Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем - Дмитрий Фалеев

Непристойным также считается показывать голое тело, поэтому котляры и по нынешний день спят, не раздеваясь: мужчины — в штанах, а женщины — в юбках. Детская нагота непристойной не считается.

Из-за «пэкэлимос» котляры недолюбливают и фильмы Кустурицы — «там стыд показывают». Они не чувствуют, с какой симпатией все это снято. Перевешивает то, что парень в кадре надевает на голову женские трусы (это «пачкает» и тех, кто на это смотрит). Другой цыган нюхает кокаин (а «наркотики — самое противное дело»). Он же потом тонет в нужнике. Нужник у котляров — никогда не в доме, обязательно на улице. По их представлениям, это настолько «нечистое» место, что даже говорить о нем нельзя — себя замараешь и других замараешь.

Как видите, котляры искренне верят в мистическую силу прозвучавшего слова, порчу, проклятья. И поэтому сами охотно проклинают кого угодно, особенно не-цыган. Словесной бранью, по их понятиям, можно «опоганить» не только человека, но и посуду — не хуже, чем юбкой, «то есть если кто-нибудь обругал данный самовар или миску, то употреблять их уже невозможно. Надо купить новую посуду, а эту продать на базаре. Женщины из кэлдэрари боялись ссориться друг с другом, ведь при ссоре доставалось прежде всего посуде, и если, например, был у цыганки любимый самовар, то она шла “на любые уступки”, лишь бы его не лишиться. О.С. Деметер из группы кэлдэрари рассказала в связи с этим обычаем случай из своего детства. Событие произошло уже после революции. Ее отец Иштван кочевал с табором и был его предводителем. Однажды он взял и сразу “опоганил” всю посуду, имевшуюся в наличии в таборе: обошел палатки и, обругав посуду, велел цыганам собраться. Иштван сказал: “Цыгане, пора нам бросить этот глупый обычай! Разве может посуда стать грязной от слова? Давайте этому обычаю больше не верить и с ним не считаться”. Цыганам пришлось согласиться, так как посуда у всех без исключения была “опоганена”»[21].

Итак, возвращаемся на сто лет назад. Оказавшись в России, котляры не бросили прежних ремесел и мирно «качавали» из города в город, но уже примерно в 1920-х годах они продали лошадей и кибитки, приспособившись ездить «на эшелонах» или «на вагонах», как у них говорилось.

Старший в кумпании (по-русски барон) шел на вокзал, говорил с начальством, и за некую мзду табор занимал пустующий вагон в товарном составе, который следовал подходящим маршрутом. В вагоне стелили цыганские перины — высокие и теплые («цыганское богатство!»), клали подушки и спокойно ехали до нужного места, а там, если лето, жили в палатках, а если зима — снимали квартиры, дома, сараи, что попадалось.

Палатки у котляров были огромные — «пять метров туда, восемь метров сюда». Даже телега внутри помещалась. Котляры смеются, глядя на палатки в советских фильмах о цыганской жизни, — «маленькие очень, ничего не поместится». Каркасом палатки служили жерди, которые сверху сходились рогулькой — там было отверстие, куда выводили печную трубу.

В Советской армии, даже в войну, котляры не служили — причем официально: у них тогда были иностранные паспорта, и они считались гражданами другого государства. Военкоматы не имели права их призывать.

С другой стороны — «во-первых, были котляры, которые старались врасти в новую страну и гражданство получили. Во-вторых, было раздолбайство военкомов, которые в тонкостях не разбирались. Поэтому знаю штук шесть случаев, когда котляры все же попадали в армию. Ну а там по-разному было. Кто-то действительно втянулся. Кто-то дезертировал (об этом сейчас вспоминают с гордостью, а не со стыдом). Кто-то рассматривался как “чурка нерусская”. Поди доверь такому автомат. Эти попадали на хозработы»[22].

Но это все были исключения из правила. Котляры шарахались от фронтовой службы и ратных подвигов, как от огня! Бежали подальше. Кому же охота добровольно лезть в пекло? У русских хотя бы была мотивация — защита Отечества, а у котляров? Они в России без году неделя. О каких-то патриотических чувствах с их стороны говорить нелепо, потому что единственный образ патриотизма, понятный котлярам, — это быть цыганом и жить согласно цыганскому закону. Этот образ связан, вернее, слит с конкретным табором и конкретными людьми, а не со страной. Что тут рассуждать, если даже слово «родина» они взяли у нас, словно сами не знали, что это такое.

В военное время котляры работали в тылу на оборону — при госпиталях и воинских частях, где их мастеровитость по работе с железом была востребована.

После войны основными заказчиками стали предприятия легкой промышленности и колхозы. Котляры действовали по договорам либо сдавали готовую продукцию в райпотребсоюзы.

