Грядет еще одна буря - Сейед Мехди Шоджаи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Но только вот условие ваше несправедливо. Если я вам передам какие-то сведения, это никак не отразится на вашей жизни, а вот ваши сведения для меня имеют решающее значение. Словно сообщение о тех моментах моей жизни, которые для меня неизвестны. У вас есть информация о моем единственном, потерянном сыне, о моей кровинке, и вы скупитесь предоставить мне ее».
«Я не скупилась и не скуплюсь. Если бы я решила не говорить, то ничего бы и не сказала. Вы же не будете отрицать того, что я сама затеяла этот разговор?»
«Нет, отрицать не стану. И верю, что вы дали слово рассказать обо всем остальном. Но только почему я должен сначала отвечать на ваши вопросы? Что есть такого важного, что вам непременно нужно знать?»
«Причина того, что сначала вы должны дать ответ, – отнюдь не в моем любопытстве: в этом для вас самого польза и благо».
«Польза и благо для меня самого?»
«Да, ваша чаша переполнена. И поэтому позавчерашний разговор был для вас последней каплей. И если сейчас я продолжу рассказывать, ваше состояние снова расстроится. Сначала вам нужно опорожнить эту чашу, вылить из нее все то, с чем вы сражались годами. Вы должны выговориться, чтобы распустились те нити, что сплелись вместе, и развязались туго затянутые узлы. Сказать те слова, что никому до сих пор не говорили. И если вы расскажете это мне, то и ваши проблемы решатся, и я найду ответы на свои вопросы».
«Ладно, я расскажу все, что вы хотите. Но только вы должны спрашивать – что мне говорить и откуда начинать. Уверен, у вас настолько крепкая вера, что вы хранительница чужих тайн».
«Я ничего не буду спрашивать, только помолчу и послушаю. То, что я от вас хотела, было в тот момент, когда я сама говорила. Думаю, что любой вопрос или пауза только сбивают с толку и перегружают память».
«Хорошо. А откуда я знаю, с чего начать?»
«Вы знаете. Однако я напомню, чтобы навести порядок у вас в голове. Что случилось после той свадебной вечеринки? Что сделали с Хушангом Амини придворные и все остальные? Что такого произошло, что Хушанг Амини забыл о своем сыне и даже искал для него оправдание? Каким образом Хушанг Амини стал после революции Хадж Амином? Как так случилось, что все ваши товарищи и компаньоны либо казнены были, либо сбежали, а вы один остались и даже стали весьма уважаемы и почитаемы?! Как это так вам удалось стереть свое прошлое? Как вы смогли забыть Ками? После революции у вас ведь не было проблем. Так почему тогда вы не отыскали его адрес? И вообще – какое отношение имеют эти двое: Хушанг Амини и Хадж Амин – друг к другу? Каким образом…»
«Достаточно! Больше не продолжайте. Я понял, что должен рассказать. Первый и последний раз и первому и последнему слушателю».
Глава 6. Наводнение
Не жди от меня, что я, как и ты, буду рассказывать все по порядку, ровно и без правил. Я и в обычный-то день не сильно памятью блещу, что уж говорить о том, что сейчас, когда по моим мозгам словно тяжелый трактор прошелся и все смял! Нет! Не смял даже, а смел с лица земли. Но даю слово, что специально ничего упускать не буду и не буду нарочно что-то недоговаривать. А какие-то недостатки спиши на мой старческий возраст, слабое здоровье и переживания.
Я согласен с тобой, что поговорить по душам без всяких там пышных слов и уверток полезнее для моего же собственного состояния и больше выгоды принесет мне, чем тебе.
Спустя многие годы мне выпал шанс побыть хоть час самим собой. Конечно, все это время я не то чтобы притворялся – не приведи Боже! – или проявлял лицемерие. Нет! Упаси Господь от двуличности, лжи и притворства. Я эти годы старался измениться, стать иным. Какая-то часть этих изменений связана с внутренним миром, а какая-то – с внешним.
Ясно, что внешние изменения проявляются скорее и легче, нежели внутренние, подспудные. Разве плохо, если быстрее выполнишь все те дела, что легче, или ради них отложишь реализацию более сложных дел? Не нужно сразу на эти предпосылки навешивать ярлык притворства и лицемерия. Человек постоянно изменяется, растет. Разве страшно, если внешняя его сторона быстрее или в большей степени подвергнется преобразованиям, чем внутренняя?
Цель моя в том, чтобы в любом случае вы, при всей вашей бдительности, не восприняли негативно те противоречия между внешней стороной и внутренней, с которыми столкнетесь. Имейте в виду, что мы все, более или менее, стараемся измениться к лучшему.
