Роман с седовласым ловеласом - Хлоя Саммерс

он смягчится, и моя лодыжка немного пульсирует. Я, наверное, могла бы использовать немного ибупрофена и немного льда. Кроме того, его запах опьяняет. Это что-то среднее между люцерной, сосной и тяжелым трудом, и мне нужно больше. Мне нужно, чтобы он потерся об меня, оставил след на моей коже.

Домик находится всего в нескольких сотнях футов от сарая, но моей лодыжке легче, и я ценю эту мысль. Широкие открытые пастбища окружают нас протёртыми тропами. Некоторые длинные и извилистые, другие, казалось, уходят в небытие. Я думаю, летом это место кипит самой разнообразной жизнью. Кусты малины, крыжовника, луговые собачки. Я понимаю, почему он не хочет расставаться с этим местом.

Я записываю в блокнот ещё несколько вещей, которые помню из сарая. Звук ржания лошадей, скрип ворот, лошади, царапающие землю, и кудахтанье кур перед тем, как они напали на меня. Это всё так… реально.

— Мы перекусим, пока будем здесь, — говорит Атлас, паркуя грузовик возле фермерского домика.

Я делаю вид, что записываю его совет в свой блокнот, прежде чем он снова берёт меня на руки, как будто я пушинка, и несёт меня.

— Я могу ходить, — произношу я, пытаясь спуститься, но он лишь сильнее сжимает меня. Сила его бицепсов так близко ко мне заставляет мой клитор дёрнуться.

— Я знаю. Это для моего спокойствия, — игриво отвечает он, и я не знаю, к чему отнести его слова. Относятся ли они к той же категории, что и все наши разговоры о том, чтобы испачкаться, или он менее кокетлив, чем кажется? В любом случае, я думаю о нём то, о чём явно не следует думать. Например, как снять эту футболку.

Пытаясь сосредоточиться на чём-то другом, я изучаю старый фермерский дом, пока он несёт меня, гадая, какой здесь должна была быть жизнь. Он необычный и обжитой, но в то же время очень ухоженный, учитывая, что ему, вероятно, более сотни лет. Белый сайдинг откололся спереди, и на широкой веранде разместились четыре кресла-качалки. Повсюду разбросаны папоротники и несколько старых ящиков из-под молока со стеклянными бутылками, которые, похоже, принадлежат четырём прошедшим эпохам.

Он пинком открывает входную дверь и сажает меня на столешницу, а затем смотрит на мою лодыжку.

— Могу ли я…?

Я киваю, слегка поморщившись, когда он осторожно берёт её в руку. Потянувшись назад, он подтягивает стул между моими ногами и медленно закатывает штанину, проверяя мою кожу на наличие синяков.

— Ничего страшного, но похоже, что у тебя здесь небольшая припухлость.

Он встает со стула и кладёт мою ногу на его спинку, а сам идет к морозилке за пакетом овощей, аккуратно кладя их мне на лодыжку, его рука лежит на моей икре. Надеюсь, я побрила ноги. Думаю, я это сделала.

Боже, может быть, меня вырубило в курятнике. На самом деле это черепно-мозговая травма, из-за которой все эти образы крутятся в моей голове. Он не проводит рукой по моей ноге, не смотрит на меня с тоской, этого не может быть. Мне двадцать пять. Ему сорок восемь. Он явно сложен как бык. Я сложена как… ну, банановый пирог с кремом. Возможно, когда я очнусь после травмы, ко мне вернется настоящее. Это просто галлюцинации.

— Извини, если я испортила тебе день, — говорю я, делая ещё несколько заметок в блокноте, в основном о мышцах на его шее и бицепсах. Я не хочу забывать об этом или о том, как изгибается его спина, когда его плечи вращаются. Я тяжело сглатываю, держа ручку на бумаге и сосредоточив взгляд на том, что пишу.

— Возьми это, — говорит он, протягивая мне пару таблеток ибупрофена и стакан воды. — И ты ничего не портишь. — Его рука нежно провела по моей руке, только вызывая ещё большую пульсацию в моём клиторе. — Во всяком случае, ты меня отвлекла, — произносит он, глядя на меня. — Я совсем забыл о том, что сегодня появятся риэлторы Денни.

— Мне очень жаль, — говорю я, моя рука инстинктивно движется к его плечу, и моё тело напрягается, когда я добираюсь до него. Почему он должен быть таким жестким? Настолько совершенен? — Я не могу себе представить, как всё это тяжело для тебя. Мне хотелось бы тебе чем-то помочь.

— Ты позволяешь мне позаботиться о тебе, — говорит он низким тоном. — Этого достаточно.

Наши взгляды встречаются снова, на этот раз с большей интенсивностью, моё сердце колотится, трусики мокрые, руки болят от потребности прикоснуться к нему, беспрецедентной для всего, что я когда-либо чувствовала раньше.

Он рычит себе под нос и пристально смотрит мне в глаза. Я не уверена, о чём он думает, но предполагаю, что знаю. Я протягиваю руку и кладу её ему на плечо, и ощущение трепета в животе становится только сильнее. Я никогда не делала этого раньше. Я никогда не была так настойчива, так уверена. Мне никогда не требовалось ничего большего.

В ту секунду, когда моя рука скользит по его бицепсу, он наклоняется ко мне быстрым движением, его рука скользит по моим волосам, поддерживая мою шею, наши губы соприкасаются друг с другом в одно мгновение, которое поджигает меня, толкая остальную часть тела к нему. Это инстинктивно, незапланированно, но притягательно, как будто мы всю жизнь ждали этого момента, как будто знаем, что ничто другое не может значить больше.

Мои руки скользят по его бицепсам, когда он прижимается ко мне, его губы скользят по моей шее, проливая тепло на мою чувствительную кожу. Я откидываю голову назад, и он целует меня дольше, собирая то же тепло у моей ключицы, затем у мочки моего уха, где его дыхание становится ровным и рычащим.

— Ты чертовски красива, ты знаешь это?

Я раздвинула ноги, и он оказался между ними, его тело напротив моего, его бешено бьющееся сердце напротив моих твёрдых сосков. Я не уверена, что делаю, но мои руки продолжают. У них есть свои планы: они работают над тем, чтобы содрать с него рубашку, а затем и футболку. Его обнаженная грудь теперь передо мной, и я могу восхищаться ею во всей красе. Я провожу руками по его груди, запутываюсь пальцами в волосах, рассыпающихся по его груди, и осыпаю поцелуями его губы.

Он