Плоть молитвенных подушек - Роберт Ирвин

— Я проклята! — запричитала она. — Прости меня, господин, хоть я и не виновата! — Она уже плакала. — Во всем виноваты джинны. Стоит мне только подумать о сексе, как они проникают в мое тело и завладевают им. Это джинны заставляют меня совершать такие ужасные поступки.

Она спрятала голову в солому, не переставая плакать. Потом, когда ее рыдания стихли, она подняла к Орхану заплаканное лицо и сказала:

— Мне необходим обряд очищения. Ты можешь его совершить. Прошу тебя, пора изгнать из меня джиннов! Они не выносят боли, но я, Рокселана, вынесу все! Если выпорешь меня, о султан, обещаю, что потом ты сумеешь насладиться моим телом так, как полагается тебе по праву.

Рокселану вновь охватило лихорадочное нетерпение. Она выскользнула из своей черной юбки и дрожащими руками принялась расшнуровывать корсаж. Корсаж упал на землю, и, когда она повернулась к Орхану спиной, он увидел, что ее широкие плечи уже покрыты бледным узором шрамов. Потом она опять повернулась к нему и протянула ему плеть.

— Выпори меня скорее! — взмолилась она. — Заклинаю тебя! Мне это очень нужно.

Она отвернулась и наклонилась, подставив спину для порки.

Орхан хлестнул ее пару раз, но это ее не удовлетворило.

— Сильнее! Надо сильнее! Должна пойти кровь, ибо джинны у меня в крови. Ты должен их выпустить.

Ее широкая задница казалась созданной для порки, и он принялся безостановочно по ней хлестать. Молочно-белую гладкость начали нарушать безобразные красные полосы. Впервые после освобождения из Клетки Орхан действительно почувствовал себя султаном и, продолжая охаживать плетью Рокселану, стал предаваться мечтам о том, как расправится с Анадиль и прочими дамами из Гарема. Он прошелся плетью вверх по ее спине и остановился передохнуть.

Тогда Рокселана сказала:

— Ты наверняка способен на большее. Даже гаремные девицы секут меня сильнее. Ну же, давай, я очень хочу почувствовать ее — твою властную руку!

Ее слова произвели тот эффект, на который она рассчитывала. Орхан принялся неистово наносить удары плетью. На сей раз она уже кричала и взывала к нему, но ярость его была столь сильна, что ее мольбы о прекращении порки он услышал не сразу. Он остановился, а она повернулась, бросилась перед ним на колени и поцеловала плеть.

— Благодарю тебя, господин! Теперь можешь делать со мной все, что пожелаешь, — и она вновь откинулась на солому. На сей раз все было иначе. Поскольку бесы были изгнаны, Рокселана покорно легла на спину и впустила Орхана в себя. Когда он проник в нее, она нежно его обняла.

Он кончил в нее, и она вздохнула.

— Благодарю тебя, господин! — вновь сказала она и страстно поцеловала его. — Мне всегда приходится нелегко, ибо джинны, которые завладевают моим телом, не позволяют мне признавать превосходство мужчины. Теперь же я наконец успокоилась.

И Орхан заметил, что взгляд ее сделался тусклым и сытым. Но тут ему пришло в голову, что, поскольку спина ее превратилась в настоящее кровавое месиво, то, отдаваясь ему, она, должно быть, испытывала мучительную боль. Он задал нелепый вопрос:

— Тебе было больно?

— Конечно… немного, но женщины привыкают к боли. Они в большей степени способны терпеть ее, чем мужчины, — и она снисходительно ему улыбнулась.

— Я не верю. Всем известно, что мужчины сильнее, выносливее и боль переносят лучше.

— При всем уважении, о господин, быть может, мужчины и думают, будто им об этом известно, но я считаю иначе. Женщины с рождения способны страдать гораздо сильнее, чем мужчины, ибо природа заранее готовит их к родовым мукам. К тому же я каждый месяц испытываю такую боль, какую ты не в силах вообразить. По сравнению с ней твоя порка — пустяк. — В глазах ее опять появился блеск, и она бросила на Орхана шаловливый взгляд. — Ты бы ни за что не выдержал такой порки, которую задал мне.

— Не болтай ерунды, Рокселана! Я бы наверняка перенес ее с большей легкостью, нежели ты.

— Тогда, быть может, проверим?

Орхан пребывал в нерешительности. В конце концов, с какой стати он должен покорно подставлять спину под плеть одной из служительниц своего зоопарка?

Видя, что он колеблется, она принялась его подзадоривать:

— Решайся, мой повелитель! Это всего лишь игра, подобная моей игре с леопардом. Такие забавы придают нам бодрости, ибо, хотя мы, возможно, идем по жизни словно во сне, удар плетью способен нас разбудить. Теперь твоя очередь, — настаивала она. — Тебе понравится. Доверься мне. — И она ослепительно ему улыбнулась.

