Древности Константинополя - Никодим Павлович Кондаков

рекрутов, иррегулярных войск и, наконец, янычар; главный напор был направлен против ворот св. Романа. Раненый здесь Джустиниани удалился, но оставался сам император; попытки турок воспользоваться расстройством, влезть на стены – кончились неудачею: всюду встречали их камни и греческий огонь. Но вдруг в отряде, бившемся перед воротами св. Романа, появилось необыкновенное смятение: турки напали на него уже сзади. Трудно сказать, что именно произошло: показания хроникёров крайне несогласны между собой. Вряд ли причиною была измена или даже небрежность. Но человек 50 турок нашли открытую ту самую древнюю калитку, через которую делалась вылазка. Войдя в неё они уже по лестницам, служившим для защитников, взошли на стены около Адрианопольских ворот, помогли своим подняться и напали сзади на отряд у ворот Романа. Трудно также решить, насколько случай этот был важен в исходе дела; но верно то, что нападение это привело в отчаяние отряд: значительная часть его, полагая, что турки заняли уже город, бежала спасаться на итальянские корабли. Но всё же последний роковой момент совершился в том же заколдованном углу. Неловкое или отчаянное движение греков, решившихся переменить место, кончилось свалкой во рву; ров и ворота наполнились трупами; все бросились в брешь, – и свои и враги; беспорядочный поток полчищ хлынул в город. Начался безобразный, варварский грабёж. Первым из кварталов запылали Влахерны со своими дворцами.

И доселе Влахерны стоят наиболее опустелыми и разорёнными во всём Стамбуле; множество полуразрушенных мечетей свидетельствует о местах прежних богатых монастырей и церквей. Но что такое за дворец или его развалина, которая возвышается над стенами в углу и во главе этого квартала? Приведя туриста к его колоссальным руинам, подымающейся над стенами внутри города, гиды смело величают этот Текфур-Серай по-турецки «дворцом Велизария», объясняя его положение над стенами города. Изнутри города видишь в стене на лицевой стороне три большие аркады, и здание кажется всего в один этаж; под арками следы балкона и ряд мраморных консолей, его державших. Но чтобы войти внутрь здания, надо было обогнуть весь Влахерны, выйти из города в Эгри-Капу, взять налево и дойти вновь до того угла. Перерезав всё кладбище, вы приходите, наконец, к башне, стоящей у самого пролома; сторож поможет вам влезть по кучам мусора в одну из бойниц башни, и вы очутитесь в одном из тех помещений ея, где в крайние времена империи жили император и герцоги и где в тоже время они проводили своё время в ночной тревоге; не то комната, хорошо освещённая, не то передовой бруствер. Через узкие и высокие коридоры входишь затем в самый дворец. Внутри он представляет уже три этажа, но провалившиеся своды и потолки покрыли пол нижнего до половины. В стенах видны грубо поделанные маленькие ниши – очевидно, для ламп, и, вероятно, в те времена, когда дворец стал казармою. Вы выходите затем из 2-го этажа по сводам боковой пристройки, идущей со стороны стен, с аркадами, глядящими на окрестности города, и только здесь замечаете, что имеете перед собою действительный фас здания, смотрящий на север, и что боковые части указывают на продолжение дворца в том же направлении. Известно, что Влахернский дворец был прежде летнее резиденцией императоров, потому что, смотря на север, был прохладнее большого дворца, но с XI столетия сделался постоянным местопребыванием византийского двора. Но где же этот дворец? В то время, как одни из историков Константинополя считают этот дворец бесследно исчезнувшим и без особых оснований показывают его бывшее место (некоторые – около старого платана), эта величавая руина ошибочно слывет теперь под именем дворца в Гебдомоне – квартале в семи милях расстояния от святой Софии. Гебдомон находился в действительности на берегу Пропонтиды, за Золотыми воротами. Не вернее ли вернуться к старым догадкам, что в этой руине мы имеем часть Влахернских дворцов? Если кто станет около этого дворца изнутри города и взглянет вокруг себя, то легко поймёт, почему греки называли дворец этот «высочайшим». Это – один из самых высоких пунктов после Эльба: отсюда взгляд идёт поверх высокого Фанара и, перешагнув ленту Золотого Рога, открывает холмы Перы и Св. Димитрия. И отсюда же на восток, параллельно стенам, местность разом понижается, и вы почти сбегаете вниз в долину, в собственные Влахерны, которые и названы были так потому, что в древности здесь были болота. На склоне, ведущем в долину и занятым уже лучшими сравнительно постройками (квартал чисто-греческий), но заваленном нечистотами, легко открываете вы и знаменитое святилище греков – Влахернское Агиасма, священный источник и церковь во имя Влахернской Богородицы. Эта греческая святыня имеет столь поучительную обстановку, что о ней стоит сказать несколько слов.

Рис. 19. Мечеть Кахрие-Джами. Мозаика во внутреннем притворе

Рис. 19. Мечеть Кахрие-Джами. Мозаика внутреннего притвора

В одном из глухих переулков, где, кроме заборов, видны только сорные травы и ползучие растения, в небольшой лазейке вы легко увидите крупного греческого монаха, уже выглянувшего на звук ваших шагов. Войдя внутрь, на вымощенный мрамором двор, замечаешь справа прежде всего кофейни в саду, а слева – стеклянную галерею. В галерее стоят несколько греческих духовных лиц, и от самого входа двери – на столах расставлен ряд блестящих медных блюд, аршин в поперечнике и более. Вас поведут, – правда, с большой предупредительностью, – в церковь, но она не поправит дела: какой-то деревянный сарай, выкрашенный в серую краску, с уродливым иконостасом. В левой стороне сохранилась от древней церкви арка с новой надписью, а внутри ее на поставке – ковшики с водою и блюда; на стене нарисована неизменная итальянская Мадонна с Младенцем, тогда как Божия Матерь Влахернитисса изображалась одна и с поднятыми обоими руками, как мать-заступница, – древнехристианский образ Церкви на земле. Из рук этой чудотворной иконы, сделанной в виде барельефа на мрамор, шла святая вода в водоём, куда погружались императоры после больших и торжественных церемоний. Некогда в великолепном храме, основанном ещё в V веке, хранилась риза Богородицы и золотой ковчег с ее поясом, – и Антоний называет церковь «Лахерная святая, к ней же Дух Святой сходит». Ужасна и обстановка этой святыни. Миазмы низменной местности, ободранные хижины и берлоги евреев и цыган, лепящиеся около стен тучи попрошаек и нечистоты на каждом шагу – вот впечатления туриста. Идёшь и не глядишь ни на что, и всё, что вчера казалось живописным, потому что редко встречалось, теперь кажется безобразным, неприятным.