Специальных мастерских у котляров не было. «Лужением занимались на улице. Котлы и бачки готовили дома, куда заносили наковальню и все необходимые инструменты: зубила, ножницы по металлу, молотки и др.».[23]

Цыганки по-прежнему гадали прохожим. В отличие от мужчин, сменивших народный костюм (с серебряными пуговицами) на общепринятый, женщины продолжали одеваться согласно «обряду».

На голове платок (по-котлярски дикло); из-под него по обеим сторонам выпускались туго заплетенные косы (амболдинáри). Край у платка «иногда обшивался мелкими серебряными монетами — межидии. В ушах обязательно носили золотые или серебряные серьги (злага, ед.ч. — злаг), на шее — монисто из золотых монет (широ ле галбéнца; гáлби — «золотые дукаты», ед. ч. — гáлбено, что означает и «желтый»); золотые шейные украшения назывались мержяли.

Далее идет блузка или кофта — гáдле баянца (букв. «рубаха с рукавами», бай — рукав, обычно очень расширенный книзу).

Юбка по-кэлдэрарски называется рóтя или цóха (последнее слово считается ловарским). Она обязательно включала в себя низкий корсет (под блузку), который называется гулеро ла ротяко (букв. «воротник юбки»). Дома носили фартук — кэтрынца.

По прибытии в Россию кэлдэрарки практически не ходили босиком, а носили ботинки (иногда высокие), которые называются папучи (ед. число папука).

Зимой носили пальто (рахáми), шубу (постин) или полушубок»[24].

Таким образом котлярки одевались примерно в середине XX века, но и сейчас они выглядят похоже — упростилась лишь прическа, да на смену полушубкам пришли кожанки, чаще всего из кожезаменителя, недорогие. Коллекция юбок — со складками, оборками, ярких расцветок.

Для уличной гадалки необычная одежда была только в плюс, поскольку она работала на имидж (экзотика, таинственность), а котлярам-мужчинам, которым приходилось вести дела с директорами заводов, председателями колхозов и прочим руководством, выгоднее было создавать репутацию деловых людей — серьезных, современных, надежных, чтобы на них не смотрели как на ряженых с ярмарки. Поэтому котляры и переоделись на русский аршин.

А страна, оклемавшись от военной разрухи, активно строилась, налаживала быт. Работа с «железом» стала приносить ощутимый доход. В Советском Союзе котляры выполняли такие задачи, за которые русские попросту не брались — в одних случаях брезговали, в других — не хватало квалификации. Повсеместно создавались котлярские артели. Они занимались изготовлением бачков, решеток, оградок, цинковых корыт, водосточных труб, лужением посуды, крючьев, цистерн. Им заказывали делать сатураторные установки для газированной воды, жестяную вентиляцию. Также котляры охотно подрабатывали строителями, плотниками, шоферами, грузчиками. В числе прочего изготавливали пены — сани-волокуши для вывоза сена с колхозных полей.

Все так и шло своим чередом, но в 1956 году грянул указ, согласно которому кочевой образ жизни был объявлен уголовным преступлением. За него теперь полагался срок. Этим указом КПСС, видимо, хотела переделать цыган на советский лад. Как переделывали? От исполкома в таборы приезжали особые комиссии — они выдавали цыганам паспорта и были обязаны предоставить жилье, иногда лишь такое, какое было: холодный барак с протекающим потолком, овощехранилище, а то и вовсе заброшенный сарай или гараж. Уличных гадалок ловили дружинники и стригли наголо. Многие семьи через Указ и вовсе лишились средств к существованию, потому что их способ добывания денег (перепродажа дефицитных товаров) был непосредственно связан с кочевым образом жизни и требовал частых переездов из области в область — в одной покупали, в другой продавали. И вдруг их сажают все равно что на якорь! Гадать запрещено. А рабочих профессий эти люди не имеют. В результате дети жевали в бараках гнилую картошку!

Но все это частности, я их добавил для некоего шика, из экстремизма, хотя все это правда. В целом картина была гораздо благоприятней. Для котляров особенно. Ведь они-то были не перекупщики, а работяги! Поэтому реформа затронула их меньше, чем другие нации цыганского народа. Котляры от Указа почти не пострадали. Даже и выгадали! Для них это был шаг в цивилизацию. Они впервые получили доступ к нормальной медицине и образованию, хотя цыганята, отправленные в школы едва не под ружьем, чрезвычайно плохо понимали по-русски и не знали, как учиться, а учителя, столкнувшиеся с этим, не знали, как их учить. В итоге внушить котлярам тягу к отвлеченным знаниям не удалось, зато электричество и газовое отопление пришлись им по душе. Теперь они жили стационарно, на одном месте, по два-три года, потом сворачивали свои дела и переезжали на новое место, где располагались также оседло и по-домашнему, но опять всего лишь на пару лет. Пускать корни глубже все еще было не в их повадках. Они раскатились по всей стране, и у каждого цыгана в десятках городов — от Калининграда до Владивостока — нашлась бы родня.