Соблазнившись возможностью испытать себя, плененный ее улыбкой, он согласился. Тогда она отвела его в угол жирафника и указала на пару ручных кандалов, прикрепленных цепями к стене.

— Надень их, — сказала она.

Вновь он засомневался. Тут она рассердилась и топнула ногой.

— Ты должен их надеть. Иначе это несправедливо. Какое же это испытание, если ты сможешь в любой момент от него отказаться или повернуться, отобрать у меня плеть и снова начать меня бить! Тебе придется мне доверять. Придется доверять мне так же, как я доверяла тебе. Поверь, ты сам убедишься в том, что отчасти источником твоего наслаждения является доверие к даме с плеткой. Доверься мне, это будет очень слабая порка — подобная легким прикосновениям бабочки к твоему телу.

Орхан приблизил запястья к кандалам.

— Иногда мы заковываем в них непослушную обезьяну, — объяснила, защелкивая кандалы, Рокселана.

— Настал мой черед! — воскликнула она, и в воздухе засвистела плеть.

Орхан невольно содрогнулся, когда плеть впервые врезалась в его тело. Рокселана умела обращаться с плетью лучше, чем он, и удары наносились быстро и точно.

Он услышал ее громкий голос:

— О мой возлюбленный, клянусь тебе, я оставляю на твоем теле рубцы только потому, что его желаю! Плеть рисует карту, по которой проложат путь мои нежные поцелуи.

Потом удары вдруг сделались еще более жестокими, а Рокселана, казалось, заговорила сама с собой на незнакомом языке, в котором гортанные звуки смешивались со стонами и шипением. Прошло совсем немного времени, и Орхан в полуобморочном состоянии тяжело повалился на пол. Тогда, прижавшись сверху к его спине, она стала слизывать его кровь.

— Ты безумна, — произнес он со стоном.

— Так и есть, — ответила она. — Мои джинны вернулись, и они хотят твоей крови. О мой возлюбленный господин, прости меня, но я не в силах сдержаться! — И она вновь принялась целовать и зализывать его раны.

Наконец она подняла лицо от его тела и глубоко вздохнула. Когда она снова заговорила, голос у нее уже был спокойный и нежный:

— Ну вот, ласковое прикосновение плети в какой-то степени научило тебя получать непривычное наслаждение от страдания. И все же ты еще не имеешь представления о том, как больно быть женщиной. Для того чтобы по-настоящему заниматься любовью с женщиной, ты должен узнать, каково ей приходится, когда с ней занимаются любовью. — Она провела рукой по его волосам.

— Только не уходи, ладно?

И она ушла, оставив Орхана в оковах на полу жирафника.

Вернувшись, она слегка пнула его ногой и ногой же перевернула, насколько позволяла длина цепей. Подняв взгляд на Рокселану, Орхан прежде всего заметил, что ее губы вымазаны кровью. Потом он увидел большую, поблескивающую от смазки красную штуковину, прикрепленную с помощью замысловатой системы ремней к нижней части ее живота, и в ужасе застонал.

— Этот искусственный пенис, — сказала она, указывая на штуковину, — представляет собой рог единорога в оболочке из красной кордовской кожи. Он применяется только для дефлорации девственниц.

Потом, погладив Орхана ногой по губам, она новым пинком повернула его так, что он упал ничком на солому. Она еще раз пнула его ногой.

— Я хочу, чтобы ты стоял на коленях.

— Когда я буду свободен, ты за это поплатишься!

Но тут она замахнулась на него кнутовищем, и он сделал как было ведено.

— Как же я поплачусь за это? — язвительным тоном спросила Рокселана. — Выпороть, что ли, меня прикажешь?

С этими словами она опустилась перед его задницей на колени, поплевала себе на ладони и заблаговременно увлажнила путь своему орудию слюной. Потом она взобралась на Орхана и впихнула в него искусственный член — вернее, попыталась впихнуть, но Орхан сильно напрягся.

Тогда она принялась страстно шептать ему на ухо, умоляя его расслабиться и называя то своей «игрушкой», то своим «милым красавцем». Однако все это время она не прекращала тычков рогом, торчавшим у нее между ног. Ощущение было такое, будто бы огромный кулак, пробиваясь наверх, пытается разрубить Орхана пополам снизу доверху. Будто бы его казнят, сажая на кол, принадлежащий служительнице зоопарка. Будто бы эта женщина сидит у него внутри. Будто бы он одержим злым духом, коего нельзя не впустить.

В последний раз его передернуло, когда Рокселане наконец удалось вогнать в него рог. Его захлестнула мощная волна наслаждения и боли, невыносимых в своем сочетании, и он испытал оргазм.