Зачарованный киллер-2 - Владимир Круковер

Но директор — человек умный. Он принял мою вер сию о мести, тем более, что после бегства слонихи к диверсиям своих подчиненных притерпелся (да у него, как я потом узнал, и раньше случалось подобное), и разделил стоимость фазанов между зоотехником Филиппычем, бригадиром Антониной, мной и даже взял одного фазана на себя. А фазаны по балансовой стоимости — «от 250 до 700 долларов». Хорошо, что серебряный не погиб, тот вообще стоил 1500 баксов.

Не то чтоб меня это сторублевое удержание шибко ударило по карману, — злорадство толстухи–главбуха раздражало.

Получив деньги, я тоже направился в магазин. Толь ко не в продуктовый, а в промтоварный, где приобрел за 55 рублей радиолу «Серенада». Пластинки Высоцкого, Окуджавы, Галича у меня уже были, и вечерами мне очень хотелось послушать их песни. Тем более, что жилье мое улучшилось: директор переселил меня в другой, тоже фасадный вагон, где я стал обладателем уют ной комнаты с прихожей, кухней и минимумом мебели, в которой главенствовала деревянная двуспальная кровать с атласным матрасом.

Не успел я подсоединить свою радиолу, как заявился Жора. Укрощение Кинги нас сдружило, и Жора при шел выразить свою симпатию бутылкой «Столичной». Пришлось соорудить закуску. Мы выпили по рюмке, и Жора, удовлетворившись моим объяснением, что я в «завязке», удалился опять же вместе с бутылкой. Я, на конец, подсоединил радиолу, размотал комнатную антенну, поставил пластинку.

«Идет охота на волков, идет охота», — мощно по вел Высоцкий, и в дверь постучали. Это явился за свидетельствовать свое почтение главный администратор. И тоже с бутылкой, но хорошего коньяка. Проводив Андросова, я увеличил звук.

«Я не люблю себя, когда я трушу…». Снова стук. На сей раз ко мне в гости — Филиппыч. Он долго плачется из–за необходимости платить за фазанов, хотя еще два года назад ему надо было перевести лис в другую секцию. У него «Зубровка».

Выпив третью рюмку, я понял, что визиты не прекратятся. Наверняка, на подходе были еще армянский коммерсант с жалобами на несправедливость азербайджанской милиции, соседка по вагончику Тося, Царь, который узнал, что я сидел, и теперь искал встреч, а потом и другие сотрудники.

Я накинул куртку и зарулил в кабинет к шефу. Сутки отгула он мне дал без разговора. Паспорт был в кармане, пригласительные билеты тоже. Уже через час я стал обладателем одиночного номера в «Интуристе» лучшей тольяттинской гостинице. Номер вполне оправдывал репутацию отеля: цветной телевизор, горка с посудой, красивый интерьер и даже биде в туалете. Я принял душ и спустился в вестибюль, зашел в бар. Три выпитых рюмки требовали продолжения. Я по просил бармена смешать мне коктейль и обратился к сидящей рядом девице:

— Простите, вы не местная?

— Местная, а что?

— Да так, хотел попросить показать мне город.

— Что его показывать. Город, как город. Вы лучше угостите девушку коньяком.

С ней было все ясно. Небогатая продавщица, или столовская работница вышла на внеурочную работу. Но девчонка была молоденькая, не слишком потрепанная. Я заказал ей коньяк и предложил поужинать вместе. Я не столько нуждался этой ночью в женщине, сколько боялся уйти в запой. Я уже клял себя за мягкость характера. Надо было отказать своим гостям, не боясь их обидеть. Проглотили бы, тем более — все они мои подчиненные. Секс мог удержать меня от пьянки, я это знал. А девчонка была явно не против, но сразу предупредила, что к двум ночи ей надо быть дома, «а то мама убьет».

— Почему же именно к двум, а не к часу или к трем? — спросил я.

— Потому что в два кончается дискотека, — реалистично пояснила она.

Я прихватил в баре бутылку сухого вина, фрукты и мы поднялись в номер.

Так как дальнейшее имеет мало отношения к моему повествованию о зверинцах, я упущу подробности. Предвижу огорченные лица некоторых читателей. Для них я, если будет время, в смысле — если меня не посадят и не грохнут мои новые знакомые, я со временем напишу сексповесть, где постараюсь добросовестно вспомнить свои половые контакты, начиная с 15 лет, и описать их с максимумом подробностей. Это, надеюсь, будет выдержано в стиле настоящего социалистического реализма.

…В два я проводил девчонку до выхода, где сунул сонному швейцару пятерку, и с удовольствием завалился спать. Проспал до 12, принял душ, перекусил в гостиничном кафе и бодрый, счастливо избежавший за поя, направился в зверинец.