В любом случае, для меня это удобная возможность, и в основном потому, что перед вами я не должен таиться и быть осмотрительным. Остальные видели только одну сторону медали, то есть Хадж Амина. Вы же видели и другую ее сторону – Хушанга Амини, и от вас ничего не скроется.
Я это все говорю, разумеется, по той причине, что с самого начала я не был безбожником. И потому Хадж Амин Ад-Дауле, пользующийся доверием среди жителей Тегерана и особенно на базаре, в Паменаре и в перулке Лути Салех[9], даже если бы и захотел, не смог бы быть безбожником. Разве у Хадж Амина Ад-Дауле было множество детей, чтобы поддерживать доброе имя и авторитет отца? Нас всего-то было два брата и три сестры.
Сестры повыходили замуж, взяли фамилии мужей и были заняты собою и своей жизнью. И хранить доброе имя отца остались мы с братом. Да все потому, что отец – да будет ему земля пухом – помимо своего доброго имени, больше ничего в наследство нам не оставил. Пока был жив, все, что имел, другим раздаривал, а перед смертью все, что осталось, пожертвовал на благотворительность. Земля-то на него ничего не донесет, и вот в последний миг он вытряхнул свой карман и ушел в мир иной, оставив мать в нужде с такими аргументами: «Ау меня разве было наследство от отца?! Сами потрудитесь и обрящете», или: «Я добыл все эти гроши, чтобы приготовиться к последнему пути, а не чтобы оставить; и раздать их на пути Господнем – то же самое, что и унести».
Я ему говорил: «Хадж-ага! Все, что у вас было, вы роздали. Богу не понравится, если вы нас лишите и этой малой толики».
Он ответил: «Вы же живы, и у вас есть возможность зарабатывать. Разве Богу понравится, что я с пустыми руками отправляюсь в последний путь? Без провизии на дорогу? Этот путь трудный?»
Я ему сказал: «Вы, слава Богу, свой багаж раньше себя отправили».
Он поначалу насупился, а затем расплакался: «Какой багаж, Хашем, милый?! Кто ж идет в гости к султану с пустыми руками? Нести ножку саранчи в подарок царю Соломону[10]? Мне самому стыдно за те дары, что послал Ему. То, что дали мне во временное хранение, вернул я владельцу его и назвал это дарами».
Он меня называл «милый Хашем» – моим настоящим, первым именем, до того, как я поменял его на «Хушанг». Разумеется, Хушанг тоже возник не сразу, не с бухты-барахты. Сначала товарищи в младших классах сменили «Хашем» на «Хуши», подготовив мне почву для двойной жизни. Но отец до самой кончины звал меня «Хашем» и злился, когда слышал «Хуши».
Он говорил: «Аль-Асма туназзалу мин ас-сама, то есть имена ниспосылаются с неба, и мы не имеем права их менять».
Это было одним из тех его наказов, что я не слушал, и ту же беду я накликал на голову Коукаб и Камаля.
Ладно, проехали. Аль-Калам южаввиз аль-калам[11]. Я пустослов без тормозов. Мой брат Касем после смерти отца уехал в Наджаф и остался там. Пока здесь был, тоже обучался в духовной семинарии и по этой причине больше моего заботился об отце. По возрасту был на два года меня старше, но зато по своим достоинствам и учености – на десять. Мы поддерживали с ним многолетнюю связь и после того, как он уехал.
Связь – какую связь? Что я говорю? Он писал письма, спрашивал о том, как идут дела, увещевал меня, давал советы, я же чаще всего не писал ему в ответ. Пока Хашемом был – из-за собственной неполноценности, зависти, мести за то, что отец к нему лучше относился. Как Хушангом стал – из соображений безопасности и страха перед двором.
В конце пятьдесят шестого года[12] я услышал, что Саддам казнил его, как и многих других исламских ученых – иранцев и арабов. Царствие ему небесное! Говорили, что он стал великим человеком, и одного этого уже было предостаточно, чтобы его казнили.
Когда Касем отправился в Наджаф, сестры были заняты своей жизнью. Я остался у разбитого корыта с наследством отца, который был всего-навсего искренним и честным, перед нуждающимися, молившими по привычке о помощи.
Сначала я показал всем этим несчастным, что и сам я гол как сокол, и обескуражил их, чтобы они прекратили наседать со своими просьбами и оставили меня в покое.
Не смотри ты так на меня: откуда мне тогда было знать, что если будешь твердить, что у тебя самого ничего нет, Господь сделает твоей участью бедность?
Уже потом я сообразил, почему это я так много всего знаю, но ничего не достиг. Но не своим умом дошел до этого, а прочитал в письме покойного брата.
Он писал: «Богатство – что вода: если застоится, то либо испарится, либо зловонием станет. Открой путь для выхода – и она потечет и принесет тебе блага. Знай, что смысл благ не в их изобилии, а в пользе, и в том, что они струятся, а не на месте стоят».
