же человек?

– Да. Кассы и там и там взломаны одинаково.

– Есть какие-то предположения? – насел Лыков. – Что говорит агентура?

Юнас побарабанил пальцами по столу и ответил после паузы:

– Пока у меня пусто. Предположения… они ничего не стоят. Агентов я зарядил, жду.

– Тебе помочь с этим делом?

– Что я, малый ребенок? – рассердился комиссар. – Справлюсь сам. Чем ты, приезжий, можешь мне помочь? Ты даже языка здешнего не знаешь.

– Хорошо, – миролюбиво продолжил питерец. – Что по моему делу? Вы нашли хоть что-то на Раутапяя?

Кетола окончательно расстроился:

– И тут пусто! Чтоб ему сгореть в аду!

Немного успокоившись, он пояснил:

– Мы наблюдаем за его сестрой Импи, которая живет в Лапвике. И за приятелем, Кустасом Пюльсю; тот сидит в губернской тюрьме, отбывает трехлетний срок за кражу. Смотрим переписку, подсадили в камеру своего человека. Наседка у вас называется? Вот.

– Подсадная утка.

– Пусть так. Утка-наседка вскользь заговорил о Хейкки Раутапяя: я-де слышал, что он уехал в Петербург и устроился там в банке, нельзя ли тот банк грабануть? Пюльсю только посмеялся. Там, мол, целая очередь подобных умников. Но его приятель сам с головой, ему помощники не нужны, на помощниках только сыпаться. Забудь про Хейкки, грызи свои сухари молча.

– Какие сухари? – не понял Лыков.

– В наших тюрьмах мягкого хлеба не бывает, арестанты едят сухари, размачивая их в квасе, – разъяснил кандидат на классную должность. – Никогда не видели? Они в форме кружка с дыркой посредине, их надевают на палку и так носят в камеры.

– Сухари с дыркой? М-да…

Юнас дал приятелю подивиться и завершил рассказ:

– Словом, не могу пока ничем тебя порадовать. Осваивайся, изучай переписку, Вихтори покажет тебе город. Жить советую в гостинице «Аполло» на Южной Эспланаде, дом десять. Сутки стоят четыре марки, лучшие номера идут по восемь марок, но ты у нас, помнится, богач… А в десять вечера приглашаю тебя на ужин в «Кафе-Опера», это в здании Шведского театра, уже на Северной Эспланаде. Ну, мне пора. Иди заселяйся. Есть пожелания?