Не успел я зайти на хоздвор, как на меня набросился директор.

— Где вы ходите? В зале бардак, клетки не убраны, дежурить некому…

— Простите, — прервал я его, — вы, Виктор Викторович, сами меня отпустили после обеда на сутки. Я даже раньше пришел. Это, кстати, мой первый выход ной за полтора месяца.

— Надо знать, когда брать выходные, не после по лучки же, — сбавил он обороты.

— А какая разница? — искренне удивился я.

— А пройдите по вагончикам, посмотрите, — с ехидцей, но уже спокойно предложил он.

Да, я действительно был еще новичком в этой системе. В первом вагончике водители лежали вповалку, пахло блевотиной, на полу валялся мордвин Кильмяшкин по прозвищу Пельмень, изо рта у него стекала желтая слюна. Во втором вагончике лежал бесчувственный Жора, обнимая недопитую бутылку. На соседней койке по жилая девица, сонно осматривалась, натягивая на дряблые груди простыню. В третьем вагончике жил Царь. На стук он открыть не соизволил. Царь всегда пил в одиночестве, а потом сутки двое сидел взаперти, отходил. В третьем вагончике жили Филиппыч и Андросов. Они встретили нас помятыми рожами и здоровенным жбаном пива. Работы от них сегодня ждать не приходилось. В вагончике, где жили мои рабочие, было не лучше, чем в шоферском. Недавно принятый парень из Тольятти — он отвечал за обезьян — был трезв, но так сильно болел с похмелья, что едва поднимал голову. Стоящий около койки таз был наполовину полон коричневой вонючей рвотой. Рабочий хищного ряда, красивый кореец Ким, уже успел опохмелиться. Он готовно вскочил, но я запретил ему появляться в зале.

— Да, Виктор Викторович, — сказал я уныло, коллектив надо менять.

Он только ухмыльнулся. Десять лет в этом болоте сделали его человеком умудренным, мой идеализм только смешил его.

Я быстро переоделся в робу и взял в руки крайсер. После чистки клеток мне предстояла долгая процедура рубки мяса и кормления, потом надо было поить животных, потом проводить вечернюю уборку… Хорошо, что Антонина уже почистила у обезьян, задала им полдник и начала убирать у птиц.

Москва, Полежаевская, квартира Верта, 14–30, 2000 год

День начался кошмарно и кошмарно продолжился. Я был перевозбужден утренними происшествиями и звонком, превратившим меня в нищего, поэтому принял таблетку димедрола, навернул глазунью из трех яиц по–турецки (мелко крошите лук, выкладываете его на раскаленную сковороду, поджариваете до золотистого цвета, заливаете яйцами, перчите, солите, прикрываете крышкой, выключаете плиту, снимаете крышку и прямо в сковороде подаете на стол. Хорошо украсить готовое блюдо ломтиками малосольных огурцов и помидоров), запил ее огромной чашкой очень сладкого кофе и завалился на диван, приглушив звук телевизора.

Приснилась мне старшая дочка. Ей в этом сне было совсем мало лет и она немного походила на героиню моей повести.

«…Я шла домой по дождю и о своей несчастной жизни думала. А когда пришла, тетя Надя стала ругаться, что я так промокла. Это потому, что у меня горло часто болит, когда я простужаюсь. А ей со мной, больной, возиться некогда. И я в самом деле простудилась. И назавтра тетя Надя отдала меня в больницу. И я лежала там и ничего не знала о том, что приехал папка и что он договорился в Охотске с милицией и мамку отпустили из КПЗ и не стали пока судить. Вот как это было.

Я лежала себе, болела. А, вдруг, мамка приходит. Я ей говорю:

— Что, мама, тебя не совсем отпустили, да? А она говорит:

— Совсем, смотри, что тебе папка прислал. И достает из сумки целый мешок конфет в красивых фантиках и еще коробку, на которой собака нарисована. И оказалось, что эта игрушечная собака умеет ходить и лаять. Я потом, когда мама ушла, пошла с ней по коридору и врачиху напугала. Собака залаяла, когда я кнопку нажала, а врачиха подумала, что она настоящая, потому что ходит и лает. Нянечки и все больные ребятишки так и рассмеялись. А врачиха тоже потом рассмеялась, такая добрая.

Я тогда на конфеты и не посмотрела и спрашиваю:

— Тебя совсем отпустили или нет? А она говорит:

— Пока на время, все от твоего папки зависит. Я спрашиваю:

— Почему от папки? А она отвечает:

— Так это он меня из КПЗ забрал, поручился за меня.

Я как закричу:

— Он здесь?!

А мама говорит:

Успокойся, успокойся. Тут он. Сейчас зайдет. Он с врачами говорит, хочет тебя из больницы забрать.